В два часа Дженни пересела в другой поезд, в три она прошлась по коридору и выпила чашку чаю за самой светской беседой с симпатичным молодым человеком, сидевшим за тем же столиком. То есть, собственно говоря, он сидел за соседним, но пересел к ней. Странно, он оказался коммивояжером!
Посмеиваясь про себя, она вспомнила о том лысом коммивояжере, которого выдумала для успокоения Дэвида в их медовый месяц. Милый Дэвид! Она держалась, право, очень холодно с симпатичным молодым человеком, проявила только вежливый интерес, когда он объяснил, что занимается распространением хирургических инструментов. О, она держала себя в высшей степени достойно и на прощание пожала ему руку, как настоящая леди.
В половине пятого она приехала на узловую станцию Барнхем, и здесь ее встретил Дэн. Дэн выглядел таким большим, здоровым и счастливым. На нем была старая солдатская рубашка, расстегнутая у ворота, гамаши и короткие кожаные штаны. Дэн приехал в маленьком легковом «форде» и, подхватив саквояж Дженни, как перышко, повез ее на ферму в Винраш.
Ферма очень понравилась Дженни, а прием Грэйс – еще больше. Грэйс приготовила великолепный ужин из самых свежих яиц, и пирога, и множества маленьких, круглых, преаппетитных на вид пирожных, о которых Грэйс сказала, что это суссекские пряники. Они уселись все вместе: Дженни, Грэйс, Дэн, маленькая Кэролайн-Энн и Томас – новый малыш, который отзывался на кличку Дикери-Док и восседал на высоком стульчике справа от Грэйс. Они сидели в просторной кухне с каменным полом, и Дженни восторгалась и пирожными, и свежими яйцами, и Дикери-Доком. Дженни восторгалась всем решительно. «Здесь так мило», – говорила она.
После чая Грэйс повела Дженни осматривать ферму, объясняя ей, что у них очень небольшой участок – только сорок акров, которые они арендуют у старого мистера Пэрселла. Грэйс не делала тайны из того, о чем проницательная Дженни уже и сама догадалась. Грэйс с удивительной простотой признавалась, что им с Дэном приходится очень туго. Птицеводство, ради которого Дэн главным образом и арендовал ферму, дело трудное, малодоходное. Но летом они возьмут постояльцев, а постояльцы – Грэйс улыбнулась – платят. Улыбалась Грэйс часто: она была безмерно счастлива с Дэном, Кэролайн-Энн и Дикери-Доком. Ей приходилось работать не покладая рук, но она чувствовала себя счастливой. Ведь она увезла Дэна с рудника, далеко-далеко от проклятой шахты, а это – главное.
– А деньги, – сказала в заключение Грэйс, – деньги – чепуха!
Тронутая откровенностью Грэйс, Дженни горячо ее поддержала.
– Да, – усмехнулась она, гордясь тем, что может поддержать Грэйс соответствующим аргументом, – да, именно так всегда говорит мой Дэвид.
Утомленная поездкой, Дженни в этот вечер рано легла спать. Она хорошо выспалась, а когда проснулась, уже ярко сияло солнце, и зеленые деревья качались под легким ветром, и мычала где-то корова. «О, как мило!» – подумала Дженни, нежась в постели. В дверь постучали.
– Войдите, – пропела Дженни в превосходном настроении.
Вошла аппетитная толстуха, единственная служанка Грэйс, приходившая из деревни на поденную работу, и принесла Дженни завтрак. Девушку звали Пэг. Щеки у нее были красные, как вишни, а короткие ноги массивностью напоминали ножки рояля. Дженни очень забавляли ноги Пэг – умора, да и только!
Она маленькими глотками выпила чай, встала, накинула халат и зеленый шарф с красивой отделкой из перьев марабу, пушистый, как ее халат, и «прелестный», затем побежала в ванную. Дом был старый, тесовый, на стенах обоев не было, но Грэйс поработала над ними своей кистью. Яркая окраска стен красиво выделялась на фоне старого потемневшего дерева. Ванная тоже была уютная, очень простая, выкрашенная эмалевой краской. Дома Дженни никогда по утрам не принимала ванны, но когда гостишь в чужом доме, то отчего же нет… Это естественно.
После завтрака Дженни одна побродила по ферме, на каждом шагу открывая новые прелести. Смышленые крохотные цыплята, приятный запах гумна, садик милой Грэйс, где росли красивые камнеломки, очаровательная компания поросят, которые убегали от нее, помахивая хвостиками и подпрыгивая, похожие на свору миниатюрных гончих. «О, как чудесно жить в деревне!» – вздыхала Дженни в экстазе.
В одиннадцать Грэйс спросила Дженни, не хочет ли она поплавать. Грэйс сказала, что летом они «всем семейством» каждый день ходят купаться, как бы заняты они ни были. Она прибавила с улыбкой, что Дэн и она дали торжественную клятву не пропускать ни одного дня. Дженни плавать не умела, но охотно отправилась с ними на берег, короткую полосу песчаного пляжа, окаймлявшую их участок.
Дженни стояла на берегу, наблюдая, как Грэйс, Дэн и их «семейство» входят в воду. Дэн нес Кэролайн-Энн, а Грэйс – шестимесячного Дикери-Дока. Они шумно веселились и дурачились в неглубоком месте у берега; потом дети лежали на горячем песке, а Грэйс и Дэн плавали. Они заплыли далеко и, когда вернулись и вышли из воды, напомнили Дженни картинку на обложке ее журнала. Что-то перехватило ей горло. Крепкое и стройное тело Грэйс было бронзовым от загара, она держалась прямо, с непринужденной грацией. Вот они с Дэном затеяли игру, перебрасываясь Дикери-Доком, как мячом. И вы думаете, Дикери-Доку это не нравилось? Кэролайн-Энн бегала вокруг, визжа от восторга, умоляя маму и папу бросить Дикери-Дока на землю. Но мама и папа не хотели, и в конце концов Дэн схватил Кэролайн-Энн за ноги, и все кучей свалились на песок.
Потом истекли свободные полчаса Дэна, и он умчался домой, чтобы поехать в «форде» в Фиттльхемптон. Дженни, возвращаясь с пляжа вместе с Грэйс, была задумчива. Какое значение имеют деньги для этих счастливых людей? У них прекрасное здоровье, свежий воздух, чтобы дышать, море, чтобы купаться, и солнце, чтобы греться в его лучах.
После завтрака Дженни тотчас же засела за письмо к Дэвиду и написала письмо на четырех страницах, закапанных слезами, восторгаясь прелестями простой жизни и деревенскими удовольствиями. Она прошла пешком всю дорогу до Барнхема, чтобы отправить письмо, и почувствовала себя духовно облагороженной и чистой. Она решила, что нашла свое призвание. Она может тоже, если захочет, стать такой, как Грэйс. Почему бы нет? Дженни усмехнулась. Она хотела ласково погладить ягненочка, просунувшего нос через изгородь, а он убежал от нее и остановился за нуждой посреди поля, у ближайшего стога сена. Но это ничего, ничего – все так чудесно, что словами не выразишь.
Следующий день был солнечный и веселый, за ним другой такой же и третий, – и по-прежнему все еще казалось ей чудесным. Быть может, впрочем… если поразмыслить… пожалуй, не таким уж чудесным. Дженни понимала, что все с течением времени приедается, и поэтому-то ей хотя и нравится на ферме, но не так, как нравилось вначале. «Странно», – Дженни усмехнулась про себя, сидя в субботу одна на берегу и куря папиросу. Ведь это не потому, что Дэн и Грэйс уже менее ласковы к ней. Дэн и Грэйс относятся к ней прямо-таки замечательно. Но, надо сознаться, здесь чуточку – самую чуточку – скучно: на пляже ни души, не говоря уже о том, что нет ни оркестра, ни площадки для гулянья, а что касается кормления цыплят, так ей, надо прямо сказать, это до смерти надоело. А свиньи! Противно и смотреть на этих грязных животных.
Она встала и, чувствуя, что следует чем-нибудь заняться, решила пойти пешком в Барнхем. В Барнхеме она купила еще пачку папирос и утреннюю газету, потом зашла в «Меррисот» и выпила стакан портвейна. Что за дыра! И как у них хватает нахальства называть это отелем?.. А она сегодня особенно эффектна, – ей сказало это зеркало (с рекламой фирмы Басс) на противоположной стене. Так эффектна – и никто ее не видит, кроме корявой старушонки в «Меррисоте», которая смотрела на нее подозрительно и чуть не отказалась подать ей вино! Старуха кормила кур. «О господи, – подумала Дженни, – неужто я никогда не избавлюсь от этих проклятых кур!»
Она воротилась на ферму злая-презлая, прошла прямо в свою комнату и принялась читать газету. Газета была лондонская. Дженни обожала Лондон. Она за всю свою жизнь была там четыре раза, и ей там очень нравилось. Она прочла всю светскую хронику Лондона, затем объявления. Объявления ее очень заинтересовали, в особенности те, в которых говорилось, что требуются опытные продавщицы. В этот вечер Дженни, ложась спать, о чем-то усиленно размышляла.
Назавтра день выдался дождливый.
– О господи, – сказала Дженни, с огорчением глядя на дождь. – Мокрое воскресенье!
Она не захотела идти в церковь, слонялась по ферме, как тень, и неласково обошлась с Кэролайн-Энн. Днем Грэйс прилегла отдохнуть, а Дэн пошел на сеновал за сеном. Пять минут спустя Дженни пришла туда же.
– Привет, Дэн! – позвала она весело, метнув на него игривый взгляд и кокетливо расставив ноги.
Дэн посмотрел на нее, не отвечая на улыбку.
– Привет! – отозвался он без всякого энтузиазма и, повернувшись к ней спиной, снова усердно занялся сеном.
У Дженни лицо вытянулось. Она из самолюбия постояла еще минуту. Ну конечно, ей следовало знать, что для Дэна не существует ни одной женщины, кроме Грэйс! Он просто дубина! Дженни вышла под дождь.
– Дубина, – бормотала она, – настоящая дубина!
Следующий день опять был дождливый. Недовольство Дженни возросло. До каких пор ей придется терпеть скуку в этой проклятой дыре? Еще двенадцать дней?! Нет, ни за что, ни за что! Ей пожить хочется, повеселиться, она создана не для этой капустной идиллии в нищете. Она начала сердиться на Дэвида за то, что он отослал ее сюда, даже возненавидела его за это. Да! Это для него очень удобно! Теперь он, конечно, развлекается в Тайнкасле: ей известно, что проделывают мужчины в отсутствие жен! Он, наверное, отлично проводит время, а она торчит тут, в этой дыре!
И Дженни начала мысленно перетолковывать по-своему всю историю их отношений с Дэвидом. Нет, она не намерена выносить это дольше! С какой стати! Она может сама зарабатывать четыре фунта в неделю и при этом наслаждаться Лондоном. Собственно, она не любит Дэвида…