Подтверждая легкий нрав Михаила Ивановича, Дальскому вторит популярный в старой России актер Н. Монахов. На страницах «Повести о жизни» он сообщает следующее: «…Обаятельный и жизнерадостный красавец Миша Вавич, близкий мне по возрасту, проводил все свое время на ипподроме и у карточного стола. Он по амплуа был любовником только потому, что у него была прекрасная внешность. Но его голос очень мало гармонировал с его амплуа. У него был замечательный бас, который он загубил отсутствием работы над собой как певцом. У него осталось только четыре или пять нот, но таких красивых, бархатных, что ему многое за них прощалось…
Когда Вавичу доставалась характерная роль, он очень хорошо работал. Одной из его удачнейших ролей была роль короля в оперетте “Король веселится”. Затем в “Польской крови” он прекрасно играл старика, в таких ролях у него было все безукоризненно сделано, и очень жаль, что Вавича не направляли на такие роли, а делали его любовником…»
Талант Михаила Вавича был многогранен – он играл на сцене, пел, сочинял, снимался в кино на студии Ханжонкова. До нас дошла единственная отечественная картина с его участием – фильм «Цыганские песни в лицах», экранизация отрывков из оперетты-мозаики Николая Северского.
Революция 1917 года заставила Вавича прекратить свои выступления в театрах и на эстрадах Петербурга и Москвы. Большая группа артистов во главе с Вавичем и Ковецкой оказалась на Украине. Затем многие годы гастроли продолжались в Польше, Румынии, Австрии, Германии, Франции и в других европейских странах. За границей он стал выступать с сольными концертами, а также гастролировал по Европе и Америке с труппой театра-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь».
Любимый персонаж М. Вавича – ковбой из голливудского фильма «Голубка». 1928
В середине 20-х окончательно перебрался в США. С 1925 года начал сниматься в голливудских фильмах. Из-за яркой, выразительной внешности «опереточного злодея» часто играл гангстеров, карточных шулеров и других отрицательных персонажей.
Он удивительно быстро добился успеха как исполнитель ролей второго плана. Особенно Вавич выдвинулся в имевшей большой успех ленте «Корона лжи» с участием П. Негри.
Современник Вавича эмигрантский журналист Леонид Камышников писал о его актерской карьере: «…Не странно ли, что этот душа-человек, этот добряк и друг, сердце которого было открыто навстречу всем нуждающимся и скорбным, что он выдвинулся в амплуа, противоположном его природе. Вавич почти исключительно играл злодеев. Его брали, заранее обуславливая требование изображать только изуверов, только типы отрицательные, жестокие и коварные.
В огромном за короткие годы его работы в кино репертуаре вы найдете все виды человеческого бездушия, хитрости и предательства – всего того, чему был чужд Вавич, что было несвойственно его мягкой совсем ребяческой душе…»
В газете Los Angeles Sunday Times за февраль 1928 года был опубликован фотоколлаж всех голливудских артистов. На этой «коллективной» фотографии американского «серпентария» размер снимка артиста зависел от его популярности. Кто-то виден хорошо, кто-то еще совсем мелок, как божья коровка. Там был молодой Чарли Чаплин, уже отмеченный звездой Holliwood, слева от него красовался Лоренс Оливье, а повыше (и покрупнее!) – Михаил Вавич.
В период с 1925 по 1929 год Михаил Иванович снялся в картинах: «Венера из Венеции», «Воинственный мужчина», «Корона лжи», «Два аравийских рыцаря», «Голубка», Groustark, «Моя официальная жена», «Отель “Империал”», «Таинственный остров» и др.
М. Вавич. Кадр из фильма «Венера из Венеции». США, 1925
В Голливуде Вавич стал президентом Русско-американского артистического клуба. «В клубе было больше двадцати артистов и хороший балалаечный оркестр из девяти музыкантов. Ставили программу два раза в неделю – по средам и субботам, – вспоминает очевидец событий казак, мастер джигитовки и танцор Г. А. Солодухин в раритетном издании “Джигитовка казаков по белу свету”. – К нам в клуб приходили студийные тузы, продюсеры, режиссеры и экранные звезды. Через студийных тузов нам, клубным артистам, перепадало работать на съемках статистами. Жилось нам в то время, можно сказать, неплохо, несмотря на большую безработицу в Америке – около пятнадцати миллионов человек».
Энциклопедия «Русские в Северной Америке» в статье о Михаиле Вавиче, не давая пояснений, приводит наряду с упомянутым выше следующий факты его биографии: «М. И. Вавич – церковный деятель». Оказывается, на собственные средства артист выстроил русский храм в Калифорнии.
Летом 1929 года Вавич посетил Европу и побывал в Риге, где проживала его родная сестра – Варвара. Он поразил всех, знавших его раньше, своим цветущим и бодрым видом. Это был все тот же молодой и порывистый Вавич, которого так хорошо знали его друзья по России. Только в облике его появился новый «деловой налет», как след пятилетнего пребывания артиста в Америке.
В Риге Вавич пробыл всего несколько часов, находясь проездом в Ревель, где жил его брат Григорий с супругой Марией и дочкой Татьяной: Григорий работал торгпредом России в буржуазной Эстонии. «Звездный» родственник рассказывал тогда много интересного о Голливуде и о своей деятельности в нем, о совместной работе с Дугласом Фэрбенксом и другими знаменитостями. Перед поездкой он только-только подписал контракт на четыре года с крупной американской фирмой «Юнайтед артист». Будучи религиозен, Вавич не был ханжой. Он любил жизнь, и она отвечала ему полной взаимностью. Было всё – дом, сад, гараж, в котором, поверьте, был недурной выбор авто… Но не было детей. Поэтому он как родную любил дочку брата Григория маленькую Таню. Именно ей он и завещал все свое состояние.
В 1937 году родного брата Михаила Вавича Григория сослали в лагеря, откуда он вышел только в 1943 году и практически сразу умер, не перенеся воспаления легких. Перед этим, еще в 1930-м, его жену Марию с маленькой дочкой Таней вызвали в НКВД и заставили подписать дарственную на всё наследство Михаила Вавича в пользу советского государства.
Но главное наследство – любовь и память о себе – он подарил и своим родным, и многим поклонникам. Вавич умер скоропостижно. Смерть настигла его в зените – в разгар новых съемок. Только что прошли пробы на роль президента Гувера. Это был 25-й его фильм в Голливуде!
«“Веселящийся король” опереточной сцены Миша Вавич умер от сердечного приступа… Накануне он ужинал в компании друзей. Был весел, смеялся, пел, как всегда. Но уже утром – 5 октября 1930 года – он почувствовал себя плохо.
Однако вывел из гаража свой “Паккард” и поехал в церковь.
В церкви ему стало хуже, и он попросил своего друга пианиста Темкина поехать вместе за город – освежиться…
Вавич сидел за рулем и говорил о том, что на воздухе ему значительно лучше…
Вдруг машина метнулась по кривой и встала. Рука Вавича лежала на ручке тормоза, но сам он уже не дышал… Русская колония Голливуда осиротела», – сообщал газетный некролог.
Из газеты «Сегодня», Рига, октябрь 1930 года:
«…Вавич не пренебрегал никем, относился к товарищам без малейшего фанфаронства, никогда ничем не обнаруживая своего превосходства, не только словом, отношением, но и делом помогая всем, чем мог…
…Красивый, изящный и темпераментный, он верил в свое дело не только верой профессионала. Ему не нужен был антураж сцены – рампа, грим и кулисы, чтобы зажечься восторгом актерского вдохновения…
…Грациозная фигура, красивое лицо, с милым, ласковым выражением, – лицо талантливого опереточного артиста, весельчака, шутника, общего дружка, и с этим образом не вяжется только одно представление – о смерти».
Эта весть застала Юрия Морфесси в Латвии, во время гастрольного турне по странам Прибалтики. Певец расстроился, но предаваться «грусти и тоске безысходной» было не в характере Баяна, к тому же в Белграде его ждала молодая возлюбленная… Впрочем, не будем спешить и вернемся к Юрию Морфесси, покинутому нами в канун больших перемен.
Глава IX
БОЛЬШЕВИСТСКИЕ ПРИВИЛЕГИИ АРТИСТАМ. ПЕРЕЕЗД ИЗ ПЕТЕРБУРГА В КИЕВ. БЕГСТВО ИЗ САМОСТИЙНОЙ УКРАИНЫ В ОДЕССУ. Я – КОМЕНДАНТ ГРЕЧЕСКОГО ПОЕЗДА
В одной из предыдущих глав я коснулся начала большевизма в Петербурге. Было ужасно, хотя этот ужас мы, артисты, ощущали в меньшей мере, нежели вся остальная буржуазия. На первых порах советская власть кокетничала с нами и осыпала исключительными привилегиями… с ее точки зрения. Эти привилегии сводились к тому, что нас не расстреливали и в то время, как все население голодало, мы, вдоволь покривлявшись в каком-нибудь театре перед красноармейским и комиссарским хамьем, получали за это немного муки и немного сахару.
Вначале еще кое-как перебивались частные театры и театрики. Один из таких театриков работал на Невском. Это было небольшое помещение под кинематографом «Паризиана». А в этом театрике работал я. Пою что-то механически и по обязанности – куда девались прежние настроения и подъем, – и обозреваю почтеннейшую публику. Вижу, развалился в первом ряду матрос Гвардейского экипажа с чемоданчиком на коленях. А когда я кончил свой номер, этот же самый матрос с этим же самым чемоданчиком ввалился ко мне в уборную и всю ее заполнил своей громадной фигурой.
– А и здорово же поете вы, товарищ Морфесси! Так здорово, даже выпить охота с вами!
– Пить нечего, – угрюмо ответил я.
– Как нечего? А что это? – хлопнул он своей лапищей по чемоданчику. Там оказалось две бутылки шампанского «Монополь» и еще какие-то ликеры.
Все это и было нами выпито тут же в уборной.
Давно я не пил ни того, ни другого. Вообще, когда терпишь лишения, развивается какая-то животная жажда есть и пить, пить и есть. Вот почему, будучи уже в веселом настроении после матросского угощения, я обрадовался, когда меня пригласил к себе на вечеринку один чиновник. Я поехал к нему вместе с А. Н. Васильевой, и мы вдоволь отвели душу, полакомившись такими вещами, коих вкус даже стал забываться. Глубокая ночь. Пора по домам. Вышел я на темную, пустынную улицу Песков – 7-я Рождественская – и закричал: