его военно-воздушные силы КОНР[56], в тихом, уютном курортном Мариенбаде, куда генералы заехали по пути из Берлина в Карлсбад (по-чешски Karlovy Vary) и где к февралю 1945-го уже проживал Морфесси с Адой Морелли. Б. Плющов в своей книге «Генерал Мальцев» так вспоминает об этом: «…Виктор Иванович представил гостям певца Юрия Морфесси и его супругу Аду Морелли и попросил их порадовать гостей прекрасным пением. Ада Морелли исполнила несколько популярных цыганских романсов, а Юрий Морфесси спел с большим чувством “Чубчик”, “Фонарики”, “Замело тебя снегом, Россия”, “Молись, кунак” и несколько арий из опереток. Гости были в восторге и наградили артистов громкими аплодисментами».
Приводя эти, к сожалению, достаточно фрагментарные зарисовки жизни Морфесси в военное время, автор далек от мысли представить выдающегося певца в роли апологета нацизма либо «сочувствующего». Насколько известно, Юрий Спиридонович ни разу не выступал в Берлине в 1933–1941 гг. (по крайней мере если верить изданной в Берлине в 1999 году фундаментальной «Хронике русского Берлина», в последний раз (до войны) Морфесси появился в Берлине 16 марта 1929 года нажюр-фиксе «Литературно-драматического общества имени Островского»)[57]. Скорее всего, генералы КОНР просто старались уберечь артиста от неумолимо надвигавшихся невзгод, да и ему самому выжить в одиночку было бы невозможно. В середине апреля 1945 года вместе с руководством КОНР Юрий Морфесси прибывает в основанный древними римлянами маленький альпийский курортный городок Фюссен (самый высокогорный в Баварии), на юго-запад от Мюнхена, у границы с Австрией, где проведет ровно четыре последних года своей жизни. После окончания войны здесь, в больших казармах немецких горных войск (альпийских стрелков), был организован лагерь для перемещенных лиц, в котором было приблизительно две тысячи человек. Лагерь был хорошо организован: работала школа, где училось около 150 учеников, действовали театр, гимнастическая организация «Сокол» и разведчики-скауты. Было две церкви: гимназическая и общая. В уже упоминавшемся выше номере «Наших вестей» хорунжий Русского корпуса Н. Н. Протопопов вспоминает о своей последней «встрече» с Юрием Морфесси. Делает он это, прочитав в одном из номеров советской «Недели» интервью с Оскаром Строком.
Восьмидесятилетний юбиляр на заданный ему вопрос, кто из наиболее известных русских артистов исполнял его произведения, упомянув Вяльцеву и Плевицкую, отвечает: «Пожалуй, самым тонким интерпретатором моих вальсов и танго был обладатель бархатного баритона Юрий Морфесси». Как пишет Н. Протопопов, «странно было увидеть это упоминание о Морфесси в советском еженедельнике. Странно потому, что память моя хранит воспоминание о нем как об идейном артисте – эмигранте, непримиримом антисоветчике. Эту свою непримиримость Юрий Морфесси доказал на деле во время II мировой войны. И после ее окончания…». И далее в подтверждение своих слов автор рассказывает: «Осень 1945 года в Мюнхене. Мы на положении бесправных ДиПи. Мы – поляки, югославы, балтийцы – все, что угодно, но только не русские. Слово “русский” стало антонимом слова “советский”. За нашими черепами охотятся явные и тайные представители одной из “сверхдержав”-победительниц. А мы хотим жить. И почти живем: даже театры у нас функционируют… Почти все концерты и представления в “Дойчес музеум” проходят, как говорится, с аншлагом. И вот объявление: Юрий Морфесси. С трудом удается достать билет. Рассматриваю публику. Много людей старшего возраста, но много и молодежи – “поляки”, “югославы”, “балтийцы”, все “кто угодно”… Не только певца ранее не слышали, но и о нем самом ничего слышать не могли – “белобандит” ведь. Обладатель уже не бархатного баритона, как-то сразу, с первой же песни установил тесный, а порой даже интимный контакт с аудиторией.
Тут и “Черные глаза”, и “Чубчик”, и “Замело тебя снегом, Россия”… Всего репертуара и не припомнить. А вот и “Фонари” Сережи Франка:
…Но верю я, пройдут страданья…
Увидим мы улицу русскую,
И на углах – золотые фонари…
Тут уже зал, как один, встает. Овациям нет конца. Морфесси не отпускают со сцены… Он не просто очаровал, он покорил всех… И не только своим исключительным талантом и умением петь. Морфесси покорил всех и своей открытой русскостью, своей крепкой, идейной непримиримостью…»
Приведем еще два свидетельства о выступлениях Юрия Спиридоновича перед ДиПи. «Информационный бюллетень Русского эмигрантского лагеря в Шлейсгейме» в номере от 3 сентября 1947 года кратко сообщает:
«Вторник, 9 сентября. Единственная гастроль Юрия Морфесси и Ады Морелли в их репертуаре». А в воспоминаниях дочери поэта, издателя и православного священника Е. Ф. Лызлова Нины Лызловой-Корен говорится: «Этим же летом (речь идет о 1948-м. – Ж Б.) к нам (в Шляйсхайм. – Ж. Б.) приезжал Юрий Морфесси с женой. Они были уже известными в царское время. Я помню седого, невысокого, плотного мужчину, очень профессионально исполнявшего свой репертуар. Жена его не уступала мужу в исполнении русских романсов и песен. Я помню, как она пела:
Гимназистки румяные
Отмороза все пьяные,
Грациозно сбивают
Рыхлый снег с каблучка.
Она повернулась и, приподняв немного ногу, сделала изящное движение, словно стряхивала снег. Все эти песни были известны как старой, так и новой эмиграции. Многие зрители от избытка чувств плакали, слушая дорогие сердцу песни».
О выступлениях Морфесси в другом в лагере ДиПи – Менхегофе – пишет Р. В. Полчанинов: «Из приезжих певцов выступал на менхегофской сцене уже сильно постаревший эстрадный певец баритон Юрий Морфесси <…>, снискавший себе известность еще в дореволюционной
России»[58]. О том, что Морфесси планировал выступить и перед насельниками лагеря Парш (концерт, однако, не состоялся), вспоминала певица Нина Кравцова. О пребывании «Баяна русской песни» в 1946–1947 гг. в Баварии говорил автору и впоследствии переехавший в США И. И. Безуглов, посетивший как-то его концерт в Мюнхене. Таким образом, можно с большой степенью уверенности говорить о том, что послевоенные годы знаменитый русский певец провел на юге Германии, скорее всего, в горном городке Фюссен у подножия Австрийских Альп. По воспоминаниям Ивана Непа, Морфесси зарабатывал на жизнь тем, что давал уроки вокала (в частности, Але Юно). Правда, Н. Е. Лызлова, дочь священника, в 1946–1947 гг. служившего в церкви лагеря перемещенных лиц в Фюссене, не помнит, чтобы Юрий Спиридонович был его насельником. Но, возможно, Морфесси, как и многие другие русские, жил в городе? Ведь к этому времени заботящаяся о беженцах организация ПРО уже помогала продуктами питания и тем, кто по разным причинам жил «на приватке» (то есть на частных квартирах, нередко в полуразрушенных домах), пригрозив тем не менее, что, когда придет возможность эмигрировать, преимущество будет оказано лагерному населению. Думается, это вряд ли могло как-то повлиять на дальнейшую судьбу немолодого артиста – ведь чиновники из эмиграционного отдела ПРО во всеуслышание, как писал журнал «Часовой», заявляли, что вопрос о переезде лиц в возрасте от 45 до 60 лет «еще совершенно не разрешен, а для лиц свыше 60 лет о переселении не может быть и речи». Так что вряд ли Морфесси с его уже далеко небезупречным здоровьем смог бы рассчитывать на переезд в благодатную Америку. Правда, в русской американской прессе появилось было краткое сообщение о том, что певец собирается на гастроли в США, но, вероятно, пошатнувшееся здоровье не дало возможности осуществить эти планы…
И, наконец, о месте и дате кончины великого русского певца. С легкой руки Б. А. Савченко, одного из наиболее авторитетных и признанных знатоков русской ретромузыки, по различным изданиям гуляет следующее сочетание: «6 августа 1957 года, Париж» (правда, Борис Александрович оговаривается, что «о послевоенном периоде жизни артиста ничего не известно. Говорили, что, когда немецкие войска вторглись во Францию, Морфесси перебрался в Англию… После победы союзников Морфесси якобы снова вернулся в Париж..»).
А что же на самом деле? Во-первых, хорошо знавший певца князь П. П. Ишеев в своих мемуарах ясно пишет: «После Парижа Морфесси жил в Вене, долго странствовал по Балканам и Прибалтике и в итоге обосновался в Германии, где и настигла его смерть». Певец действительно скончался – от разрыва сердца в Фюссене (а отнюдь не в Париже). И случилось это, к сожалению, не 6 августа 1957 года, а значительно раньше. Первой – пока еще без точной даты – о кончине Юрия Морфесси в среду, 20 июля 1949 года, сообщила парижская «Русская мысль», добавив: «Почти до последних дней Ю. Морфесси выступал, объезжая лагеря ДиПи». Через два дня, в пятницу, 22 июля, та же газета помещает объявление в траурной рамке: «12 июля в Баварии тихо скончался и там же погребен 15-го с. м. Юрий Спиридонович Морфесси. Панихида состоится в воскресенье 21 июля в 12 ч. дня в храме на рю Дарю, о чем сообщают артисты и друзья усопшего».
«Русская мысль» от 25.11.1953 г.
«Русская мысль» от 22 июля 1949 года. Некролог
Нью-йоркское «Новое русское слово» сообщало об уходе знаменитого певца по меньшей мере дважды -21 и 28 (большой некролог за подписью П. Елецкого) июля 1949 года, правда, дата кончины была указана иная – 11 июля 1949 года. При этом «Новое русское слово» сообщало, что артисту шел 74-й год. Но тогда ставится под сомнение и называемая многими биографами Морфесси дата рождения певца – 4 сентября 1882 года. А 2 декабря 1953 года мы находим объявление в «Русской мысли» о том, что в четверг 3 декабря в 21 час в зале Российского музыкального общества состоится концерт Ады Морелли-Морфесси «в память Юрия Морфесси. В программе: русские и цыганские песни, романсы Юрия Морфесси, народные мелодии. Конферансье – Павел Троицкий, у рояля проф. К. А. Лишке».