Глава 22. Жора
Если Вася в самом деле работает клиническим психологом в больнице, куда мать отвозили с перерезанными запястьями, нужно это проверить. Не хочу тратить время на бесполезный первый урок, поэтому подхожу к классухе. Заметив меня, она меняется в лице, отводит взгляд и делает вид, что разбирает завал на столе.
– Наталья Львовна, я хочу отпроситься с первого урока, – говорю дружелюбно, улыбаюсь.
– Еще чего, – бормочет она.
– Вы уже исправили мне оценки? – Подхожу ближе, снижаю голос.
Нас разделяет два-три шага. В любой момент я могу коснуться ее руки так, как делают любовники, и слухи полетят по всей школе. Я-то всех заболтаю, а вот училке придется несладко.
– Чего ты хочешь? – Она опасливо поглядывает на меня, чуть отступает в сторону, царапая линолеум каблуком. Неприятный звук.
– Мне просто нужно отлучиться, а вы не ставьте мне пропуск в журнале.
– Если с тобой что-то случится, мне придется за тебя отвечать. – Голос классухи дрожит.
Делаю еще шаг. Она сжимает ручку, пластик трещит.
– Вы все правильно понимаете, Наталья Львовна. – Опираюсь рукой на стол, склоняюсь еще ближе. Чтобы человеку стало неуютно, нужно влезть в его зону комфорта. – Сделайте как я прошу.
Она смотрит на меня с презрением и кивает, возвращаясь к уборке стола.
– Хорошо, Осанкин. Иди.
Выхожу из класса, забираю одежду из гардероба. У меня есть примерно час, на второй урок можно и опоздать. За опоздание не убивают. Одеваюсь, перебегаю дорогу под мигающий желтый и запрыгиваю в автобус. Доезжаю до больницы, здороваюсь с медсестрой и прошу ее показать, в какой стороне кабинет клинического психолога.
– Пройди немного по коридору, потом сверни направо, и увидишь таблички. Дальше по ним найдешь, – говорит медсестра, улыбаясь. Благодарю ее и собираюсь уйти, как она окликает меня: – Жора, как твоя мама?
– С ней все отлично. Даже лучше, чем раньше, – отвечаю с широкой улыбкой и отхожу. – Спасибо, что спросили!
Когда поворачиваюсь, улыбка исчезает. Вежливого лжеца заподозрить сложнее. Нахожу кабинет, стучу в дверь и захожу, не дожидаясь ответа.
Вася сидит за столом в белом халате и выглядит совсем по-другому. Похож на врача, а не на гоповатого соседа. Пациентов у него нет, на столе лежат фантики от жевательных конфет.
– О, Жора. – Вася встает и протягивает мне руку. Игнорирую его жест и подхожу к столу. – Рад тебя видеть.
– Ты спишь с моей матерью? – спрашиваю его. Кулаки сжимаются против воли.
До этого дня у меня не было возможности отвадить от матери подозрительных ухажеров. Вася садится в кресло и с минуту разглядывает меня, не отвечая. Опускаюсь на стул и кладу руки на подлокотники. Нужно расслабиться и показать, кто здесь главный. Так я и делаю.
– Зачем мне спать с твоей матерью? Я ее даже не видел, – отвечает Вася.
– Видел. В прошлый раз ты принимал женщину с перерезанными венами. Она еще такая… манерная, жеманная, пытается кокетничать, но с флиртом у нее проблемы. В дорогой одежде.
– А, теперь припоминаю.
– Так ты спишь с ней?
Вася подается вперед, упирается локтями в стол и кладет подбородок на сложенные пальцы. Внимательно вглядывается в мое лицо. Пытается найти ответы, которых я ему не дам. Медлительность и молчание означают продумывание стратегии. Он не был готов, а я его подловил. Забавно, ведь он сам приглашал меня прийти к нему.
– Я не сплю с пациентами, Жора. – Вася улыбается. Не вызывающе, а как-то обыденно. Будто нацепил рабочую улыбку. Еще бы, клиническому психологу положено вызывать расположение пациентов. – Почему ты вообще подумал, что у меня роман с твоей мамой?
– Она спит со всеми подряд, – говорю без стеснения. Правда не кажется отвратительной, когда не стараешься ее скрыть. Да и с Васей говорить по-честному легче, чем с остальными. – Я бы не удивился, если бы застал тебя с ней в кровати.
– Нет, в истории, конечно, были случаи, когда пациенты и их врачи увлекались друг другом, но я видел твою мать лишь однажды, а после она игнорировала сеансы. – Он откидывается на спинку кресла. Оно протяжно скрипит. – А вы с ней похожи.
– Не говори так. Я – не она.
– Конечно. Ты – это ты. Я имею в виду, что в общении ты пользуешься ее приемами, только они у тебя более маскулинные.
– Какие?
– Мужественные.
Моргаю, раздумывая, как реагировать на подобное сравнение. Он заявляет мне в лицо, что я – это моя мать в мужском обличье. А мать я ненавижу больше всех в жизни. Значит ли это, что я и себя ненавижу? Усмехаюсь и говорю:
– Ты несешь какой-то бред.
– Отрицать очевидное – нормально.
– Расскажи мне все, что знаешь о матери.
– Это конфиденциальная информация. Для чего тебе это нужно?
– Я ее сын. Если она снова порежет вены, а меня не будет рядом, она может не пережить этого. А я не хочу, чтобы это случилось. – Стараюсь говорить уверенно, но голос понижается сам по себе, а в конце предложения и вовсе затухает.
– Выдаешь себя с головой, – говорит Вася. – Я ничего не расскажу о ней, потому что она мой пациент. – Он резко подается вперед, отчего я вздрагиваю и вжимаюсь в спинку стула. – Если ты действительно не желаешь смерти своей матери, приведи ее на консультацию. Я уже работал с людьми с ее диагнозом и знаю, как ей помочь. Не тяни до последнего, Жора. Однажды может стать слишком поздно, и ты будешь жалеть об этом всю жизнь.
Сейчас мне как никогда нужен совет взрослого человека, только я никому не доверяю. Сосед слишком много знает обо мне и матери; с отцом связь давно потеряна, а классуху я шантажирую, поэтому она скажет только то, что я хочу услышать. Все взрослые со временем становятся предсказуемыми.
Выбираю в смартфоне номер Розы и жму на вызов. Мне приходится звонить раз десять, прежде чем она раздраженно отвечает:
– Че надо?
– Выручай, – прошу ее искренне. – Я не могу позвонить Але. Хочу извиниться лично. Подскажешь ее адрес?
– Ну нет, козлина, – возмущается она. Прикрываю глаза, выслушивая шквал обвинений. Да кто она такая, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? – Это из-за тебя Аля из окна выпала!
– Что?.. – Сердце ухает в пропасть. Забываю дышать. – Ч-что она сделала?
– Не знаю, что там у вас произошло, но она из-за тебя из окна сиганула! Ладно у нее всего лишь перелом ноги.
Невероятно. Аля… выпрыгнула из окна? Из-за меня?! Прикладываю руку к животу, прислоняюсь спиной к стене комнаты.
– Значит… она сейчас в больнице?
– Не думай, что я скажу тебе, где она. И вообще не звони мне больше никогда, козел! – С криком Роза сбрасывает звонок, а я сползаю на пол.
Поднимаю смартфон, пытаюсь отправить Але сообщение. Я должен ее увидеть. Время отбросить гордость и принципы. Раз я не могу написать ей, значит, я должен ей позвонить и вымолить прощение.
Выхожу на балкон, чтобы освежить голову, прикладываю смартфон к уху. Первый гудок, второй, третий. Что, если она не захочет со мной говорить? Что, если она ненавидит меня и больше никогда не обнимет? Не возьмет за руку?
На том конце принимают звонок, но ничего не говорят. Слышу размеренное дыхание.
– Алло? – Замолкаю. Мое дыхание гораздо громче и чаще. – Аля?..
– Чего тебе надо? – непривычно холодно спрашивает она. От звука ее голоса становится легче.
– Аля, прости меня. Прости, пожалуйста. Я… я могу все объяснить. Я не хотел, чтобы ты прыгала из окна из-за меня. Прости…
Она тихо смеется. Невесело, скорее, злорадно или саркастично.
– Прыгать? Из-за тебя? Ты что, единственный парень на планете?
Молчу, не зная, что сказать. Обычно слова льются из меня рекой, сдерживаюсь и выбираю выражения я лишь при матери. С бывшими девушками я не хотел планировать будущее или жить вместе. С Алей – хочу.
– Знаешь, я не хочу с тобой разговаривать. Если тебе есть что сказать, говори быстрее.
Сглатываю, пытаюсь смочить горло слюной, во рту пересохло. Я уже и забыл, что такое волнение и чувство вины перед другим человеком. Я привык обвинять во всем мать, и сейчас она тоже влезла в мои отношения с Алей. Если бы она не приперлась тогда на игру, я бы не сказал…
– Продолжишь молчать – и я сброшу звонок, – предупреждает Аля.
Извинения в моей ситуации не помогут, нужно сказать что-то, что выбьет почву у нее из-под ног.
– Я люблю тебя, – выдыхаю ей в трубку.
Глава 23. Аля
Мне впервые признаются в любви, а я чувствую боль. Не радость, не безграничное счастье, а желание швырнуть телефон подальше и рыдать в подушку. Это должно было произойти не так. Все должно было быть иначе.
– Если ты меня любишь, то почему не познакомил с мамой? – Голос дрожит от обиды. Выщипываю катышки из серого одеяла, выглядывающего ромбом посреди пододеяльника.
– Я хотел сказать тебе лично, но никто не говорит, где ты находишься.
– Я не хочу тебя видеть, поэтому говори так, – сухо отвечаю ему.
Я не какая-нибудь дурочка, которая растает и забудет про все только потому, что ей красиво вешают лапшу на уши. Если сейчас он не скажет мне правду или хотя бы что-то, похожее на нее, я вычеркну его из своей жизни. Обещаю себе не начинать Новый год с общения со лжецами.
Жора молчит. Какой идиотизм. Почему людям трудно говорить правду? Моя мать вышла за отца и семнадцать лет скрывала, что я не его ребенок. Неудивительно, что отец и бабка меня не любят. Я бы на их месте тоже чувствовала себя преданной.
– Моя мать – истеричка, – говорит Жора. Его голос тише обычного.
– Ты смеешься?
– Знаю, как это звучит, но в реальности это не смешно. Я живу с ней и не знаю, как ее вылечить. Если ты ей не понравишься, она будет тебя доставать, сводить с ума, проклинать, материть. Она это умеет. Я не хочу, чтобы ты видела мою семью такой.
Шерстяные катышки покалывают пальцы. Теперь мне больно за Жору. Я и не подозревала, как он живет, а требовала к себе особого отношения. Роза права, я ничего о нем не знаю. Щиплю кожу на локте, болезненно оттягиваю ее и отпускаю, чтобы не расплакаться.