это страшно». Но эффект был обратный тому, на который рассчитывала мать: Борис утвердился в мысли, что летчик— это профессия действительно смелых людей.
Окончив десять классов, он ждал нужных рекомендаций в авиаучилище.
А с матерью был трудный разговор, тем более трудный, что мать впервые плакала на глазах у сына.
«А что, если я пойду в райком и скажу, что я против?» — размышляла она вслух. «Что же, выслушают. — отозвался Борис. — Ты же уважаемый в городе человек. Но я знаю, что ты не пойдешь».
Она не пошла.
— Когда, казалось, я настоял на своем, вдруг, как снег на голову, новая трудность. На этот раз Тамара. Моя невеста, с которой вместе учились, вместе занимались гимнастикой, вместе носились на лыжах по склонам оврагов. Тамара была не со мной.
В запальчивости она сказала мне что-то похожее на то, что если я не послушаюсь, не передумаю и сделаю ей и маме наперекор, она никогда не выйдет за меня замуж.
Это был запрещенный прием. Долго я убеждал ее в том, что так нельзя строить отношений, тем более, когда мы только начинаем жить. По-моему, уговорил, и на всю жизнь.
— Как я догадываюсь, тебе удалось сохранить хорошие отношения с невестой?
— Да, если учесть, что она моя жена.
— Я слышал, что она инженер-металлург?
— Если говорить откровенно, Тамара необыкновенный человек. Не подумайте, что я собираюсь расхваливать свою жену. Просто всегда удивляюсь ее бьющему через край оптимизму, ее работоспособности.
С первых дней курсантской жизни Борис понял, что если он и станет летчиком, то будет это нескоро. И строевая подготовка, и караульная служба, и дежурства на кухне… несколько месяцев он даже самолетов вблизи не видел.
В письмах к матери, к Тамаре он пытался не показывать томившей его неуверенности. Да что там неуверенность, просто огорчения. «Самое главное не потерять внутренней убежденности в том, что ты станешь тем, кем хотел быть. Главное выдержка». — думал Борис. И все чаще в сознании появлялось слово «работа» — любимое словечко Тамары.
Девчушка была на год моложе Бориса, детство выдалось у нее нелегкое. Отец скончался в госпитале от тяжелого ранения. Мать, оставшись с тремя детьми, пошла работать. Тамара разделяла со старшим заботу о младшем брате, о доме. Беды, казалось, не влияли на задорный, жизнерадостный характер Тамары… Она успевала и в школе, и в спорте, и дома. Окончив школу с золотой медалью, она выбрала трудный для женщины металлургический институт. Получала повышенную государственную стипендию и часть ее отсылала домой — в помощь маме.
«Я иду к тебе, Борька!» — читал Борис между строк ее писем, вспоминая свою Тамарку, ее заразительный смех. Вспоминал он и дни, проведенные вместе, прогулки по оврагам, где водила их любовь. Вспоминал и ужасался. Как только не свернули они себе шею? В одном из писем как бы невзначай она писала ему: «..Недавно услышала очень хорошую фразу: «Если быть, так быть лучшим». Эти слова, кажется, принадлежат Валерию Чкалову. Здорово сказано! Правда?..»
«Хорошо, — подумал Борис, — я принимаю твой вызов. Я иду к тебе навстречу, Тамара».
Нелегко подсчитать, сколько Волынов — будущий летчик-истребитель — прошагал в строю, сколько вырыл метров окопов, сколько тонн начистил картошки и сколько недель простоял в ночных караулах, причем стараясь быть везде лучшим, пока сел в кабину самолета.
Инструктор Григорий Шилов не только учил летать, но и входил во все житейские заботы, помогал, советовал, забывая часто о своих личных делах. Он хорошо знал каждого и доверял ребятам, как собственным сыновьям. И прозвали его молодые, неоперившиеся еще летчики, емким словом: отец.
Первый раз взлетев самостоятельно, Борис вернулся на аэродром с неясным чувством: ни радости, ни наслаждения. Может быть слишком увлекся точным выполнением инструкций.
А вот второй полет… «Нужно почувствовать машину, нужно понять, что происходит», — говорил себе Борис, забираясь в кабину. Где-то там, в зоне Борис расслабился, заставил себя на мгновенье отпустить ручку управления. Самолет стал задирать нос. Борис выдержал. Не трогая руля, он поставил машину в горизонтальный полет. И тогда испытал всепоглощающую слитность с самолетом, трудно описуемое чувство единства аэродинамических качеств машины и собственной нервной системы. Такое ощущение делает человека летчиком — и на всю жизнь. Следующий инструктор Вениамин Решетов был не намного старше своего ученика. Но молодость его была обогащена немалым опытом. Один из самых смелых и хладнокровных истребителей части, он научил Бориса любить небо. Бывший фронтовик, майор Иванов сделал из Бориса бойца. Когда кончался воздушный «бой», и Борис пристраивался к крылу командира, он видел на обгоревшем, в рубцах и шрамах лице аса дорогую ему улыбку. Однажды ободренный этой улыбкой он написал Тамаре: «Вот теперь, Тамарка, имею право сказать тебе: очень скучаю и жду».
Год 1958. Она привезла из Сибири на берег Волги легкомысленный чемодан с вещичками, очень серьезный диплом инженера-металлурга и главное — нескрываемую любовь. Рядом с аэродромом, где служил Борис, отдельную квартиру было не сыскать. Но молодые устроились. До сих пор они вспоминают месяцы, проведенные в крошечной мансарде.
Молодые летчики эскадрильи выбрали Бориса своим комсомольским вожаком и рекомендовали его кандидатом в члены партии. В день Победы 9 мая Волыновы отпраздновали свадьбу. Тамара пошла работать на местный завод. Ей предложили место в заводоуправлении. Она отказалась и настояла на кузнечном цехе. Работала сменным мастером. Трудно инженеру завоевать авторитет, если инженер в юбке и ему на вид не дашь и двадцати. А Тамара его завоевала.
Настало время, когда по дороге с полетов домой, Борис забегал на почту и мучил служащих одним и тем же вопросом: «Есть телеграмма?»
Тамара уехала в Прокопьевск к мамам. Ожидание мешало Борису думать, отдыхать, жить.
Телеграмма пришла перед полетами. «Поздравляем с сыном, Андрюшкой». В тот день дежурный по аэродрому хотел было поднять тревогу, самолет Волынова выделывал такие фигуры, каких не было ни в одном описании воздушного боя.
Вернулась Тамара. Андрюша был оставлен подрастать под наблюдением бабушек.
В конце каждой смены на стальных ложементах укладывались поковки, прошедшие термическую обработку. Мастер, пересчитывая, сокрушалась: «Почти столько же, сколько вчера»… По вечерам в мансарде долго не гас свет. Не давали спать думы о цехе, и тревоги за мужа: все чаще Борис уходил в ночные полеты.
Часами прислушивалась она к вою турбин, пытаясь уловить звук «своей» турбины. Это было безнадежным занятием. Но все равно прислушивалась, пока под утро не раздавался скрип ступенек.
Из месяца в месяц крепче становилась закалка и летчика Бориса Волынова. На календаре стояла еще цифра 1958, а Бориса ждало еще одно волнующее событие.
Очень скуп военный язык. Когда появляется в аттестации новое прилагательное, оно бросается в глаза: «Летчик Волынов обладает незаурядными летными данными». Незаурядный летчик — значит один из лучших.
Об этом писал в своей партийной рекомендации майор Иванов. Когда истребители один за другим садились на посадочной полосе, летчики знали — будет партийное собрание. Прямо на траве разместился президиум. Положив планшет на колени, секретарь писал протокол. В нем к концу собрания было сказано: «Борис Волынов принят в ряды Коммунистической партии единогласно».
В жизни летчика-истребителя могут быть разные и порой непредвиденные обстоятельства, когда даже друзья по работе, покачав головой, откровенно скажут: «Ну и самообладание у этого парня! Просто феноменальное!» Было и такое у Бориса и буквально так сказали о нем его друзья летчики. Казалось, вот-вот произойдет взрыв. Нужна была выдержка, мужество, и Борис вышел победителем в этом маленьком сражении, где на весы была поставлена его жизнь и жизнь его самолета.
Год 1966. Канун пятилетия со дня полета первого космонавта земли Юрия Гагарина. В космосе уже побывали, вслед за двумя первыми космонавтами, и Андриян Николаев, и Павел Попович, Валентина Терешкова и Валерий Быковский, которого тоже дублировал Борис; и Владимир Комаров с Константином Феоктистовым и Борисом Егоровым; впервые в мире вышел в открытый космос Алексей Леонов из космического корабля «Восход-2», пилотируемого Павлом Беляевым.
— Вспомни первые дни отряда, советских космонавтов, первые тренировки…
— В авиационной части, где летал, видимо, был не на плохом счету, и когда приехавшая к нам комиссия стала отбирать молодых летчиков для новой работы, я сразу дал согласие. Но согласия моего было ох как мало. Помучила суровая медицинская комиссия. Помогло здоровье, занятия спортом и большое желание во что бы то ни стало пройти все рубежи. Увлекала перспектива, тогда еще не совсем ясная, но достаточно соблазнительная. Речь шла о полетах на новой технике.
Тогда я познакомился с Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым, Павлом Поповичем, словом с ветеранами советской космической школы. Все летчики — ребята молодые, смелые. Понял — попал куда следует.
Первые занятия теорией увлекли. Спортивная подготовка, прыжки с парашютом — дело куда более привычное. Тренировались мы упорно, настойчиво, даже рьяно.
А Тамара ждала. Она знала, что ее муж — человек открытый. Если бы мог, он бы все рассказал. А он молчит. Уехал и просил ждать. Значит, так нужно. Значит, так должно. И она ждала.
Будни космонавтов. Казалось, ничем не удивить собравшихся здесь летчиков. Пожалуй, только сурдокамера вызывала некоторую неуверенность. Рев, свист, грохот — дело привычное, а тут — тишина! «Ну что же, попробуем», — сказал Валерий Быковский и первым вошел в камеру тишины. Захлопнулся люк.
Вслед за Валерием вошел в сурдокамеру Борис Волынов. Это была не просто отсидка в кромешной тишине. Это была напряженная работа с приборами, это были многочисленные испытания на внимание, реакцию, и неожиданно наступала абсолютная тишина.