Звезды высокого неба — страница 4 из 21

— Полеты в космос остановить нельзя, — говорил Гагарин. — Это не занятие одного какого-то человека или даже группы людей. Это исторический процесс, к которому закономерно подошло человечество в своем развитии.

Тогда же разговор зашел об опасности его работы и неизбежности будущих жертв.

— Ничего не дается людям даром, — говорил Юрий Алексеевич. — Ни одна победа над природой не была бескровной. Мы начали узнавать околоземной мир. А разве земные наши открытия не оплачены жизнями замечательнейших людей, героев разных стран, отважных сынов человечества? Норвежец Амундсен и англичанин Скотт, американец Де-Лонг и француз Лаперуз, наш ледовый герой Георгий Седов и неутомимый путешественник Алексей Федченко — как длинен этот драматический список открывателей нашей планеты. Люди погибали, но новые корабли уходили со стапелей, новые самолеты выруливали на взлетную полосу, новые отряды отправлялись в леса и пустыни. Но разве это судьба только путешественников? Разве не отдавали во имя знаний своих жизней физики? Разве не жертвовали собой ради других врачи? А летчики-испытатели?..

Да, конечно, Гагарин понимал, что его работа опасна. Но он не считал опасность достаточно серьезным основанием, чтобы не заниматься этой работой. Он любил ее и знал, что она нужна людям.

Это понимал и К. Э. Циолковский. Юра Гагарин еще учился ходить, когда Циолковский писал одному из сотрудников ГИРД:[1] «Нет более новой и трудной техники в мире, чем дело реактивного движения». Юрий Гагарин был уже легендарным человеком, когда С. П. Королев писал: «Мы стараемся все делать не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигнуть этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя и все мои усилия, и мой разум, и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное…»

Эти три замечательных человека, принадлежащие трем разным поколениям (Циолковскому было 49 лет, когда родился Королев, а Королеву 27, когда родился Гагарин), понимали, сколь тернист путь, по которому они идут, но, кроме того, они понимали, что это их путь, и не могли свернуть с него на обочину жизни. Они не задумывались тогда о том, что шагают в бессмертие. И пришли в него.

Гагарин любил говорить о прошлом, о гении Циолковского, обогнавшего свой век, о первых работах Цандера, Королева, Глушко. Он знал настоящее, был в курсе современных гипотез и теорий, сам принимал участие в разработке насущных планов, готовил в полет и готовился к полету. Он мечтал о будущем. Он был настоящим мечтателем, хотел непременно побывать на Луне, слетать на Марс, вообще хотел летать много и долго. Превратив фантастику в факт, он, наверное, менее благоговейно относился к фантастике, чем другие, просто лучше других знал относительность ее жизни.

Он писал о многомесячных полетах к другим мирам, об опасности, которые ждут звездоплавателей в океане большого космоса. В его записях всегда было много оптимизма и серьезной бодрости. Не бодрячества, а именно серьезной бодрости, идущей от знания, веры в предначертание человека и представления о том месте в нашем мире, которое он достоин занимать.

Когда говорят о бессмертии Гагарина, то чаще всего связывают это с фактом его полета, эпохальным событием, яркость которого не ослабнет, через какую бы толщу лет ни шел к нашим потомкам этот свет. Армстронг и Олдрин оставили на Луне металлический вымпел с его именем. Его вспомнят счастливцы первой марсианской экспедиции. Когда-нибудь О нем будут говорить первопроходцы Венеры и далекие жители космопортов на спутниках Юпитера. Все это будет. Бессмертие Гагарина не замыкается лишь историческим фактом события 12 апреля 1961 года. Бессмертие Гагарина это дело Гагарина, это новые победы советской космонавтики.

Ярослав ГОЛОВАНОВЗВЕЗДЫ ВЫСОКОГО НЕБА

В последний день января 1961 года на мысе Канаверал во Флориде состоялся еще один запуск капсулы «Меркурий». Дела с этим первым американским космическим кораблем, который должен был поднять в космос первого американского астронавта, шли из рук вон плохо. Летний пуск 1960 года окончился взрывом ракеты через 65 секунд после старта. В ноябре капсула не отделилась от ракеты и вместе с ней упала в океан. Через две недели — пожар на старте. И вот теперь еще одна попытка. 8 «Меркурии» сидел Хэм — любимец журналистов, шимпанзе с глазами такими умными, что становилось неловко, когда ваши взгляды встречались. Если у обезьян есть бог, то только он спас Хэма: техника сделал) все возможное, чтобы погубить его. Сначала произошел аварийный разгон носителя, что привело к 18-кратным перегрузкам. Обезьяна не успела очухаться от страшного гнета, как включились световые сигналы, на которые Хэм, исполняя волю дрессировщиков, должен был реагировать, нажимая кнопки и рычаги. Если шимпанзе ошибался, он получал удар током. Автоматика испортилась, и Хэма било током все время, — тут уж не обезьяна, самый смекалистый человек бы запутался. В довершение всех несчастий при входе в плотные слои атмосферы сорвало теплозащитный экран. Случись это раньше, Хэм сгорел бы заживо. Капсула приводнилась в 130 милях от расчетной точки — это при полете всего на 230 миль. Хэм чуть не захлебнулся.

Королев читал свежие сообщения на космодроме и хмурился. Иронизировать над шимпанзе можно, конечно, сколько угодно, но все его приключения доказывали вновь и вновь: запуск и возвращение космического корабля — задача чрезвычайной трудности. Он мог представить себе, где, когда и что может отказать в «Востоке» и носителе, но невозможно было предусмотреть бесчисленные варианты всех взаимосвязанных, протекающих одновременно или с молниеносной последовательностью отказов. Разве что холодному электронному мозгу по силам такое, но ведь он сможет помочь только тогда, когда все эти варианты и связи будут обнаружены и заложены в его памяти…

Сильный ветер гулял по такырам, сдувая снег, под которым желтела твердая, как бетон, глина. Королев отпустил машину, решил пройтись, глотнуть воздуха — от МИКа[2] до его домика — полкилометра, не больше. В МИКе готовили четвертый корабль. И пятый, тоже беспилотный. Последний? Никто не знает. Только одно известно было Главному конструктору: человек полетит в космос тогда, когда он, Сергей Королев, будет абсолютно уверен в надежности корабля.

Сергей Павлович никогда не рассчитывал на то, что с «Востоком» все пойдет гладко, без сучка и задоринки. Быть этого не могло уже потому, что дело совершенно новое, никаких аналогов в прошлом, никаких инженерных «предтечей» не имеющее: пилотируемый космический корабль. Отказы, если угодно, лишь подтверждали справедливость законов природы: «уговорить» ее, «навязать» ей что-либо — невозможно. И главный смысл в испытательной работе Королев видел в ясном понимании причин состоявшихся отказов и обнаружении неких порочных закономерностей, которые вели к отказам пока несостоявшимся. Знать — понимать — предвидеть — движение по такому курсу должно было привести к успеху. Поэтому, когда первый корабль-спутник уже с системой ориентации и тормозной двигательной установкой в мае 1960 года не захотел сходить с орбиты, Королев прежде всего стремился узнать, почему это произошло. Разобрались очень скоро: не сработала инфракрасная вертикаль, тормозная установка превратилась в разгонную, корабль ушел на более высокую орбиту. Об этом потом вспоминал один из заместителей Королева, член-корреспондент АН СССР К. Д. Бушуев:

— Мы возвращались однажды с работы вместе с С. П. Королевым на машине. Не доезжая квартала до его дома, Сергей Павлович предложил пройти пешком. Было раннее московское утро. Он возбужденно, с каким-то восторженным удивлением вспоминал подробности ночной работы. Признаюсь, с недоумением и некоторым раздражением слушал я его, так как воспринял итоги работы, как явно неудачные? Ведь мы не достигли того, к чему стремились, не смогли вернуть на Землю наш корабль. А Сергей Павлович без всяких признаков огорчения увлеченно рассуждал о том, что это первый опыт маневрирования в космосе, перехода с одной орбиты на другую, что это важный эксперимент и в дальнейшем необходимо овладеть техникой маневрирования космических кораблей и какое это большое значение имеет для будущего. Заметив мой удрученный вид, он со свойственным ему оптимизмом уверенно заявил: «А спускаться на Землю корабли когда надо и куда надо у нас будут! Как миленькие будут. В следующий раз посадим обязательно…»

Он не любил, когда люди раскисали от неудач, а когда сам расстраивался, изо всех сил не показывал виду. Впрочем, ликований с самовосхвалениями тоже не терпел. Постоянная творческая бодрость, ровный оптимизм — вот самая желанная для него атмосфера, в ней дышалось ему лучше всего.

Королев не обманул Бушуева: 19 августа 1960 года второй корабль-спутник с собачками Белкой и Стрелкой на борту, с двумя крысами, 28 мышами и целым выводком мух-дрозофил вышел на орбиту, а на следующий день приземлился с точностью вполне удовлетворительной. Возбужденный, радостный Королев специально летал в Орск, чтобы встретить космических путешественников: ведь это были первые живые существа, вернувшиеся на Землю.

Успех требовал закрепления. В конструкторском бюро всю осень шла работа, которую инженеры называют «доводкой». Старт третьего корабля-спутника был назначен на 1 декабря. Спускаемый аппарат с Пчелкой и Мушкой во время спуска сорвался на нерасчетную траекторию и погиб. Новый год Сергей Павлович встречал в Москве, потом опять улетел на космодром. «Готовимся и очень верим в наше дело», — писал он жене Нине Ивановне 27 января. Он готовился к новым испытательным стартам и очень верил, что полет человека в космос близок. Готовился и верил.

И вот теперь четвертый корабль-спутник. Нужна надежность…

В творческом почерке академика С. П. Королева есть одна особенность, кажущаяся поначалу противоречием. Многие специалисты, работавшие с ним, отмечают, что Сергей Павлович не любил эту самую «доводку» конструкций, предоставляя эту работу другим, а сам старался поскорее заняться чем-то новым, более сложным. С другой стороны, его всегда занимали и беспокоили вопросы надежности всех его конструкций. Когда он юношей построил свою «Красную звезду», многие считали его планер излишне утяжеленным. А это была не оплошность, а конструкторское кредо. «…Планер для