А чего стоит способ вытащить меня под прицел? Звякни наивному дурачку три раза – он и выглянет из своей норки. Дерни за веревочку…
Я выполз с балкона, миновал кухню, не отрывая брюха от ковра, и пролез в комнату. Оставив свет включенным, – пусть стрелок думает, что попал, – я осторожно покинул квартиру.
Революционный “Маузер” приятно тяжелил кобуру и вселял жалость к моим врагам. На кой мне современные рогатки, если старый добрый товарищ с деревянным футляром-прикладом калечит мишени за километр? Против двадцатки саженей у “Макарова”…
Я выскользнул на лестничную площадку, спустился в подвал, и вышел из соседнего подъезда.
Я обшарил окрестности всего за три минуты: каждый аршин в радиусе полукилометра знаю на ощупь. Но тщетно. Или повезло убедить стрелка в его меткости, и я упал правильно, или…
Черт меня дернул дать Левше визитку! Если не он, то кого еще распирают нежные чувства ко мне? И кто из поклонников Великого Сыщика тесно связан с малокалиберными пистолетиками?
*
*
Подъезжая к Шестому переулку, я погасил фары и выключил мотор. Остаток пути двигался накатом под еле слышный шорох шин и оглушительный стрекот сверчков. В кромешной тьме понадобилось умение вести машину на слух. Здесь придорожные фонари раньше, чем за неделю до выборов в мэрию, не зажигаются.
На стук в калитку отозвалось безмолвие. Лишь дворовая шавка затявкала как-то вяло, не выказывая носа из будки. Или переела за ужином, или напугана.
С минимальными потерями я миновал забор Левши в виде непролазного малинника. Оцарапанная ладонь и пятна сока на шортах не помешали мне пройти к жилищу. Тусклый свет запыленной лампочки, висящей над крыльцом, подсвечивал мне путь. Незапертые двери приглашали войти, а я и не думал отказываться.
В доме витал дух годами не мытой пепельницы. Пивная банка без горлышка, полная окурков, смотрелась на столе как мусорный бак на танцплощадке. Еще естественнее рядом со стулом выглядело помойное ведро с ворохом окровавленных бинтов внутри. Когда я подошел ближе, нос разорвался надвое от резкого запаха йода. Левша подрабатывает фельдшерством, или целитель понадобился ему самому?
На вопрос ответил шорох над головой. Кошка? Для домашнего тигра тяжеловато. Гадал я недолго.
– Спускайся вниз, дружище! Оно тебе надо – пыль чердачную глотать?
Моя речь впиталась в тишину. Но не в гробовую. Я уловил приглушенный перекрытием звук, изданный живым существом. Нет, крысы так не чихают.
Я сказал, теперь уже громче:
– У меня в руке детская игрушка в виде пистолета. Калибр позволит запросто пробить трухлявый потолок вместе с твоей тупой башкой!
Ждал я ровно минуту. Наконец смысл обращения до адресата дошел. Сверху донеслись кряхтение и громкая возня.
– Бежать не советую. Если ты в школе учился, должен знать, что пуля быстрее человека. Или ты Бэтмен?
– Хорош тарахтеть! – прокудахтал Левша.
Когда он появился в дверях, я не смог удержать смешок. Лицо Левши, похоже, тащили по асфальту пару кварталов, а потом натерли кактусом. Вся морда в царапинах, ссадинах, и цвета йода. Штаны в пыли, паутине и древесной трухе. На левом плече повязка.
– Чего скалишься? – поздоровался Левша. – Твое счастье, что я без пушки!
– Послушал моего совета, и избавился от арсенала?
– Мне помогли.
– Кто?
Левша прошел мимо меня легко, словно “Маузер” в моей руке не опаснее ромашки. Усевшись за стол и прикурив, револьверных дел мастер посмотрел мне в глаза. Выглядел он устало и отрешенно.
– Я не обязан тебе отвечать, а ты не заставишь, – сказал Левша. – Убьешь – не отмажешься.
– Не скажи. Эта штука, – я кивнул на свой “Маузер”, – не зарегистрирована. Щелкну тебя пулькой по лбу и положу пушку рядом. Ментам поведаю, что пришел по наводке, а тут твои мозги по всей хибарке. Я намекну, кого следует хорошенько встряхнуть на Центральном рынке, и все узнают, какой ты нехороший мальчик. Кому поверят: мне или твоему трупу?
– Никто не заставит меня говорить правду. Даже ты со своими бабскими угрозами.
Сев напротив храбреца, я откинулся на спинку стула, скрипучего, как ржавые доспехи. Не выпуская из руки, пристроил “Маузер” на бедре.
– Опять не угадал, – сказал я. – Поиск пропавших людей – часть моей профессии. Соврешь и скроешься – найду и убью. И ничего мне за это не будет. Я найду способ заставить тебя выстрелить первым, и ты – труп. И опять я чист: представлю свое деяние актом самообороны. Кстати, у меня и сейчас есть повод.
– Какой? Я безоружен и сижу тихо.
– А полчаса назад стрелял в меня из водяного пистолета. А те две пули на мой балкон занесли птички.
– Как я мог это сделать? Я левша, и у меня дырка в левом плече, не заметил? Уже час, как я мотаю бинты.
Я швырнул в Левшу спичечный коробок. Прием стар как пирамиды, но действует с надежностью песочных часов. Левша уклонился, вскинув левую руку, чтобы отбить коробок. И застонал от боли, вцепившись в повязку. Он настоящий левша. И он действительно ранен. А какой левша стреляет с правой?
– Ты продырявил себе мышцу, не задев кость, чтобы у меня не возникло подозрений, – сказал я. – До свадьбы заживет, а ты отмазался. Кого ты пытаешься обскакать?
– Не веришь?
– Кто в тебя стрелял? Я могу помочь в поисках.
– Сам управлюсь.
– Ты в такой работе ни черта не смыслишь. Ты умеешь делать хорошие пистолетики и продавать их беременным женщинам. А я знаю, как идти по следу.
– Спасибо, не надо!
– Ты хотел продать пушку, а клиент решил сэкономить, и стрельнул в продавца. Угадал? О чем молчит раненый джигит?
Левша опустил забегавшие глаза. Потирание повязки он сопровождал частыми затяжками, не вынимая сигареты изо рта.
– Пуля в плече? – спросил я.
– Прошла навылет.
– Счастливчик. В больницу отвезти? Я на машине.
– Сам дойду, если припечет.
– Пока жив, вспомни, кто продырявил твою руку. Виновным в обстреле моих окон я все еще считаю тебя.
– Если я тебе расскажу, ты отстанешь?
– Мы не на базаре, и ты не в том положении, чтобы торговаться.
Левша потер затылок, и заговорил:
– Часа полтора назад пришла баба и попросила продать пушку. Ты днем револьвер испортил, но у меня остался еще один. Я последний экземпляр не отдаю никогда: у нас район стремный, с голыми руками ходить опасно. Я подумал, раз меня нашел ты, значит и конторе не трудно. И ты еще говорил о мокрухе… Короче, решил я спихнуть последнюю пушку, и на время завязать. Чего лыбишься? Я не брешу!
– Ты уж извини, но поверю в твое перевоспитание лет через десять. А пока это только благие намерения.
– Иди ты… Я тебе правду, а ты издеваешься! Ладно, мое дело рассказать. Принес я ей товар, показал, как работает. Она прикинулась дурочкой и попросила подержать пушку в руке. Мол, примерить, не тяжела ли ей будет покупка. Мужикам я этого не позволяю, но это же баба. Кто знал… В общем, на ее уговоры я повелся.
– Не умно.
– Первый патрон дал осечку. Никогда такого не случалось. Это судьба…
– Постой, ты забежал вперед. Она в тебя выстрелила?
– Хотела, но пушка дала осечку. Пока она второй раз нажимала на спуск, я успел отскочить, и рванул на выход. Я уже прыгал через забор, когда почувствовал дырку в плече. А там начинается овраг. Ну, я и покатился вниз.
– Вот где ты себе личико-то отшлифовал!
– Сначала пересчитай рожей все кусты, а потом остри.
– Ладно, проехали. Говори.
– А больше мне сказать нечего. Я долетел до дна оврага, и ушел к реке. Партизанскими тропами вернулся домой. Она уже ушла, и пушку мою прихватила. Видать, думала, что я свинтил себе шею. Я и сам удивляюсь, как жив остался: склон почти вертикальный, метров двадцать высотой. Если б не кусты… Найду – убью суку!
Его слова могли быть правдой. После нашего дневного разговора Левша должен встречать меня с оружием в руках. Вместо этого он забрался на чердак. Значит, арсенал действительно опустел. И еще я подумал, что стрелял в мое окно не Левша. Откуда он знал, как выманить меня на балкон? И не мог он вернуться домой раньше, чем сюда приехал я. Разве только взял такси, но так светиться не стал бы даже кретин: ведь водила мог его опознать.
– Как она выглядела? – спросил я.
– Расфуфыренная как халява. Намазанная как кукла.
– Это ты увидел в темноте?
– У меня во дворе фонарь. Хотя этот кошмар и ночью разглядишь, даже с километра.
– Что-нибудь особенное заметил? Шрамы, четыре ноги, протез головы?
– Зуб у нее болел. Щека опухшая, говорила она плохо.
Недурно! Намазала на лицо три слоя косметики, набила рот жвачкой, чтобы имитировать флюс и изменить голос – ищи ее теперь…
Вдруг мозги задребезжали, как стекла в будке стрелочника от проходящего эшелона. Кто мог знать, что я подойду к окну на звонок из телефона-автомата? Друзья и за редким исключением клиенты. Но им я не успел так осточертеть, чтобы они здоровались пулями. Только… Мать Леночки попала в мой дом именно таким макаром. Я сам предложил ей этот способ в первые минуты нашего знакомства!
– Ты у клиентов руки рассматриваешь? – спросил я.
– Конечно! Когда за их ручками следишь, легко понять, что у них на уме. Я же им пушки продаю заряженные. Тут смотри в оба.
– Что ж сегодня не углядел?
– Я уже говорил.
– Ну-ка вспомни. У беременной, которой ты продал револьвер две недели назад, ногти длинные?
– Как у всех баб. Полметра.
– И левый безымянный палец забинтован, перевязан, или рука вообще в перчатке, не так ли?
– Ты ясновидящий?
– Яснопомнящий.
– Забинтован. Я думал, она порезалась, или еще что.
– Она загорелая, твоя беременная покупательница?
– Ты видел в нашем городе не загорелых?
– Спасибо за рассказ.
Я вложил “Маузер” в кобуру, забрал свои спички и направился к выходу.
– Ты куда? – окликнул Левша.
Я остановился на пороге.
– Домой. Я иногда сплю. А ты лечись, и со своим ремеслом завязывай. Скоро здесь будут менты.