– “Сантаны” в городе нет. Будет другая машина.
– Мне нужен только “Сантана”!
– Где я его возьму?! Он вчера повез клиентов к морю.
Количеством децибел ее голос соперничал с пушечной канонадой. Ударная волна едва не прошила насквозь мою барабанную перепонку.
– Когда вернется? – спросил я, и сразу отдернул руку с телефоном на безопасное расстояние от уха.
– Почем я знаю? – грохнуло из динамика. – Может, завтра вечером.
– Ого! – крикнул я трубке. Теперь я держал ее на вытянутой руке. – Он что, повез ваших клиентов на Лазурный Берег?
– Кто платит, тот и музыку заказывает! – напомнили мне, скрежетнув зубами. – Я пришлю другую машину.
– Нет, спасибо. Извините за беспокойство.
Представляю, как ее обрадовали длинные гудки.
Хронометр показывал без двух минут полдень. Я успел проголодаться, и был готов проглотить диплодока.
Я подрулил к киоску. Девушка в кокошнике, чистом как роба кочегара, не бесплатно всучила мне дюжину сдобных булочек. Не кабанчик на вертеле, но лучше, чем ничего.
Вековой каштан на соседнем квартале подарил моей машинке лоскуток тени. Утопая в расплавленном асфальте, я доплыл до мрачноватого двухэтажного здания.
*
*
За столом восседало существо с фигурой холодильника. Личико бульдозера, ладошки размером с кирпич, в плечах косая сажень.
Клинок чуть короче мачете впился в кусочек сала величиной с сейф, что занимал полкабинета. От буханки хлеба осталась одна горбушка, покрытая дюймовым слоем масла. За версту разило чесноком. Обед рядового следователя из убойного отдела подходил к концу.
Литровая чашка, до краев наполненная чаем, при моем появлении застыла в воздухе.
– Здравствуй, Игорек! Как твой драгоценный аппетит?
– О, нет! Только не это! – с тракторного лица слетело всяческое упоминание об улыбке. – Что за дурная привычка – портить людям настроение после еды?
– Давай сначала перекусим, – предложил я, вытряхивая из пакета булочки. – Кто ж на голодный желудок говорит о делах?
Что мне в нем нравится, так это железная выдержка. Игорек сытым взглядом скользнул по пышкам, и героически уставился в окно. Булочки на столе действовали на него как заправленный шприц на наркомана. Мне повезло – я успел съесть целых две. Чаю я так и не дождался.
– Игорек, мне нужна твоя помощь, – сказал я в конце трапезы.
– Ммм… хотя, что я надеялся услышать? – буркнул Игорек, двумя глотками осушив чашку. – Ладно, иногда и от тебя есть польза. Зачем пришел, Великий Сыщик?
– Две недели назад в своем доме найдена застреленной молодая беременная женщина. Леночка Северцева. Кто вел это дело?
– Аристарх! – обреченно простонал Игорек. – Где ты берешь таких клиентов?
– Гонораром делиться с тобой, или…
– Не смеши! Свои копейки оставь коту на рыбу.
Я скомкал упаковку от булочек, запустил в мусорную корзину.
– Не нравится мне это самоубийство, – сказал я.
– Новых слов не выучил? Вечно бубнишь одно и то же.
– Ты не довел начатое до конца.
Убийственный взгляд попытался отправить меня к праотцам.
– И ты решил подмазаться дешевыми булочками? – скривился пожиратель дармовых угощений. – Кто мне позволит ворошить благополучно закрытое дело? А если не выгорит? Если я ничего не раскопаю? Думаешь, за это мне светит досрочное повышение?
– Брось, Игорек! Хоть поговорить об этом я могу?
– Можешь. Только поторопись: обед заканчивается.
– Постараюсь уложиться. Говорят, Леночка спустила курок, едва выпроводив мужа на работу. Зачем стреляться так демонстративно? Судя по тому, как теща ненавидит зятя, Леночка очень любила Олега. Так вот за что обожающая жена презентует боготворимому супругу свою смерть? И почему именно пистолет?
– А кто вообще может объяснить поступки женщин? Самострел – не женский способ, тут ты прав. Обычно у них на уме таблетки и лезвие в теплой ванне. Но к чему ты ведешь? У тебя, часом, не мотивчик в рукаве припрятан?
Я разложил перед Игорьком газетные объявления и желтую бумажку – копию квитанции. Игорек долго изучал вещдоки, потратив несколько секунд, после чего выдал обстоятельное резюме:
– Можешь замотать в рулончик туалетной бумаги.
– У нее водились деньги, неужели не понятно?! Она искала хорошее жилье. Тут пахнет не одной сотней, а недавно за двадцатку вырезали целую семью.
– Знаю! Но там никто не стрелялся!
– А здесь тем более! Когда ты покажешь фотографии?
Муха облетела меня трижды, пока Игорек возвращал себе дар речи, похищенный моей наглостью.
– Ладно, – очнулся следователь.
Заслонив сейф вместе с четвертью стены, Игорек набрал код. Достал стопку фотобумаги и бросил ее на стол. Снимки заскользили ко мне на воздушной подушке. Верхняя карточка спланировала на паркет.
– Иду на должностное преступление, – напомнил Игорек.
– А разве закрытые дела не сдаются в архив? – спросил я, подбирая упавший снимок.
– Сейчас заберу, потом не плачь!
Я жестом показал, что угроза принята к сведению, и повесил на рот амбарный замок.
Леночка сидела в кресле перед работающим монитором. На экране едва различимо светились каракули. Наверное, этим и занимаются программисты. Клавдия Петровна несколько исказила реальность. Ее дочь себе в висок не стреляла.
Окна спальни, выходящие на заброшенный участок, находились за спиной Леночки. Открываются они бесшумно. Леночка могла работать под музыку. Рычажок регулятора громкости на ее магнитоле стоял у отметки “max”…
Погремушка удостоилась съемки крупным планом. Пистолетом ее назвать сложно, зато смертью игрушка плевалась по-настоящему. Самоделка. На миниатюрной кремовой рукоятке расцвел черный тюльпан. Сработана под боеприпасы к малокалиберной винтовке. Четыре таких патрона и одна стреляная гильза стояли в ряд возле револьвера.
Я повторно рассмотрел фотографию входного отверстия от пули, и поднял глаза на Игорька.
– Согласен, – он предупредил мой вопрос, – выстрел произведен несколько сзади, чем обычно, но такие случаи не редкость.
– Угу…
Игорек треснул деревянной линейкой по столу.
– На ее руке найдены следы пороха, – прорычал он. – Тебе объяснить, что сие означает, или догадаешься сам?
– Точно?
– Не веришь заключению экспертов?
– Поправь меня, если я сейчас ошибусь. Вы ведь предсмертной записки не нашли?
– Подождем, – невозмутимо отозвался Игорек. – Их теперь любят отправлять по почте.
– А компьютер? Осмотрели?
Игорек принял позу свирепого гоблина.
– Здесь тебе не детский сад! Мы все проверили. Никаких адресов и писем в архивах, на дискетах всякая дребедень. Ничего, что могло бы указать на причину ее смерти. Думали, оставила предсмертную запись на кассете. Но там только “буги-вуги”.
– И ты принял версию самоубийства?
– Знаешь, что говорила твоя Леночка задолго до выстрела?
– Нет.
– Лучше умереть, чем растить голодранца! – по слогам произнес Игорек. – Показания подписаны ее коллегой, бывшей подругой.
– И ты успокоился?
– А я и не волновался! – улыбнулся Игорек в тридцать два лошадиных зуба. – Относись к жизни проще, и люди перестанут тебя избегать.
– Как выглядел муж, когда узнал о смерти жены?
– Валерьянку не глотал, но это объяснимо. Таксисты на дорогах видят трупов больше, чем весь наш отдел за пятилетку.
– Но ведь это же труп его беременной жены!
Носовой платок размером с мое банное полотенце промокнул капельки пота на лбу Игорька.
– Боже, откуда ты взялся на мою голову? – запричитал Игорек. – Ну почему ты подозреваешь всех без разбору?!
– Хобби у меня такое. Он поганец, ее муж.
– Ой-ой-ой! Какие мы правильные! Еще скажи, что он теперь должен в знак траура носить черную одежду. Тебе бы в проповедники записаться. Будем тебя звать “падре Аристарх”. Звучит? А не грешно подозревать паству в сотворении тяжкого греха, святой отец?
– Но вы его алиби проверили?
– Ты не человек, Аристарх. Ты клещ! Муж покойной обедал дома и оставлял такси у калитки. Старушка-соседка ковырялась в огороде, когда услышала, как его вызвали по рации. Твоя Леночка в полном здравии провела супруга к машине. Семейных скандалов перед этим не наблюдалось. Клиент вызывал мотор к подъезду, и твой подозреваемый забрал заказчика вовремя. Мы проверяли в диспетчерской. Алиби не супер, но безупречное ты знаешь у кого.
Длинные монологи Игорьку не по душе. Он прервал речь и протер платком пень столетнего дуба – свою шею.
– Примерно через полтора часа, – продолжил он, – соседка постучалась к покойной. Заглянула в окно, и сразу же позвонила в милицию. Бабка все это время не покидала огорода, а оттуда ей видно и слышно, что творится у Леночки. С момента отъезда мужа во двор никто не входил. Старуха клянется всеми святыми, и подписала показания. Доволен?
– Нет! Как соседка, если она находилась во дворе, прозевала выстрел?!
– Покойная любила работать под музыку, а бабулька терпеть не может все, что не про революцию. Леночка закрывала дверь и окна, спасая старушку от инфаркта. Видишь, как все просто?
– В доме смазаны все оконные петли и шпингалеты ради бесшумной работы. Позади заброшенный участок, которого не видно с подворья старухи-соседки. К сидящему за компьютером человеку можно подойти со спины. Пол бетонный, скрипа досок шаги не вызовут. Музыка орет, хибарка закупорена… Входное отверстие от пули несколько сзади, чем обычно, но со слов следователя это не редкость.
– А я-то думаю, – Игорек аж засветился от удовольствия, – чего это ты вцепился в убийство? Но не один ты у нас внимательный. Я тоже видел смазанные петли. Ничего особенного. Ее муж – хороший хозяин. Смазывает петли регулярно.
– Ты так думаешь? А если я скажу, что еще месяц назад они скрипели как старая телега?
– Почему ты так решил?
– Сквозь ржавчину масла почти не видно. Петли не смазывались несколько лет. Кто-то вспомнил о профилактике перед самой смертью Леночки. Совпадение?