– У вас часто репрессии бывают?
– Правда, что у вас ксендзов вешают?
– Тебя притесняли за то, что ты полячка?
Катажина от таких вопросов смеялась взахлеб. Братья обижались.
– Ты уже целовался?
– Правда, что у вас девочки и мальчики учатся в разных школах?
– Сколько будет сто сорок два умножить на четырнадцать? Чур в уме!
– Да что я тебе, калькулятор, что ли? – удивился Михаль.
– Отвечай давай, – неожиданно встал на сторону сестры Анджей, и младший надолго удалился в угол, что-то шепча про себя. – А ты правда ведьма?
И хотя вопрос был не после выигрыша, Ката ответила:
– Правда.
– А голой при луне летаешь?
– Нет.
– А в мышь меня превратить можешь?
– Нет.
– А дьявола в зад целовала?
– Нет.
– Ну, значит, с тобой можно иметь дело, – сделал вывод Анджей. – Я подозревал, что отец врет.
– Тысяча девятьсот восемьдесят восемь! – выкрикнул из своего угла Михаль, закончив подсчет.
В конце концов братья-шляхтичи оказались веселыми и смешными, Катажине с ними было легко, и уезжала домой она с мыслью, что наверняка быстро соскучится по польским Биллевичам.
Рамник весь день делал с Ведей что-то непонятное, то ли обучая медвежонка танцевать, то ли показывая, как надо двигаться по системе тай-чи.
Ядвига, уже под вечер спустившись с помощью фамильяра вниз, постучалась к сторожу, познакомилась с ним и очаровала старика без всякого ведьмовства.
Вечером Ката решилась включить мобильник – нужно было договориться с Пашкой о встрече.
Тут же посыпались SMS-ки и сообщения о пропущенных вызовах – штук двести, наверное.
– Алло, – перезвонила Ката Пашке.
– Привет! Ну что там с луной?
– Проведу сеанс ровно в полночь, на спортплощадке за школой. Не боишься?
Пашка аж задохнулся от подобного предположения.
– Ну тогда в одиннадцать за школой. Долго ждать не буду.
Последнюю фразу она сказала, сцепив за спиной пальцы – Ката готова была ждать сколько угодно, но очень не хотела, чтобы собеседник понял и как-нибудь этим воспользовался.
– Долго и не придется, я буду вовремя.
Едва на небе проявилась луна, Катажина вышла на спортплощадку и начала плести туман. Легкая дымка на высоте тридцати метров. Потом, руководствуясь звездным атласом из комнатки за кафедрой, натыкала в туман точек-звезд и под конец нарисовала луну.
Ровно в одиннадцать пришел Пашка.
– Луна на небе, – скептически произнес он.
– Что, не можешь подождать всего час?
– А слабо сейчас убрать?
Ката посмотрела на одноклассника и, усмехнувшись, эффектно выгнула кисть. Луна, стертая заклинанием с полосы тумана над школьным стадионом, погасла.
– Ни черта себе, – вырвалось у Пашки. – Верни обратно.
Луна появилась снова.
– Убери.
Луна исчезла.
– Верни.
– Все, я устала. Нет больше вашей луны и никогда не будет, – капризно заявила ведьма.
– Вообще? – удивился Пашка. – Но так же нельзя. Приливы, отливы, лунные циклы, вся жизнь на земле завязана на луну.
– Мне надоело – убери, верни, опять убери. Почему я за просто так должна что-то делать? – Ката играла, чувствуя, что ее тон чем-то импонирует Пашке.
– Что ты хочешь за то, чтобы вернуть луну? – Он принял игру.
– Поцелуй меня, что ли? – с некоторым сомнением произнесла маленькая ведьма.
А через минуту лишенный поддержки волшебный туман, рекомендованный к применению лучшим ведьмоведом Ядвигой Биллевич, рассеялся.
Ката совсем про него забыла – потому что Пашка целовался хоть и неумело, но так искренне и вкусно, так по-настоящему, что из головы вылетело все.
– Ну хоть до сокровенного не дошли, и то ладно, – заявила через три часа растрепанной и жутко довольной ведьмочке баба Ядя. – Не слушай меня. Я просто завидую. Перед кем осталось извиниться?
– Сашка Трубный, директриса, химичка, классная – физичка. Антон из соседнего подъезда – он уехал в лагерь. Тимур из девятого «Б», Михаль и Анджей.
– Так, школьные телефоны я тебе найду, Антона тоже постараюсь достать. С Тимуром сама разбирайся, чувствую, там что-то нечисто. А потом поедем ко мне на хутор, пока твои молодые шляхтичи не разгромили там все и не загнали пана Йозефа в гроб. Иди ложись, а я поеду в гостиницу – не люблю спать на жестком.
Залезая на дерево, Ката здорово стукнулась головой о ветку. Но даже после этого она продолжала улыбаться.
Звонить директрисе не пришлось. Едва наступило утро, как в кабинет, где спала Катажина, вошел педсовет в полном составе.
– Я так и думала, – заявила сонной девочке директриса. – Ну, что будем делать? Оформим через милицию как хулиганство? Или попробуем лишить твоих отца и мать родительских прав?
– Какая же вы дура, – потянулась Ката. – Кстати, хочу извиниться. Перед вами – за то, что уменьшала вашу злобность на линейках, очень не люблю, когда вы ругаетесь. Перед Марией Сергеевной – за то, что внушала ей, что я правильно пишу контрольные по химии. На самом деле тогда я в химии не разбиралась. И перед Тамарой Сергеевной за то, что не позволила ей сделать меня старостой вместо Лены Нечаевой. А теперь я уйду, и вы ничего мне не сделаете, потому что мы переезжаем, и одиннадцатый класс я закончу в другой школе.
– Я тебя… – хрипло начала было директриса, но Катажина ее перебила:
– А зачем? Я переезжаю, а значит, навредить мне вы можете только по чистой злобе, и тогда окажется, что я была в вашем отношении права.
И она вышла, хлопнув за собой дверью.
Перед выходом утирал слезы старик-сторож. Ката почувствовала укол совести, подошла и тихо сказала:
– Простите меня за… Ну, просто простите.
Сашке Трубному она позвонила по телефону. С ходу рассказала ему, какой он придурок, и тут же извинилась за то, что сдерживала его придурошные порывы.
К Тимуру Ката пришла лично.
– Тимка, ты можешь меня просто простить? – спросила девушка, стесняясь объяснить.
– Ты по поводу денег? – сонно проговорил мальчишка. – У меня пока нет, завтра будут.
– Нет, мне плевать на деньги. Я просто хочу, чтобы ты меня извинил.
– Скажи хотя бы за что… – просыпаясь, заинтересовался Тимур.
И юная ведьма все ему рассказала. Как решила научиться целоваться, и что Тимка ей нравится – но не так, чтоб «ах!», и что она его заставила все забыть.
– Знаешь, не извиню, – неожиданно легко поверил парень. – Я же теперь в зеркало на себя без стыда смотреть не смогу. Если бы я мог, я бы тебя ударил. Но отец мне с детства ремнем вколотил: девчонок бить нельзя.
Ката почувствовала, что родинка приняла такой ответ – вроде как ритуал был соблюден.
Но внутри проволочным сантехническим ежиком сплеталось чувство горечи, едкой и болезненной.
– Ну что тебе стоит? – безнадежно спросила она. – Ну прости меня…
– Не проси. – Тимур посмотрел на Катажину умными, совершенно уже проснувшимися глазами. – Просто представь, что тебя избили, изнасиловали и бросили под кустом на виду у прохожих. А потом милиционеры привели к тебе этих подонков и они катаются перед тобой в пыли и просят прощения. Простишь?
– Нет, – согласно покачала головой Ката.
Она вышла из дома и потрогала родинку – та стала маленькой и зудела совсем чуть-чуть. Она явно относилась к ведьме более лояльно, нежели жесткий и принципиальный Тимур.
Катажина села на лавочку и заплакала. Ей стало грустно и одиноко оттого, что она вдруг осознала, что была не права. Ни с родителями, ни с соседями, ни с кем она этого не понимала – а сейчас ее вдруг прорвало. Она вела себя как последняя скотина, но самое страшное – Ката сама это почувствовала, до нее словно само дошло чистое и незамутненное знание. Вот почему ей было плохо, и были слезы.
А от слез рано или поздно становится легче.
Дома сидел голодный, только что приехавший из Москвы Яцлав. Родители ушли на работу. Еды мать в последние пару дней не готовила – то ли из протеста, то ли не до того ей было.
– Третье место по России среди подростков. Два часа самолетом, три часа поездом, сорок минут на маршрутке, двадцать минут пешком. В кармане – семнадцать рублей, кстати, ты мне на телефон денег так и не кинула. И что в итоге? Еды дома нет, в моей комнате – бардак, как будто Мамай прошел. Что это?
– Ну, бардак – из-за того, что мама, видимо, твои вещи собирала, чтобы с тобой уйти от нас с папой.
– Ага, понял. – Брат кивнул. – Вместе со мной уйти от вас. Нет, ни черта не понял. Ладно, я спать. Приготовишь мне что-нибудь?
– Приготовлю.
Ката порылась в холодильнике и кладовке, нашла лечо в банке и из него и пары бульонных кубиков быстро сварила суп. Сбегала в магазин за хлебом и сметаной, а когда вернулась, застала сидящую за столом Ядвигу.
– Все, выяснила я, в каком лагере твой Антон. С остальными, как я понимаю, ты разобралась?
– Ага, – ответила Ката и шмыгнула носом, глядя на Ведю, сидящего на стуле напротив бабы Яди. – А как мишка сюда попал?
– Рамник его героически спас из рук кого-то из учителей, пока я доказывала директрисе, что попытка сделать тебе что-либо дурно скажется в первую очередь на ней как на руководителе школы. Все, собирайся, поехали. Звонил пан Йозеф, малолетняя шляхта устроила на хуторе дикий бардак.
Антона выдернули с волейбольной площадки. Не дослушав, он тоже отказался извинять Катажину и лишь под угрозой неумолимого обрыва обоих ушей согласился отпустить грехи своей соседке.
Потом был поезд, стремительная переписка SMS-ками с Лялиным вплоть до окончания билайновского кредита – а потом еще, когда догадавшийся о причине молчания Пашка кинул Катажине на телефон денег.
Потом – тряский «УАЗ» пана Йозефа, хутор и двое обалдевших шляхтичей.
– Это была ведьма, – заговорщицким тоном сообщил Ядвиге Анджей. – Она появилась в сияющем круге, заколдовала меня и потребовала самое ценное, что у меня есть. А я в это время рассматривал ту машину, в запертом хлеву. Она забрала ее.
– Моя ракета! – по-русски, так, чтобы шляхтичи не поняли, возмутилась Катажина. – Он отдал ей мою ракету! Баба Ядя, но как такое может быть? Получается, Мария Биллевич забрала эту штуку, потом подарила тебе, ты – мне, а потом Мария взяла ее у Анджея?