поработать с фондами периода расстрела Михаила Романова, что хранятся в Пермском государственном архиве. Что там за тайны скрываются? Запомни, Пермская область очень интересует наши спецфилиалы — Центр российских исследований в Гарварде и Колумбийский университет. Прими к сведению, что место твоего будущего проживания — Предуралье — настоящий Клондайк в плане загадок и отгадок. Но, повторяю, документ ты посмотрел для общего развития. Тебе и без геомагнитных разломов работы хватит. Аномалии долго останутся на слуху, а значит, будут находиться под колпаком российской контрразведки. Мы не можем тобой рисковать. Фиалки другое дело… Дальше — время покажет.
Разговор на этом завершился, но из него я впервые узнал о таинственных уральских разломах, о малоизвестной энергии и о ее возможном влиянии на психику людей. Узнал и узнал… Скажу честно, превратившись в Горошина, я остался равнодушным ко всему, что не было связано с генетикой растений, а проще — с лопухами и крапивой на территориях, прилегающих к русскому ракетному полигону.
Седьмого июля тысяча девятьсот девяносто шестого года сотрудник ЦРУ Том Уайт с документами на имя Шадрина Валерия Михайловича, по паспорту русского, благополучно пересек российско-финскую границу, «вернувшись из тура по Финляндии». Неважно, где и как мне передали паспорт Андрея Владиславовича Горошина, 1964 года рождения, уроженца Пермской области. Моей памяти те сведения уже не понадобятся, они стерты.
После прибытия в лесной дом Горошина я продолжил, или, вернее сказать, начал заново работать с материалом исследований. Он добывался с площади заповедника, расположенного в ста пятидесяти километрах от Перми. Спокойный и в чем-то даже счастливый удел — собирать травы, снимать почки с деревьев, срезать или вырывать с корнем цветы на лугах, проводить с материалом химические исследования в домашней лаборатории. Потом фиксировал результаты в карточках по видам и подвидам.
Поначалу никакого компьютера у меня не было. В девяносто седьмом году привез из Перми на вид простой учебный «Е97», но памяти его вполне хватало на обработку материала. И все же особенно я дорожил бумажной картотекой, поскольку в электронном виде информацию не копил, а компьютер использовал для иных целей. Минул год адаптации к новым условиям работы и жизни, и начались мои секретные путешествия по тайге. Раз в три месяца я набивал «начинку» на флеш-носитель и готовился к сеансу связи.
При первых выездах на «передачу» волновался: как пройдет? — но вскоре волнение исчезло, уступив место холодному расчету и рутинным пошаговым действиям. Собираясь в лесное предгорье, проверял карабин, заправлял под завязку квадроцикл, привязывал к багажнику две канистры с топливом, рюкзак с продуктами. Отправлялся ранним утром. Добравшись до места, обозначенного в инструкции координатами как «зона S», заряжал флеш-картой размещенную в дупле разлапистой ели скрытую фотокамеру, какие используют для наблюдений за дикими животными. В ней действительно стоял фотонакопитель со снимками обитателей леса на тот случай, если камера вдруг окажется в чужих руках. Весь процесс сеанса связи занимал долю секунды и проходил лишь после моего покидания «зоны S». Довольный, я ехал обратно. По пути набивал мешки травами, ветками, приговаривая: «Что сделано, то свято».
Камера «выстреливала» сжатую информацию в момент появления над Уралом американского военного спутника «Корона». Сразу после окончания сеанса запускался режим автоматического стирания данных на флеш-карте, и от нее оставалась лишь неприметная сантиметровая желтая полоска, которую камера «выплевывала» на удаление до пяти метров от ели. В течение часа флешка растворялась на воздухе.
Отшельническая жизнь русского научного сотрудника, тайного борца за американские демократические ценности, продолжалась годами. Что-то менялось, как, например, расположение «зоны S», но главное оставалось незыблемым: сбор растений, их исследование, подготовка материала для флеш-носителя, лес с фотокамерой и пролетающий в небе спутник. Такая незамысловатая кухня.
Я почти не вспоминал далекие родные берега. Зачем? При всей подготовленности, меня тяготили воспоминания. В груди от них начинали играть струны сентиментальности. Однажды при воспоминании о матери тоска настолько охватила меня, что я не смог совладать с нахлынувшими чувствами и долго вглядывался в ночное небо, блуждал взглядом по блиставшим звездам, не различая их. Как там мои родители?! В голове появилась картинка, когда я, пятнадцатилетний, на отцовском мотоцикле «харли-дэвидсон» умчался в глубины пастбища в предгорьях Кордильер. Фермой в тех краях с незапамятных времен владел наш род по линии матери. Мотоцикл заглох, почему, я так и не понял, и единственным человеком, кто почувствовал неладное, была моя мать. Она поехала искать меня на дедовском пикапе и нашла по известным только ей приметам в десяти милях от фермы. Без матери мне пришлось бы туго, дело близилось к ночи. Тоска по родителям поднималась на поверхность моего сознания, но я загонял ее в глубины мозга. Знал, на что шел, готовясь к нелегальной работе.
Что еще рассказать о моей жизни? Да, вот что существенно. В Перми в обусловленном месте я периодически забирал новые флеш-карты, деньги и короткие инструкции. Материалы «Горошина», полагаю, представляли немалую ценность. А как иначе объяснить, что за все годы пребывания в России работа со мной проводилась только через тайники? Я ни разу не пожал руку человеку с заокеанского материка, несколько раз запрашивал разрешение на выезд в Европу и получал отказ за отказом. Мне и в Москве-то удалось побывать в 2008 году только потому, что я был включен в состав делегации от Пермского университета, выезжавшей на научно-практическую конференцию по теме «Заповедники России».
Итак, я довольствовался лесным домиком, нечастыми приездами студентов на практику, еще более редкими посещениями туристов, поскольку в «Предгорье» всех подряд не допускали. Встречи и проводы немногочисленных групп извне особых хлопот мне не доставляли. Приехали молодые ребята, поудивлялись красотам, собрали лесных даров и луговых цветов — и уехали, будто и не было никого. Лесники, присматривающие за тайгой, немногочисленные егеря и смотрители заповедника бывали в моем домике регулярно, но эти люди оставались кочевниками-одиночками, поэтому наше общение, как правило, заканчивалось быстро. Иногда они оставляли мне собранные на разных участках заповедника травы. Картотека раздувалась, росла как на дрожжах.
Навещая Пермь, помимо «специфических маршрутов» я проводил рабочие встречи на кафедре ботаники и генетики растений биологического факультета университета. Ловил на себе недоуменные взгляды коллег. Наверно, они задавались вопросами в духе: «Борода у чудака превратилась из черной в серебристую. Что потерял Горошин в этой глуши?» Отмахивался от назойливых расспросов и глупых советов поменять место жительства. Мысленно отгораживался от всех: «Не суйте, господа, нос не в свое дело. Робинзону не нужен шум цивилизации». Господи, если бы они только знали, чем я занимался в действительности! Но откуда им было догадываться. Нет, ни одна душа не ведала.
Возвращаясь в дом, знал, что здесь ждет только кошка. Иных размышлений, кроме тех, что я проживал жизнь счастливого человека, приносившего пользу своей далекой стране, мне и в голову не приходило. На ум иногда просились строки из Пушкина: «В глуши, во мраке заточенья тянулись тихо дни мои: без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви». Но мне чужда была всякая мягкотелость, поэтому строки из стихотворения вызывали у меня только улыбку: «…без божества, без вдохновенья…». Зачем они нужны людям? В памяти звучали слова босса: «Уверен, тебе не составит особого труда выполнить долг перед правительством». Какой-то сбой в программе все-таки произошел, поскольку, словно опасаясь разочарования в своей мечте, я вдруг принялся, как попугай, повторять: «Мне не составит труда выполнить долг». Зачем повторял, объяснить до недавних пор не мог. Сейчас понимаю.
Если не отметить, что отдельные штрихи бытия все же ломали устоявшийся быт, то картинка останется неполной. Эмоции посещали меня, когда наезжал местный егерь с седьмого участка. Добрейшей души человек этот Аркаша, крепыш с бородкой а-ля Хемингуэй. От него исходила именно та глубинная русская культура, о которой меня предупреждали в девяносто четвертом-пятом годах по части «азиатских голов». Мы садились с ним в комнате ли, под навесом ли во дворе и под чай на травах рассуждали о жизни, о политике, о новинках литературы.
От Аркаши я услышал немало любопытного о пермском писательском сообществе, в которое он был принят после издания двух своих книг с рассказами о животных. Дружили мы с Аркашей много лет, а в гостях у него я впервые побывал полтора года назад.
Семью Аркадия, состоявшую из жены и двух дочерей, я назвал «семьей хохотушек». Не успели мы с егерем подъехать к его дому на старом уазике, как на крыльце появилась троица светловолосых барышень. Внешне весьма привлекательных. Которая из них оказалась женой, а кто — дочерьми, узнал позднее.
— Ура, приехал наш Аркаша! Сейчас попросит манной каши, — раздалось с крыльца.
Взрыв смеха испугал застрекотавших неподалеку сорок.
Преобразившийся егерь за словом в карман не полез. Из кабины закричал:
— Ура! Любаша, Маша и Наташа гостей накормят пшенной кашей. С мясом, мои красавицы. Вам ли не знать, что мясо человек потребляет тысячи лет, что, собственно, и сделало его разумным. Желаете более убедительного доказательства?
Аркаша выпрыгнул из машины и резво бросился к крыльцу. Кто бы мог подумать, что он способен на такие эмоциональные порывы?
— Нет, не пшенной, а манной! — звенело со стороны хохотушек.
— Манной себя кормите-поите, а нам пшенной да с мясом побольше несите, — егерь, целуя и обнимая по очереди своих дам, в долгу не оставался.
Перебрасываясь шутливыми фразами, мы погрузились в атмосферу праздника. Сестры Маша и Любаша поведали о страхах, которых натерпелись, когда в дом, спасаясь от медведя, заскочил лосенок. Бегал тот с криками по комнатам, а в двери ломился мишка. «Хорошо, Мария не растерялась, пальнула из ружья в потолок. Косолапый — прочь, только на крыльце следов известных разбросал», — смеялась Любаша. «Тебе сейчас смешно, а не забыла, как на шкаф с книгами воробьем вспорхнула? Старшая сестра называется», — дополнила рассказ деталями Маша.