Казалось, блондин завис в этом падении навечно. Солнечный свет осветил его бледное лицо, очки слетели. Словно по волшебству, он скатился со ступенек, выкрикивая проклятие, которое заглушил стук колес. Сара успела увидеть, как, упав на гальку, блондин поднимается на колени. Потом он пропал из вида. Каким-то образом она еще была жива, она дышала. Кошмар кончился.
— Сара! О господи…
Чьи-то руки резко подняли ее на ноги, оттаскивая от ступенек, от смерти. Дрожа Сара упала в объятия Ника. Он сжал ее так крепко, что она могла слышать биение его сердца.
— Все хорошо, — шептал Ник снова и снова. — Все хорошо.
— Кто он? — закричала Сара. — Почему он не оставит нас в покое?
— Сара, послушай меня! Послушай! Нам нужно сойти с этого поезда. Мы должны поменять маршрут прежде, чем он нас…
«И что потом?!» — хотелось закричать Саре. Куда им потом отправиться?
Ник посмотрел на пролетающий мимо ландшафт. Поезд двигался слишком быстро, чтобы с него прыгать.
— На следующей станции, — сказал Ник, — мы должны отправиться другим путем. Пойдем пешком. Будем путешествовать автостопом. Когда пересечем границу с Голландией, сядем на другой поезд.
Сара вцепилась в Ника, не слишком вслушиваясь в его слова. Опасность становилась неотвратимой. Мужчина в очках не был человеком. Он был чем-то противоестественным, ужаснее, чем что-либо в этом мире. Сара закрыла глаза и представила, как он будет ждать ее на каждой станции. Даже Ник не сможет вечно от него прятаться.
Сара смотрела вперед на рельсы и молила, чтобы они как можно быстрее прибыли на следующую станцию. Им с Ником нужно сойти с поезда прежде, чем они попадут в западню. Затеряться среди местного населения было их единственным шансом на спасение.
Но насколько Сара могла видеть вдаль, рельсы простирались до горизонта. И ей казалось, что поезд превратился в стальной гроб, который доставит их прямо в руки убийцы.
Кронен посмотрел в зеркало на свои ушибы, и гнев заклокотал в нем горячей магмой. Женщина ускользнула от него уже дважды. На платформе она была у него в руках, но застигла его врасплох, когда побежала к поезду. А потом, едва он снова настиг свою жертву, его, как щенка, сбросили с поезда. И это злило Кронена больше всего.
Кронен ударил в зеркало кулаком. Дважды этот человек, Ник О'Хара, вставал у него на пути. Кто же он все-таки? Агент ЦРУ? Друг Саймона Дэнса? Но, кем бы он ни был, он будет трупом, когда Кронен найдет их с Сарой в следующий раз.
Однако найти их будет непросто.
Они исчезли. Помощники Кронена хотели перехватить этих двоих в Антверпене, но обнаружили, что в поезде их нет. Они могут быть где угодно. И Кронен понятия не имел, куда они ехали и почему.
Придется снова обратиться за помощью к старику. Такая перспектива сначала встревожила Кронена, а потом разозлила. Он злился на женщину за то, что она убежала, на ее напарника за то, что тот вмешался. Сара заплатит ему за все доставленные неудобства.
Кронен надел очки. Синяк на правой скуле служил унизительным напоминанием того, что его сумела перехитрить простушка Сара Фонтейн.
Но это лишь временная задержка. Старик будет ее искать, а у него везде есть свои глаза, даже в самых неожиданных местах. Да, они снова ее найдут.
Она не сможет прятаться вечно.
Сару разбудили голуби. Услышав звук хлопающих крыльев, она открыла глаза. В неясном сумеречном свете Сара увидела гладкие каменные стены, трепет крыльев и медленно вращающееся деревянное колесо мельницы. Один из голубей сел у окна высоко вверху и стал ворковать. Механизмы мельницы скрипели, как палуба старого корабля. Сара лежала на соломе и со страхом размышляла о том, что она успеет пережить очень мало моментов, подобных этому. А ведь ей так хотелось жить! Никогда ей не хотелось жить так сильно, как сейчас. Только сейчас, услышав хлопанье голубиных крыльев, видя свет заходящего солнца, Сара поняла, что ей стал дорог каждый момент жизни. И своей жизнью она обязана Нику.
Сара повернулась к нему и улыбнулась. Ник спал рядом с ней на соломе, положив руки под голову. Его грудь поднималась и опускалась. Бедный, измотанный Ник. Они пересекли автостопом границу с Голландией, потом шли милю за милей, казалось, бесконечно. Теперь Сара и Ник находились менее чем за милю от следующей железнодорожной станции. Но Сара была против того, чтобы снова садиться в поезд. Ник сказал, что нужно подождать до темноты. Они нашли место, где можно было отдохнуть, — мельницу в поле. В ее каменной башне их тут же сразил сон.
«Берлин, — думала Сара. — Доберемся ли мы до него?»
Сара свернулась калачиком, слушая мерное дыхание Ника. Он вздрогнул, проснулся и одной рукой обнял Сару.
— Скоро стемнеет, — прошептала Сара.
— М-м-м.
— Я бы хотела остаться здесь навсегда.
Ник глубоко вздохнул:
— Я тоже.
Какое-то время они лежали рядом и слушали скрип мельницы, шум ее крыльев на ветру. И вдруг Ник рассмеялся.
— Какая ирония, — сказал он. — Храбрый Дон Кихот, который прячется в мельнице. Я почти слышу, как они там, в Лондоне, смеются надо мной.
— Смеются? Почему?
— Потому что тупица О'Хара снова угодил в переделку.
Сара улыбнулась:
— В переделку — да, угодил. Но он не тупица. Ни в коем случае не тупица.
— Спасибо за мнение.
Сара посмотрела на него с любопытством:
— В твоих словах такая горечь, Ник. Неужели на государственной службе так плохо работать?
— Нет. Это отличная работа. Если ты можешь отключить свою совесть. Когда приступаешь к работе, они дают подписать тебе одну бумагу. Основное содержание ее такое: «Я клянусь на людях всегда поддерживать политику партии». Я подписал такую бумагу.
— И это было ошибкой, да?
— Да, когда я думаю о нелепых методах, которых я по идее должен придерживаться. А чего стоили их коктейльные вечеринки! Стоять на ногах одну ночь за другой, стараясь не надраться. Вот в какие игры мы играли с русскими! Мы называли эту операцию «Приманка для Ивана». Как малые дети, мы старались узнать секреты друг о друге.
— Ох, дипломатия — это ужасно.
— Но не так ужасно, как война, — улыбнулся Ник.
— А я думала, ты обыкновенный бюрократ.
— Да, я такой. Весь день шуршу бумагами.
— О, Ник, ты самый небюрократичный мужчина из всех, кого я знаю. А знаю я их, поверь, немало.
— Мужчин?
— Нет, глупый. Бюрократов. Тех ребят, что выплачивают мне грант. Ты не такой, как они. Ты… выражаешь участие.
— Черт, ты права, — рассмеялся Ник, — я выражаю участие.
— Не только в случае со мной. А вообще. Ты заинтересован в том, что творится в мире. Большинство людей не могут думать ни о чем, кроме собственного существования. Но ты выходишь и ведешь борьбу с неизвестными тебе людьми.
— Нет. Раньше вел. Подобные вещи заботили меня, когда я учился в колледже. Хочешь верь, хочешь нет, однажды мы с Тимом Гринстейном как-то провели ночь в тюрьме. Нас арестовали за нелегальное собрание у кабинета ректора. Но, знаешь, людей в нашем возрасте не заботит то, что происходит в мире. Может, мы взрослеем. А может, — Ник прикоснулся к щеке Сары, — мы находим для себя более важные вещи.
Голуби вдруг захлопали крыльями, и солома с подоконника окна, сияя, словно золото, полетела вниз. Пришлось сесть. Ник начал извлекать солому из волос Сары.
— А какой была в колледже ты? — спросил он. — Наверное, хорошо вела себя?
— Я была прилежной.
— Ну конечно же.
— До недавних пор я никогда ни на что не отвлекалась.
— На мужчин, например?
Сара легонько щелкнула Ника по носу и улыбнулась.
— Да, например, на мужчин.
Они обменялись долгим взглядом. Сара слышала лишь скрип мельницы и биение своего сердца.
— А теперь мне интересно, что я пропустила, — прошептала Сара.
— Ты делала то, что считала важным для себя. Это самое главное. Тебе ведь нравилась твоя работа?
Сара кивнула. Она поднялась, подошла к двери и посмотрела на свежевспаханное поле.
— Да. Это такое приятное чувство, когда смотришь в микроскоп, когда можешь увеличить или уменьшить изображение одним движением линзы. Безопасная работа, которую я полностью контролирую. Но, знаешь, до этого момента я никогда не думала о ней таким образом. В моей лаборатории нет окон и нельзя увидеть, что делается снаружи… — Сара тряхнула головой и вздохнула. — А теперь, кажется, я уже ничего не контролирую, но никогда еще я не чувствовала себя такой живой. Никогда так не боялась смерти.
— Не надо об этом, Сара. Даже не думай об этом.
Ник подошел к ней сзади и повернул лицом к себе.
— Давай жить одним днем, одной секундой и в данный момент времени. Это единственное, что мы можем сделать.
— Я знаю.
— Ты сильная, Сара. В чем-то ты даже сильнее меня. Только сейчас я это понял…
Ник поцеловал Сару, и этот поцелуй был крепким и долгим, словно Ник изголодался по вкусу ее губ. В каменной башне ворковали голуби, и угасал дневной свет. Благословенная ночь, безопасная темнота, опустилась на поля.
Ник со стоном отстранился.
— Если мы продолжим, то опоздаем на этот чертов поезд. Не то чтобы я был против, но… — Ник еще раз прижался губами к губам Сары, — нам пора. Ты готова?
Сара сделала глубокий вдох и кивнула:
— Я готова.
Старику приснился сон.
Нинке стояла перед ним с длинными волосами, перевязанными голубым платком. Ее широкое невзрачное лицо было выпачкано садовой землей.
— Франс, — сказала она, улыбаясь, — надо вымостить камнями тропинку между розами, чтобы наши друзья могли гулять среди цветов. А то они ходят только возле кустов и никогда не забираются в середину сада, туда, где цветет лаванда и астры. Они же их вообще не видят. Мне приходится самой их туда вести, а они пачкают обувь. Поэтому нам нужна мощеная тропа, Франс, такая же, как была у нас в Дордрехте.
— Конечно, — ответил старик, — я скажу садовнику об этом.
Нинке улыбнулась и подошла к нему. Но когда он к ней прикоснулся, голубой платок куда-то исчез, и волосы Нинке превратились в языки пламени. Старик отрывал клочья этих волос, чтобы они не обожгли Нинке лицо. Но вместе с каждым клочком волос отрывался и кусок ее плоти. Постепенно, пытаясь спасти свою жену, старик разодрал ее на части. Старик посмотрел вниз и заметил, что его руки в огне. Но он не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал. И лишь немой крик вырвался из его горла, когда он посмотрел на Нинке, которая оставила его навечно.