— Что ж, мы докопаемся до истины, — заверил я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали уверенно. Но учитывая, что я прочел в копии судебного протокола, мне казалось крайне маловероятным, что полиция предоставит мне для ознакомления свои доказательства или позволит просмотреть документы и материалы, собранные на месте преступления. Даже в протоколе поведение работников правоохранительных органов, которые вели расследование по Уолтеру, производило впечатление полного беззакония. Они посадили Макмиллиана в тюрьму для смертников, когда он еще был только задержанным, до суда; поэтому я опасался, что они не станут скрупулезно следовать требованию закона и не предоставят мне все доказательства невиновности, которые могли бы помочь доказать непричастность моего подзащитного к убийству.
Мы проговорили намного больше часа — точнее, они говорили, а я слушал. Было очевидно, насколько сильно травмировали обеих женщин эти восемнадцать месяцев после ареста Уолтера.
— Суд был хуже всего, — говорила Минни. — Они просто игнорировали все, что мы говорили насчет того, что Джонни Ди был дома. Никто не объяснил мне, почему они это сделали. Почему они это сделали? — Она подняла на меня глаза, словно действительно верила, что я мог дать ей ответ.
— Весь этот суд строился на лжи, — сказал я. Прежде я опасался выражать такое радикальное мнение, разговаривая с родственниками Уолтера, поскольку недостаточно изучил дело, чтобы быть полностью уверенным, что в нем нет других оснований для вынесения ему приговора. Но чтение судебных протоколов возмутило меня до глубины души, и сейчас я чувствовал, что этот гнев возвращается. Гнев не только на несправедливость, допущенную в отношении Уолтера, но и на то, каким тяжким бременем она легла на все афроамериканское сообщество. Каждый человек в этой бедной чернокожей общине, разговаривая со мной, выражал безнадежность. Вынесение одного несправедливого приговора поразило отчаянием всю общину и не могло оставить меня равнодушным.
— Одна ложь за другой, — продолжал я. — Людям скормили столько лжи, что к тому времени, как все вы начали говорить правду, им просто было легче поверить, что врете именно вы. Даже я расстроился, читая протоколы суда, и могу только догадываться, какие чувства это вызвало у всех вас.
Зазвонил телефон, и Джеки подхватилась с места, чтобы ответить. Она вернулась через пару минут.
— Эдди сказал, что люди начинают волноваться. Они хотят знать, когда он приедет.
Минни поднялась и оправила платье.
— Что ж, наверное, нам следует туда поехать. Они ждут вас целый день.
В ответ на мой растерянный взгляд она улыбнулась:
— Ой, так я же сказала остальным родственникам, что мы сами с вами приедем! Ведь так трудно найти место, где они живут, если вы раньше там не были. Его сестры, племянники, племянницы и еще кое-кто — все они хотят познакомиться с вами.
Я постарался не выдать тревоги, но вопрос времени начинал меня беспокоить.
Мы втиснулись в мою двухдверную «Короллу», в которой было тесно из-за кип документов, протоколов слушаний и судебных отчетов.
— Вы, должно быть, тратите свои деньги на какие-то другие вещи, — пошутила Джеки, когда мы трогались с места.
— О да, на сегодня мой главный приоритет — дорогие костюмы, — в тон ей отозвался я.
— Ни в вашем костюме, ни в вашей машине нет ничего плохого, — покровительственно заявила Минни.
Следуя указаниям женщин, я ехал по длинной извилистой проселочной дороге, изгибавшейся самыми немыслимыми поворотами по лесистой местности. Смеркалось. Дорога петляла между деревьями несколько миль, пока не привела к короткому и узкому мосту, на котором не разминулись бы две машины. На вид он казался шатким и ненадежным, и я притормозил.
— Все в порядке, — успокоила меня Минни. — Дождей в последние дни не было, а это единственный момент, когда действительно возникает проблема.
— Какого рода проблема? — Я не хотел показаться испуганным, но посреди захолустья, в непроглядной ночной тьме мне не было видно, что там дальше — трясина, ручей или речка под мостом.
— Да все будет нормально! Люди каждый день по нему ездят, — подала голос Джеки.
Разворачиваться назад было бы стыдно, и я медленно поехал через мост. Не передать словами, какое меня охватило облегчение, когда мы благополучно перебрались на другую сторону. Я проехал еще милю, и лес постепенно уступил место трейлерам, потом показались несколько маленьких домиков и, наконец, перед нами открылась вся деревня, прежде скрытая деревьями.
Мы поднялись по холму до трейлера, стены которого слабо бликовали, выхваченные из темноты отсветами костра, который был разведен в бочке перед ним. Во дворе играли шестеро или семеро детей; они стайкой метнулись в домик, завидев нашу машину. Пока мы выгружались, из трейлера вышел высокий мужчина. Он подошел к нам, обнял по очереди Минни и Джеки, потом протянул мне руку.
— Мы уж заждались, — сказал он мне. — Я понимаю, у вас, наверное, куча работы, но мы благодарны за то, что вы приехали встретиться с нами. Я Джайлс, племянник Уолтера.
Джайлс подвел меня к трейлеру и, придержав дверь, пропустил внутрь. В этот небольшой домик набилось больше тридцати человек, которые разом перестали переговариваться, стоило мне шагнуть через порог. Я обвел их ошарашенным взглядом, они ответили мне оценивающим — и, один за другим, начали улыбаться. А потом, к моему изумлению, разразились аплодисментами. Этот жест лишил меня дара речи. Еще никто и никогда не аплодировал мне просто за появление. Там были пожилые женщины, молодые девушки, мужчины — ровесники Уолтера и несколько глубоких стариков. На их лицах лежала уже привычная тень тревоги. Когда аплодисменты стихли, я заговорил.
— Спасибо, это так мило, — начал я. — Я очень рад знакомству со всеми вами. Мистер Макмиллиан говорил мне, что у него большая семья, но я не ожидал, что вас здесь будет так много. Я виделся с ним сегодня, и он хочет, чтобы я передал всем вам благодарность за то, что вы остаетесь на его стороне. Надеюсь, вы понимаете, как много значит ваша поддержка. Ему каждое утро приходится просыпаться в тюрьме для смертников, и это нелегко. Но Уолтер знает, что не один. Он постоянно говорит о вас.
— Присаживайтесь, мистер Стивенсон! — выкрикнул кто-то. Я занял место на диване, который пустовал, по-видимому, дожидаясь нас с Минни. Все остальные остались стоять лицом ко мне.
— У нас совсем нет денег. Мы отдали их первому адвокату, — подал голос один из мужчин.
— Я это понимаю и не возьму с вас ни пенни. Я работаю в некоммерческой юридической конторе, и мы обеспечиваем бесплатной юридической помощью людей, которых представляем, — ответил я.
— Но как же вы тогда оплачиваете счета? — недоуменно спросила одна молодая женщина. Остальные рассмеялись.
— Мы получаем пожертвования от фондов и людей, поддерживающих нашу работу.
— Что ж, верните Джонни Ди домой — и я вас завалю пожертвованиями, — лукаво предложила другая женщина. Присутствующие покатились со смеху, и я тоже улыбнулся.
Заговорила пожилая женщина. Это и была Армелия Хэнд.
— Мы небогаты, мистер Стивенсон, но на вашем попечении человек, которого мы любим. Все, что наше, — ваше. Эти люди разбили нам сердце, — сказала она.
Я отвечал на вопросы, слушал замечания и свидетельства, касающиеся Уолтера, городка, расовых вопросов, полиции, суда и вообще отношения ко всему семейству в местном обществе. Часы летели, я понимал, что, должно быть, больше никаких полезных сведений от родственников Уолтера не услышу, но они все равно хотели говорить. Видимо, высказывая свои тревоги мне, они ощущали этакое психотерапевтическое облегчение. Вскоре я стал замечать проблески надежды в их вопросах и замечаниях. Я объяснил им некоторые подробности апелляционного процесса, поговорил о того рода проблемах, которые были уже очевидны из документов. И немного приободрился, обрадованный тем, что предоставленная мной информация, возможно, чуть умерила их тревоги. Мы даже начали понемногу шутить, и я сам не заметил, как принятие ими меня «за своего» вдруг прибавило мне энергии.
Пока я сидел, выслушивая реплики и отвечая на вопросы, пожилая женщина угощала меня чаем со льдом. Первый высокий стакан я выпил залпом, поскольку немного нервничал, и у меня пересохло в горле (чай, кстати, оказался очень вкусным). Она бросила взгляд на опустевший стакан и улыбнулась мне с крайне довольным видом. Тут же наполнила его заново, и после этого, сколько бы я ни отпил, она старательно подливала мне чаю до самого конца вечера. Так прошло более трех часов. Потом Минни ухватила меня за руку и объявила собравшимся, что они должны отпустить меня. Была уже почти полночь, а мне еще как минимум два часа предстояло добираться до Монтгомери. Я поочередно обнялся на прощанье почти со всеми, прежде чем снова выйти в ночную темень.
В Южной Алабаме декабрьские дни редко бывают холодными, но по ночам температура падает, решительно напоминая, что на дворе зима, пусть и южная. Поскольку я был без пальто, на долгом пути домой, после того как я высадил Минни и Джеки у их дома, пришлось включить печку. Встреча с семейством Макмиллиана оказалась вдохновляющей. Очевидно, что нашлось немало людей, искренне неравнодушных к Уолтеру, и поэтому им небезразлично было то, чем я занимался и чем мог помочь. Но столь же ясно было, что люди травмированы случившимся. Несколько моих сегодняшних новых знакомых не приходились даже настоящими родственниками Уолтеру, но присутствовали в его доме во время благотворительной готовки в день преступления. Их настолько глубоко взволновал приговор, что они тоже пришли, узнав о моем приезде. Им нужно было как-то выплеснуть свою боль и растерянность.
В 1903 году У. Э. Б. Дюбуа включил в свой знаменитый труд «Души черного народа» блестящий и западающий в память короткий рассказ. И теперь, на пути домой, я думал о нем. Он называется «О пришествии Джона». В рассказе Дюбуа молодого парня из маленького прибрежного городка в Джорджии посылают за сотни миль от дома в учебное заведение, которое готовит чернокожих учителей. Вся негритянская община, в которой он родился, собирала деньги на его обучение. Люди вкладывали деньги и надежды в Джона, чтобы однажды он вернулся в родные края и стал учить афроамериканских детей, которым запрещалось посещать обычные школы. Раскованный и любящий повеселиться, Джон едва не вылетает из учебного заведения — и тогда всерьез задумывается о возложенном на него доверии и о позоре, ждущем его, если он приедет домой без диплома. Сфокусировавшись, посерьезнев и решительно настроившись на успех, он получает диплом с отличием и возвращается в свой городок готовым менять мир.