напряжения, но он был полон решимости побеседовать со мной. Он не хотел беседовать по телефону, поэтому я однажды вечером поехал на встречу с ним. Дарнелл жил в сельской части округа Монро на ферме, где его род трудился еще со времен рабства. Он был искренним молодым человеком, и я понимал, что он некоторое время сомневался, стоит ли связываться со мной.
Когда я подъехал к дому Хьюстонов, он вышел, чтобы встретить меня. Молодой чернокожий лет двадцати с небольшим, который явно отдал дань моде на «джери керл» — тугие искусственные кудряшки. Я уже заметил, что мода на химическую завивку негритянских волос, чтобы сделать прическу свободнее и легче в укладке, пришла и в Монровилл; я видел нескольких чернокожих, молодых и пожилых, с гордостью щеголявших этим новым образом. Радостно подскакивавшие кудряшки Дарнелла контрастировали с его тревожным поведением. Как только мы сели, он перешел к делу.
— Мистер Стивенсон, — начал он, — я могу доказать, что Уолтер Макмиллиан невиновен.
— Правда?
— Билл Хукс лжет. Я даже не знал, что он связан с этим делом, пока мне не сказали, что он отчасти замешан в том, как прокурору удалось упечь Уолтера Макмиллиана за решетку. Вначале я не поверил, что Билл мог в этом участвовать, но потом узнал, что он дал свидетельские показания — мол, проезжал мимо химчистки в тот день, когда убили девушку. А это ложь!
— Откуда вы знаете?
— Мы весь тот день провели вместе. Мы оба в прошлом ноябре работали в магазине автозапчастей NAPA. Я помню ту самую субботу, когда девушка была убита, потому что по улице начали сновать машины — полицейские и «неотложной помощи». Это продолжалось минут тридцать. Я к тому времени работал в городке уже пару лет и ни разу не видел ничего подобного.
— То есть вы работали в то субботнее утро, когда была убита Ронда Моррисон?
— Да, сэр, вместе с Биллом Хуксом, примерно с восьми утра до закрытия, а закрылись мы после обеда — после того как все эти «Скорые» проехали мимо нашего магазина. Наверное, было около одиннадцати, когда завыли сирены. Билл работал в мастерской вместе со мной над одной машиной. Из мастерской только один выход; за все утро он ни разу не ступил за порог. Если он говорит, что ехал мимо химчистки, когда та девушка была убита, то он лжет.
Одной из самых неприятных черт протокола суда по делу Уолтера было то, что свидетели штата — Ральф Майерс, Билли Хукс и Джо Хайтауэр — плели столь очевидные небылицы. Их показания были до смешного непоследовательными и совершенно неправдоподобными. Рассказ Майерса о его роли в преступлении — о том, как Уолтер похитил его, чтобы Майерс отвез его на место преступления, а потом обратно, — вообще не имел никакого отношения к логике. Показания Хукса, главного свидетеля против Макмиллиана, в протоколе выглядели неубедительными и ненадежными: он просто повторил ту же историю, которую рассказал полицейским, — о том, как проезжал мимо химчистки приблизительно во время совершения преступления. В ответ на любой вопрос в ходе допроса он снова и снова повторял, что видел, как Уолтер Макмиллиан вышел из химчистки с сумкой, сел в свой грузовик-лоурайдер, и его увез какой-то белый мужчина. Хукс не смог ответить ни на один вопрос Честната о том, что еще он видел в тот день или что делал в этом районе. Он только твердил, что видел Макмиллиана у химчистки. Но штату были необходимы свидетельские показания Хукса.
Я планировал немедленно оспорить приговор Уолтера в апелляционном суде по уголовным делам штата Алабама. Штат сделал так мало, чтобы доказать виновность Уолтера, что оспаривать предстояло не так уж много юридических вопросов. Доказательства были настолько неубедительными, что я надеялся: суд сможет отменить приговор просто в силу крайней сомнительности его правосудности. Когда дело уходило на прямую апелляцию, никакие новые доказательства не рассматривались. Время для подачи ходатайства о новом рассмотрении дела в суде первой инстанции — последняя возможность представить новые факты до начала процесса апелляции — уже истекло. Честнат и Бойнтон, адвокаты Уолтера на первом рассмотрении дела в суде, подали ходатайство, прежде чем самоустраниться, и судья Кей быстро отклонил его. По словам Дарнелла, он рассказывал бывшим адвокатам Уолтера то же, что рассказал мне, и они подняли этот вопрос в ходатайстве о повторном рассмотрении дела, но никто не воспринял его показания всерьез.
Доказательства были настолько неубедительными, что я надеялся: суд сможет отменить приговор просто в силу крайней сомнительности его правосудности.
В делах, по которым вынесен смертный приговор, ходатайство о новом рассмотрении дела подается всегда, но редко удовлетворяется. Но если подсудимый утверждает, что есть новое доказательства, которое может привести к иному исходу дела — или вносит сомнения в правосудности первого рассмотрения, — как правило, назначается слушание. Поговорив с Дарнеллом, я подумал о том, что, возможно, стоит снова подать ходатайство с его утверждениями, прежде чем дело отправится на апелляцию, и может быть — только может быть — нам удастся убедить местные власти отказаться от обвинения против Уолтера. Я подал ходатайство о пересмотре отказа в повторном рассмотрении дела Макмиллиана. И сразу же взял у Дарнелла письменные показания, в которых он утверждал, что слова Хукса — ложь. Я рискнул и посоветовался с несколькими местными адвокатами о том, может ли новый обвинитель признать, что приговор был неправосудным, и поддержать новое рассмотрение дела в суде, если есть убедительные новые доказательства.
Несколько моих собеседников предположили, что Том Чепмен, новый окружной прокурор Монро и бывший адвокат по уголовным делам, окажется справедливее и сочувственнее отнесется к зря приговоренному человеку, чем Тед Пирсон, который всю свою жизнь трудился обвинителем. После долгого пребывания Пирсона на посту окружного прокурора избрание Чепмена представлялось чем-то вроде наступления новой эпохи. Ему было немного за сорок, и он говорил о модернизации правоохранительных сил в регионе. Ходили слухи, что он честолюбец и, возможно, пожелает когда-нибудь баллотироваться на пост прокурора всего штата. Я также выяснил, что он представлял в предыдущем процессе Карен Келли, и потому понял, что он уже знаком с этим делом. Во мне затеплилась надежда.
Я все еще разбирался с планом дальнейших действий, когда Дарнелл позвонил в мой офис.
— Мистер Стивенсон, вы должны мне помочь! Меня арестовали сегодня утром и отвезли в тюрьму. Я только что вышел под залог.
— Что?!
— Я спросил их, что я такого сделал. Они сказали мне, что меня обвиняют в лжесвидетельстве. — В голосе Дарнелла слышался страх.
Неслыханное дело — предъявлять человеку обвинение в лжесвидетельстве без всякого расследования или убедительных доказательств, позволяющих установить, что было высказано ложное утверждение.
— В лжесвидетельстве? Основываясь на том, что вы рассказывали адвокатам Макмиллиана год назад? Следователи приходили побеседовать с вами или разговаривали с вами после того, как мы взяли у вас показания? Вы должны были дать мне знать, если кто-то с вами свяжется.
— Нет, сэр. Ко мне никто не обращался. Они просто приехали, арестовали меня и сказали, что меня обвиняют в лжесвидетельстве.
Я окончил разговор с Дарнеллом, шокированный и разозленный. Неслыханное дело — предъявлять человеку обвинение в лжесвидетельстве без всякого расследования или убедительных доказательств, позволяющих установить, что было высказано ложное утверждение. Просто полиция и обвинители узнали, что Дарнелл разговаривал с нами, и решили за это его наказать.
Через пару дней я позвонил новому окружному прокурору, чтобы договориться о встрече.
По дороге к Чепмену я решил дать ему шанс объяснить происходящее, вместо того чтобы гневно жаловаться на это безумие — предъявление человеку обвинения в лжесвидетельстве только потому, что он возразил свидетелю штата. Я решил придержать подачу стопки ходатайств до окончания нашего разговора. Это должна была быть моя первая встреча с человеком, имевшим отношение к преследованию Уолтера, и я не хотел начинать ее с гневных обвинений. Я позволил себе поверить, что люди, обвинившие Уолтера, просто были введены в заблуждение; возможно, некомпетентны. Я знал, что некоторые из них нетерпимы и склонны к злоупотреблениям, но, наверное, просто держался за надежду, будто их можно убедить передумать. Обвинение, предъявленное Дарнеллу, было тревожным сигналом того, что они готовы запугивать свидетелей и опускаться до угроз.
Суд округа Монро располагался в самом сердце центральной части Монровилля. Я въехал в городок, припарковался и вошел в здание, ища офис окружного прокурора. Когда мне единственный раз случилось побывать в этом суде месяцем раньше, я зашел за документами в кабинет секретаря суда, и она спросила, откуда я приехал. Когда я сказал, что из Монтгомери, женщина пустилась в долгий рассказ о том, как Монровилл обрел известность благодаря Харпер Ли и ее знаменитому роману. Она совсем меня заговорила.
— Вы читали эту книгу? Это замечательная история! Это знаменитый город. Старое здание суда превращено в музей, а когда снимали фильм, туда приезжал сам Грегори Пек. Вы непременно должны съездить и постоять на том самом месте, где стоял мистер Пек — в смысле, где стоял Аттикус Финч.
Она восторженно хихикала, хотя, как я подозреваю, каждый раз повторяла то же самое любому забредавшему в ее кабинет неместному адвокату. Женщина с энтузиазмом продолжала рассказывать мне эту историю, пока я не пообещал ей непременно побывать в музее, как только представится такая возможность. И удержался от объяснений, что я по уши занят работой над делом невиновного чернокожего, которого общество пытается казнить после преследования на почве расовых предрассудков.
«Осудив не того человека, нельзя ничего добиться. Сделал ли Макмиллиан что-то плохое — следует решать суду. А если суд несправедлив или если свидетели дали ложные показания, мы никак не можем узнать, виновен он или нет».