Мы потратили несколько недель, расследуя ниточки, подкинутые Майерсом. Он признался нам, что никогда не встречался с Уолтером и вообще знал о нем только благодаря Карен Келли. Он также подтвердил, что проводил время с Карен Келли и что она была замешана в убийстве Питтман. Поэтому мы решили уточнить эту историю у самой Келли, ныне заключенной женской тюрьмы Тутвайлер, где она отбывала десятилетнее наказание за убийство Питтман. Тутвайлер — одна из старейших тюрем штата и единственная в Алабаме тюрьма для женщин. В ней менее строгий режим, чем в мужских исправительных заведениях. Подъехав к воротам, мы с Майклом видели, как заключенные-женщины слонялись снаружи у въезда в тюрьму, и никаких конвоиров при них не было. Женщины внимательно разглядывали нас с Майклом, прежде чем поприветствовать полными жгучего любопытства улыбками. Нас подверг весьма поверхностному личному досмотру в вестибюле тюрьмы сотрудник-мужчина, после чего пропустил через решетчатые ворота на основную территорию. Нам велели ждать Карен Келли в очень маленькой комнатке, в которой не было ничего, кроме квадратного стола.
Келли оказалась худенькой белой женщиной лет тридцати пяти. Когда она вошла в комнату, на ней не было ни наручников, ни каких-либо иных ограничителей. Она явно ощущала себя на удивление комфортно, уверенно пожала руку мне, кивнула Майклу. Лицо ее было накрашено, глаза подведены ярко-зелеными тенями. Она села и объявила, что Уолтера «подставили» и она благодарна за то, что наконец-то сможет об этом кому-то рассказать. Когда мы начали ее расспрашивать, Карен тут же подтвердила, что Майерс не знал Уолтера до убийства Моррисон.
Она с сожалением говорила о том, как жизнь неудержимо вышла из-под контроля, когда она начала злоупотреблять наркотиками.
— Ральф — дурак, — пренебрежительно бросила она. — Он думал, этим испорченным копам можно доверять, дал им уговорить себя сознаться, что он причастен к преступлению, о котором ни шиша не знал. Он и без того наделал достаточно зла, чтобы еще и небылицы плести.
Хотя в начале нашего разговора Карен казалась спокойна, она дала волю эмоциям, начав подробно рассказывать о событиях, окружавших это дело. Не раз у нее прорывались слезы. Она с сожалением говорила о том, как жизнь неудержимо вышла из-под контроля, когда она начала злоупотреблять наркотиками:
— Я не самый плохой человек, но совершала очень глупые и скверные поступки.
Особенно ее расстраивало то, что Уолтер сидит в тюрьме для смертников.
— У меня такое ощущение, будто это я виновата, что он в тюрьме. Просто Уолтер не из тех людей, которые способны кого-то убить, я это знаю.
Потом в ее тоне зазвучала злость.
— Я наделала немало ошибок, но этим людям должно быть стыдно. Они сделали не меньше зла, чем я. У шерифа Тейта только одно было на уме. Он все повторял: «Зачем тебе понадобилось спать с ниггерами? Зачем тебе понадобилось спать с ниггерами?» Это было ужасно, и сам он ужасный! — Она перевела дух и уставилась на свои руки. — Но я тоже ужасная. Посмотрите только, что я наделала, — добавила женщина печально.
После визита в тюрьму я начал получать письма от Карен Келли. Она хотела, чтобы я сказал Уолтеру, как ее печалит случившееся с ним. Она писала, что по-прежнему глубоко неравнодушна к нему. Было неясно, чего нам ожидать от Келли, если мы добьемся нового слушания в суде, — разве что она подтвердила бы, что Ральф никогда не встречался с Макмиллианом. Зато было ясно, что она считала Уолтера таким человеком, который ни за что не стал бы убивать, и это совпадало с мнением всех, кто его знал. Келли не так много контактировала с полицейскими в связи с убийством Моррисон, и у нее не было полезной информации, которая указывала бы на их злоупотребления, если не считать способности показать на суде, насколько сильно полицию спровоцировали ее отношения с Уолтером.
Мы с Майклом решили потратить некоторое время на изучение убийства Питтман; мы думали, что это сможет позволить нам разобраться в моральном шантаже, примененном к Майерсу. Теперь мы знали, что, поскольку тот уже отказывался от своих обвинений против Уолтера перед судом, правоохранителей штата, должно быть, не особенно удивит, что он будет отрицать участие Макмиллиана в этом преступлении. Нам требовалось собрать как можно больше объективных доказательств для подтверждения истинности нынешних слов Майерса. Понимание дела об убийстве Питтман и документированное изложение других демонстративно ложных утверждений Майерса подкрепило бы наши доказательства.
Убийство Вики Питтман оказалось практически забытым. Власти округа Монро сократили сроки наказания Майерсу и Келли в обмен на показания Майерса против Уолтера. Как им удалось добиться смягчения приговоров по делу Питтман, которое было вне их юрисдикции, ибо слушалось в другом округе? Еще одна аномалия в деле. Ральф утверждал, что, помимо него и Келли, к убийству Питтман были причастны и другие люди, включая коррумпированного местного шерифа. По-прежнему не было ответа на вопрос, почему была убита Вики Питтман. Майерс рассказал нам, что это напрямую связано с долгами за наркотики и ее угрозами разоблачить коррупцию.
Из архивных полицейских рапортов мы узнали, что отец Вики Питтман, Вик Питтман, был заподозрен в соучастии в ее гибели. У Вики Питтман были две тетки, Мозелла и Онзелла, которые самостоятельно собирали сведения и искали ответы на вопросы, окружавшие смерть племянницы. Мы связались с ними, надеясь на призрачный шанс, что они согласятся поговорить с нами, — и были ошеломлены, когда женщины с готовностью согласились.
Мозелла и Онзелла были близнецами — колоритными и самоуверенными говоруньями, отличавшимися жесткой прямотой речей. Эти две деревенские жительницы средних лет проводили вместе столько времени, что договаривали друг за друга предложения, даже не замечая этого. Они называли себя «деревенскими крутышками» — бесстрашные, упорные женщины, которых ничем не запугать.
— Просто чтоб вы знали: мы владеем оружием, так что, когда явитесь, драм не закатывать, — таким было последнее предостережение Мозеллы перед тем, как мы закончили наш первый телефонный разговор.
Мы с Майклом отправились в сельский округ Эскамбия, где нас встретили близнецы. Они пригласили нас в дом, усадили за кухонный стол и, не теряя времени, взяли быка за рога.
— Это ваш клиент убил нашу малышку? — прямо спросила Мозелла.
— Нет, мэм, я искренне уверен, что он этого не делал.
— Вы знаете, кто это сделал?
Я вздохнул.
— Ну еще не до конца. Мы разговаривали с Ральфом Майерсом и считаем, что он и Карен Келли были соучастниками, но Майерс утверждает, что были и другие.
Мозелла глянула на Онзеллу и оперлась на спинку стула.
— Мы знаем, что соучастников было больше, — вступила в разговор Онзелла. Сестры озвучили свои подозрения насчет брата и местных полицейских, но пожаловались, что обвинитель пренебрежительно проигнорировал их. (Вику Питтману так и не было предъявлено официальное обвинение в убийстве.) Они сказали, что их «посылала подальше» даже группа защиты прав жертв штата Алабама.
— Они обращались с нами так, будто мы — «белый мусор» самого последнего разбору. Им совершенно наплевать на нас! — В голосе Мозеллы слышалась ярость. — Я думала, они лучше обращаются с жертвами. Я думала, у наших слов есть какой-то вес.
Хотя жертвы уголовных преступлений давно жаловались на то, как с ними обращаются в системе уголовного правосудия, к 1980-м годам возникло новое движение, результатом которого стала значительно бо́льшая отзывчивость к точке зрения жертв преступлений и их родственников. Однако не ко всем жертвам преступлений относились одинаково.
Суд запретил присяжным слушать заявления потерпевших, поскольку они были слишком подстрекательскими и вносили предвзятость в процесс.
Пятьдесят лет назад в системе американской уголовной юстиции преобладала концепция, что, когда правонарушитель совершает насильственное преступление, жертвой является каждый член общества. Сторона, выдвигающая обвинение, называется «штатом», «народом» или «обществом», потому что, когда кого-то убивают, насилуют, грабят, это преступление против всех нас. Однако в начале 1980-х штаты начали вовлекать отдельных жертв преступлений в судебный процесс и «персонализировать» их в своем изложении дел. Некоторые штаты наделили родственников жертв правом{47} сидеть за столом обвинителя во время судебного процесса. 36 штатов приняли законы{48}, которые давали жертвам конкретные права участвовать в судебном процессе или выступать с заявлением потерпевшего (или представителя потерпевшего). Во многих местах прокуроры начали позиционировать себя как адвокаты, представляющие конкретную жертву, а не представители гражданских властей.
Верховный суд США постановил в 1987 г., что в делах о преступлениях, караемых смертной казнью, неконституционно представлять доказательства, касающиеся общественного положения, характера, репутации или родственников жертвы убийства. На протяжении десятилетий главенствовала идея о том, что «все жертвы равны» — то есть убийство четырехлетнего ребенка богатого родителя является не более серьезным преступлением, чем убийство ребенка, чей родитель сидит в тюрьме, или даже убийство самого этого родителя в тюрьме. Суд запретил присяжным слушать заявления потерпевших, поскольку они были слишком подстрекательскими и вносили предвзятость в процесс. Многие критики утверждали, что такие заявления в конечном счете будут играть против жертв из бедных слоев населения и расовых меньшинств и членов их семей, у которых не было средств, чтобы выступить в защиту своих почивших любимых. Верховный суд согласился с этими доводами{49}, отказавшись рассматривать такого рода доказательства в деле «Бут против Мэриленда».
Это решение Верховного суда широко критиковалось