Я не знаю, как сделать так, чтобы вы смогли ощутить мои эмоции и важность этих фото, но, чтобы быть реальным, мне нужно показать миру, что я жив! Я хочу смотреть на эти фото и чувствовать себя живым! Это очень помогло бы облегчить мою боль. Сегодня во время этой фотосъемки я был полон радости. Я хотел, чтобы она никогда не заканчивалась. Каждый раз, когда все вы приезжаете и уезжаете, я чувствую себя опечаленным. Но я ловлю эти моменты во времени и дорожу ими, воспроизводя их перед своим мысленным взором, ощущая благодарность за человеческое взаимодействие и контакт. Но сегодня даже те простые рукопожатия, которыми мы обменялись, явились желанным дополнением к моей обделенной чувственными ощущениями жизни.
Пожалуйста, сообщите мне, сколько фотографий я могу получить? Эти мои фото нужны мне почти так же сильно, как нужна мне моя свобода.
Спасибо вам за то, что делаете те многочисленные позитивные события, которые случаются в моей жизни, возможными. Я не знаю точно, как закон привел вас ко мне, но благодарю Бога за то, что это случилось. Я ценю все, что вы и „Инициатива“ делаете для меня. Пожалуйста, пришлите мне фотографии, ладно?»
9. Я здесь
Наконец настал день слушания дела Уолтера Макмиллиана. Теперь у нас появлялась возможность представить новые показания Ральфа Майерса и все доказательства невиновности, обнаруженные нами в полицейских отчетах, которые так и не были предъявлены на первом слушании.
Мы с Майклом с десяток раз пересмотрели все дело, продумывая наилучший способ представить доказательства невиновности Уолтера. Наибольшую тревогу вызывал Майерс — в основном потому что мы знали, что он окажется под невероятным давлением, как только его привезут обратно в зал суда округа; а прежде ему уже случалось ломаться под давлением. Нас утешал только тот факт, что наши доказательства в основном были документальными и могли быть допущены без всяких осложнений и непредсказуемости, которые могли создать показания Майерса.
Теперь у нас в штате имелась помощница адвоката, поэтому мы ввели ее в работу над делом. Бренда Льюис, бывшая служащая полиции Монтгомери, присоединилась к нам после того, как количество злоупотреблений, виденных в полицейском департаменте, превысило порог ее терпения. Афроамериканка, она умела держаться на высоте даже в тех обстоятельствах, где пол или раса делали ее аутсайдером. Мы просили ее посовещаться с нашими свидетелями перед слушанием, чтобы напоследок пробежаться по деталям и успокоить их нервы.
Чепмен звонил в офис генерального прокурора штата, чтобы ему помогли отстоять осуждение Уолтера, и оттуда прислали помощника генерального прокурора Дона Валеску — опытного обвинителя с репутацией человека агрессивного и воинственного. Валеска был белым мужчиной лет сорока с лишним, чья спортивная, средних пропорций фигура указывала, что он ведет активный образ жизни, а очки придавали ему серьезности. Его брат Дуг был окружным прокурором округа Хьюстон, и оба они были активными и непримиримыми гонителями «плохих парней». Мы с Майклом еще раз обратились к Чепмену перед слушанием, желая проверить, не удастся ли убедить его открыть расследование дела заново и независимо выяснить, был ли Макмиллиан виновен. Но к этому моменту и Чепмен, и другие правоохранители уже устали от нас. Всякий раз, имея с нами дело, они вели себя все враждебнее. Я подумывал о том, чтобы сообщить им о получаемых нами угрозах взорвать бомбу и убить нас, поскольку угрозы эти с большой вероятностью исходили от людей из округа Монро, но не был уверен, что кому-то в офисе шерифа или окружного прокурора есть до этого дело.
Новый судья по делу Макмиллиана, Томас Б. Нортон-младший, тоже устал от нас. Мы присутствовали на нескольких предсудебных слушаниях по разным ходатайствам, во время которых он порой терял терпение из-за препирательств между сторонами. Мы продолжали настаивать на получении всех документов и доказательств, находившихся в распоряжении штата. Мы нашли такое множество оправдательных доказательств, не предъявленных прежде, что были уверены: не переданных нам подобных доказательств еще больше. Наконец, после того как мы подали девятый или десятый запрос на дополнительные полицейские и прокурорские документы, судья сказал нам, что мы обнаглели. Подозреваю, судья Нортон назначил окончательное слушание по «32-му правилу» отчасти потому, что ему хотелось поскорее сбыть с рук это спорное, сложное дело.
На последнем предсудебном слушании судья спросил:
— Сколько времени вам нужно на представление ваших доказательств, мистер Стивенсон?
— Мы хотели бы зарезервировать неделю, ваша честь.
— Неделю? Вы, должно быть, шутите. На слушание по «32-му правилу»?! Да весь суд по этому делу длился всего полтора дня!
— Да, сэр. Мы полагаем, что это экстраординарный случай, и у нас несколько свидетелей, и…
— Три дня, мистер Стивенсон! Если вы не сможете уложить ваше дело в три дня после всего театра, который вы тут устроили, значит, у вас на самом деле ничего нет.
— Судья, я…
— Вопрос закрыт.
Проведя очередной долгий день в Монровилле в поисках пары последних свидетелей, мы с Майклом вернулись в офис, чтобы составить план, как нам представить все доказательства за то небольшое количество времени, что дал судья. Нам нужно было сделать так, чтобы сложность этого дела и многочисленные нарушения прав Уолтера выглядели последовательно и понятно для судьи. Еще нас тревожил Майерс и его любовь к фантастическим рассказам, поэтому за несколько дней до слушания мы сели с ним и попытались насколько возможно упростить его задачу.
— Никаких длинных рассказов о полицейской коррупции, — говорил я. — Просто отвечайте на вопросы точно и честно, Ральф.
— Я всегда так и делаю, — уверенно заявил он.
— Погодите-ка, вы только что сказали — всегда? — переспросил Майкл. — То есть как это — всегда? Ральф, вы плели небылицы все время судопроизводства. Именно их мы и собираемся разоблачить во время этого слушания.
— Я в курсе, — холодно заявил Майерс. — Я имею в виду, вам я всегда говорю правду.
— Не бесите меня, Ральф. Просто дайте правдивые показания, — предупредил Майкл.
Нам нужно было сделать так, чтобы сложность этого дела и многочисленные нарушения прав Уолтера выглядели последовательно и понятно для судьи.
Майерс звонил в наш офис почти ежедневно, выдавая нескончаемый поток странных мыслей, идей и теорий заговора. Я часто был слишком занят, чтобы разговаривать с ним, поэтому бо́льшую часть этих звонков брал на себя Майкл, и у него вызывала все большее беспокойство неповторимая ральфовская точка зрения на мир. Но мы ничего не могли с этим сделать.
Мы прибыли в зал суда утром в день слушания, загодя, сильно встревоженные. И я, и Майкл были одеты в темные костюмы, белые рубашки и неброские галстуки. Я обычно одевался для суда как можно консервативнее. Я был чернокожим, молодым, бородатым, и хотя в тот день в суде не было присяжных, я все равно старался соответствовать принятым представлениям о том, как должен выглядеть в суде адвокат — пусть даже только ради моих клиентов. Вначале мы, пока не началось слушание, пошли проверить Майерса — убедиться, что он благополучно прибыл и пребывает в стабильном состоянии сознания. Помощники шерифа округа Болдуин привезли его из тюрьмы округа Сент-Клер в здание суда вечером накануне слушания. Пятичасовой путь по ночным дорогам южной Алабамы явно заставил Ральфа понервничать. Мы встретились с ним в подвальной камере, служившей ему временным местом заключения; его тревожность можно было чуть ли не пощупать. Что еще хуже, Майерс был тих и сдержан — состояние для него небывалое. После того как мы завершили встречу с ним, ничуть не прибавившую нам уверенности, я пошел повидаться с Уолтером, находившимся в одной из камер. Снова оказавшись в том самом здании суда, где четыре года назад решилась его судьба, он выглядел потрясенным, но заставил себя улыбнуться, когда я вошел в камеру.
— Как добрались, нормально? — спросил я.
— Все хорошо. Надеюсь только, что результат будет получше, чем когда я был здесь в прошлый раз.
Я сочувственно кивнул и кратко рассказал Уолтеру, как события, по моему мнению, должны были разворачиваться в следующие пару дней.
Камеры для заключенных располагались в подвале здания суда, и после встречи с Уолтером я поднялся наверх, чтобы подготовиться к началу слушания. Войдя в зал, я был потрясен увиденным. Десятки жителей городка — в основном чернокожие и беднота — занимали места для зрителей. По обе стороны зала теснились родственники Уолтера, люди, которые присутствовали на благотворительном пикнике в день убийства, люди, с которыми мы беседовали в прошлые несколько месяцев, люди, которые знали Уолтера по работе, даже Сэм Крук и его ватага. Когда я вошел в зал, Минни и Арнелия улыбнулись мне.
В слушаниях уголовных дел свидетели, которых предстоит допрашивать, должны находиться снаружи зала суда, чтобы они не могли изменить свои показания, основываясь на том, что говорят другие свидетели.
Затем вошел Том Чепмен вместе с Доном Валеской; оба обвели взглядами зал. Я видел по выражению их лиц, что они недовольны присутствием такого множества зрителей — и таких зрителей. Тейт, Ларри Икнер и Бенсон — сотрудники правоохранительных органов, на которых лежала главная ответственность за преследование Уолтера, — прошли в двери вслед за прокурорами и тоже разместились в зале. Помощник шерифа сопроводил родителей Ронды Моррисон в один из передних рядов зала прямо перед началом слушания. Когда судья занял свою скамью, толпа чернокожих дружно, с шумом встала, потом снова села на места. Многие афроамериканцы оделись как в церковь в воскресный день. Мужчины были в костюмах, некоторые женщины надели шляпки. Тишина восстановилась только через несколько секунд, что, похоже, вызвало раздражение судьи Нортона. Но присутствие этих людей