На момент ареста в 1989 г. Джо Салливен был тринадцатилетним мальчиком с психическими расстройствами, читал на уровне первого класса, неоднократно подвергался физическому насилию со стороны отца и был крайне запущенным ребенком. Его семья деградировала до состояния, которое чиновники штата описали словами «злоупотребления и хаос». С десяти лет и до своего ареста Джо не имел постоянного жилья; за этот трехлетний период он сменил не менее десяти разных адресов. Бо́льшую часть времени он слонялся по улицам, где полиция останавливала его за различные нарушения, в том числе нарушение границ чужой собственности, кражу велосипеда и преступления против собственности, совершенные вместе со старшим братом и другими подростками.
Джо предстал перед судом и был осужден в одном-единственном случае, когда ему было 12 лет. Сотрудница службы пробации, назначенная ответственной по делу Джо, приписывала его поведение тому факту, что «он легко поддается влиянию и общается не с теми людьми». По ее отзывам, «очевидно, что Джо — очень незрелый и наивный человек, скорее ведомый, чем ведущий», и что у него есть потенциал, чтобы «быть позитивной и продуктивной личностью».
Джо, всего год назад ставшего подростком, отправили во взрослую тюрьму, где начался восемнадцатилетний кошмар.
Однако криминальное досье Джо, в основном состоявшее из инцидентов уровня мелкого подросткового правонарушения — почти все они были ненасильственными и за два года лишь однажды привели мальчика на скамью подсудимых, — было рассмотрено судьей под иным углом. Он заключил, что «ювенальная система оказалась не способной сделать что-либо с мистером Салливеном». Суд сделал вывод, что у Джо «было множество возможностей исправиться и воспользоваться преимуществами второго и третьего шансов, которые были ему даны». Честно говоря, Джо никогда не давали даже второго, не то что третьего шанса «исправиться»; тем не менее в свои тринадцать лет он был охарактеризован обвинением как «серийный» или «отъявленный рецидивист». Судья приговорил его к пожизненному заключению без возможности условно-досрочного освобождения.
Несмотря на многочисленные потенциально достойные основания{131} для апелляции, назначенный Джо апелляционный консультант подал «записку Андерса» — указав на свою уверенность в том, что нет никаких законных оснований для апелляции и никакой надежной основы для обжалования осуждения или приговора — и ему было позволено самоустраниться от представления интересов мальчика. Джо, всего год назад ставшего подростком, отправили во взрослую тюрьму, где начался восемнадцатилетний кошмар. Там он неоднократно подвергался изнасилованиям и сексуальным нападениям. Множество раз пытался покончить жизнь самоубийством. У него развился рассеянный склероз, со временем вынудивший его сесть в инвалидное кресло. Врачи впоследствии пришли к заключению, что неврологическое расстройство могло быть спровоцировано травмой в тюрьме.
Другой заключенный, живший вместе с Джо, написал нам письмо, в котором отзывался о нем как об инвалиде, подвергающемся чудовищному обращению и несправедливо осужденному умереть в тюрьме за не связанное с убийством преступление, совершенное в тринадцатилетнем возрасте. В 2007 г. мы написали Джо и выяснили, что ему не оказывают никакой юридической помощи и что предыдущие восемнадцать лет он провел в тюрьме, где не было никого, кто мог бы помочь ему оспорить осуждение или приговор. Когда я получил ответ Джо — нацарапанную корявым детским почерком записку, — он по-прежнему умел читать только на уровне третьего класса, хотя ему исполнился тридцать один год. В своем письме Джо сообщал мне, что он «в порядке», а далее писал: «Если я ничего не сделал, разве не следует отпустить меня теперь домой? Мистер Брайан, если это правда, пожалуйста, можете вы написать мне ответ и приехать забрать меня?»
Я написал Джо, что мы тщательно рассмотрим его дело и убеждены, что у него есть веские основания заявлять о своей невиновности. Мы попытались доказать его невиновность через ходатайство об анализе ДНК, но поскольку штат уничтожил важные биологические улики, в ходатайстве было отказано. Расстроенные, мы решили оспорить пожизненный приговор Джо как неконституционно жестокое и необычное наказание.
Чтобы добраться до исправительной тюрьмы Санта-Роза в городке Милтон и впервые лично встретиться с Джо, я отправился из Монтгомери через Южную Алабаму во Флориду, а потом долго ехал по путанице плутавших в лесах второстепенных дорог. Округ Санта-Роза граничит с Мексиканским заливом у восточной оконечности флоридской «сковородной ручки» и издавна славится своим сельским хозяйством. Между 1980 и 2000 гг. население округа удвоилось, поскольку прибрежные области стали популярным и привлекательным местом для строительства пляжных домов и курортов. Многие богатые семейства переехали из Пенсаколы в округ Санта-Роза, и семьи военных с расположенной неподалеку военной авиабазы Эглин тоже стали селиться там. Но в городке процветала еще одна индустрия — тюремная.
И это вызвало у меня недоумение: какую такую опасность могли представлять люди в клетках, что им нельзя было сидеть вместе с другими заключенными на скамьях?
Флоридский департамент исправительных учреждений выстроил эту тюрьму, рассчитанную на 1 600 заключенных, в 1990-е годы, когда Америка открывала все новые места заключения темпами, не знавшими равных в истории человечества. Между 1990 и 2005 г. каждые десять дней в Соединенных Штатах открывалась новая тюрьма. Рост числа таких заведений и сопровождавшего его «тюремно-индустриального комплекса» — бизнеса, который наживался на строительстве и обслуживании тюрем, — сделал заключение чрезвычайно выгодным делом. Миллионы долларов тратились на лоббирование законов на уровне штатов, чтобы те продолжали расширять применение тюремного заключения, делая его ответом практически на любую проблему. Это становилось универсальным решением для всего: для такой проблемы здравоохранения, как наркозависимость, для бедности, которая побуждала некоторых людей выписывать необеспеченные чеки, для детских поведенческих расстройств, для решения проблемы малоимущих психически больных инвалидов и даже иммиграционных проблем — на все это законодатели реагировали, снова и снова сажая людей в тюрьмы. Никогда прежде столько лоббистских денег не тратилось на увеличение населения тюрем Америки, блокирование реформы вынесения приговоров, создание новых категорий преступлений и поддержания атмосферы страха и гнева, опять-таки питавшей массовое тюремное заключение, чем в эти последние 25 лет истории Соединенных Штатов.
По прибытии в Санта-Розу я не встретил среди персонала тюрьмы ни одного человека с небелым цветом кожи, хотя 70 процентов мужчин-заключенных были чернокожими или смуглокожими. Это несколько необычно: в других тюрьмах я часто встречал цветных сотрудников. Меня подвергли сложному процессу досмотра и допуска и вручили пейджер, который надо было активировать, если мне будет что-то угрожать или возникнут проблемы во время пребывания в тюрьме. Далее меня сопроводили в помещение примерно 12 на 12 метров, где понуро сидели более двух десятков заключенных, мимо которых то и дело сновали люди в форме охранников.
В углу стояли три металлические клетки — высотой 180 см, площадью никак не больше чем 120×120 см. За все годы, что ездил по тюрьмам, я еще никогда не видел настолько маленьких клеток, используемых для содержания заключенного внутри тюрьмы строгого режима. И это вызвало у меня недоумение: какую такую опасность могли представлять люди в клетках, что им нельзя было сидеть вместе с другими заключенными на скамьях? В первых двух стояли молодые люди. В третьей, засунутой в самый дальний угол, сидел щуплый мужчина в инвалидной коляске. Его кресло развернули так, чтобы он сидел лицом к стене и не мог смотреть внутрь помещения. Я не видел лица, но сразу догадался, что это Джо. Сотрудник исправительного учреждения то и дело входил в комнату и выкрикивал какую-нибудь фамилию, после чего один из мужчин поднимался со скамьи и следовал за сотрудником по коридору туда, где ему предстояла встреча с заместителем начальника тюрьмы или кем-нибудь другим. Наконец, сотрудник объявил: «Джо Салливен, свидание с адвокатом!» Я подошел к нему и сказал, что я и есть тот адвокат, у которого назначена встреча. Он подозвал двух охранников, которые подошли к клетке Джо и отперли ее. Клетка была настолько мала, что когда они попытались вытащить коляску Джо, ее выступающие части намертво застряли в прутьях.
Я стоял и в течение нескольких минут наблюдал, как все больше охранников втягивались в эти все более рьяные попытки высвободить коляску Джо из тесной клетки. Они дергали кресло кверху. Потом налегали на ручки, отрывая передние колеса от пола, но это тоже не помогло. Они тащили коляску с громким рыком и пытались высвободить ее силой, но она не поддавалась.
Двое «надежных» заключенных, которые в это время мыли пол, оторвались от своего занятия, чтобы понаблюдать, как охранники мучаются с коляской и клеткой. Наконец они вызвались помочь, хотя никто их об этом не просил. Охранники безмолвно приняли предложенную помощь, но ни те ни другие не могли придумать решение. Сотрудники тюрьмы все больше раздражались из-за своей неспособности вызволить Джо из клетки. Посыпались предложения воспользоваться плоскогубцами, ножовками, уложить клетку набок вместе с Джо. Кто-то предложил попробовать вытащить Джо из клетки без коляски, но там было так мало места, что никто не мог войти внутрь, чтобы вынести его.
Я спросил охрану, почему он вообще сидит в клетке, на что получил резкий ответ:
— «Пожизненник». Все «пожизненники» должны перемещаться согласно протоколам повышенной безопасности.
Пока длилась вся эта возня, я не видел лица Джо, но слышал, что он плачет. Время от времени он тоненько скулил, его плечи ходили ходуном. Когда раздалось предложение уложить клетку набок, он громко застонал. Наконец, заключенные предложили приподнять клетку и слегка наклонить ее, и все согласились попробовать этот вариант. Они вдвоем приподняли и наклонили тяжелую клетку, а три охранника дружно и сильно дернули коляску и наконец высвободили ее. Они радостно хлопнули друг друга по ладоням, заключенные молча отошли в сторону, а Джо остался сидеть посреди помещения, уст