Мне было шестнадцать лет, я жил в южном Делавэре. Однажды днем я уже собирался выйти из дома, когда зазвонил телефон. Я видел, что моя мать сняла трубку. Минуту спустя я услышал ее крик. Я рванул обратно в дом и увидел, что она лежит на полу, рыдает и повторяет: «Папочка, папочка!» — а телефонная трубка висит, болтаясь на шнуре. Я подхватил ее; оказалось, это звонила моя тетка. Она сообщила, что моего деда убили.
Бабушка и дед разъехались много лет назад, и дед некоторое время жил один в муниципальном доме в Южной Филадельфии. Именно там на него напали и закололи ножами несколько подростков, которые вломились в его квартиру, чтобы украсть черно-белый телевизор. Деду было восемьдесят шесть лет.
После этого бессмысленного убийства наша большая семья была безутешна. Бабушку, давно расставшуюся с дедом, особенно потрясло это преступление и его смерть. У меня были старшие кузены, которые работали в органах правопорядка и получили информацию о тех мальчишках, что совершили это преступление. Незрелость и неумение судить о своих поступках, продемонстрированные этими несовершеннолетними преступниками, вызвали у них скорее ошеломленное непонимание, чем жажду мести. Все мы повторяли вслух и про себя одну и ту же мысль: Им не обязательно было его убивать. 86-летний старик никак не мог помешать им вынести из квартиры скудную добычу. Моя мать так и не поняла причин этого преступления. Как и я сам. В моей школе учились дети, которые казались неуправляемыми и жестокими, но я все равно не понимал, как можно быть столь бессмысленным разрушителем. Убийство деда оставило у нас множество безответных вопросов.
Теперь, десятилетия спустя, я начал обретать понимание. В процессе подготовки судебных процессов от лица детей, которых мы представляли, становилось ясно, что эти шокирующие и бессмысленные преступления нельзя честно оценивать, не поняв, какую жизнь были вынуждены терпеть эти малолетние преступники. И, запретив предавать смертной казни несовершеннолетних, Верховный суд уделил большое внимание развивающемуся своду медицинских знаний, касающихся развития подростков, сведений о мозге и их связи с преступностью в среде несовершеннолетних, а также привлечению к ответственности.
Современные неврологические, психологические и социологические данные показывают, что дети склонны к незрелости суждений, у них недостаточно развита способность к саморегулированию и ответственности, они уязвимы для негативных влиянии и внешнего давления, им недостает контроля над собственными импульсами и средой. Отрочество, которое, как принято считать, охватывает возраст с 12 до 18 лет, определяется радикальной трансформацией, включающей очевидные и часто расстраивающие детей физические перемены, вызванные половым созреванием (увеличение роста и веса и связанные с полом изменения), а также прогрессивные достижения в способностях к логическому и зрелому суждению, контролю над импульсами и автономии. Как мы впоследствии объясняли суду, эксперты пришли к следующему заключению:
«Быстрое и разительное усиление{132} дофаминергической активности внутри социоэмоциональной системы во время полового созревания» толкает молодого подростка к усиленному поиску новых ощущений и риску; «этот усиленный поиск вознаграждения предшествует структурному созреванию системы когнитивного контроля и ее связей с областями социоэмоциональной системы. Процесс созревания, который происходит постепенно, развертывается в ходе отрочества и делает возможными более развитое саморегулирование и контроль импульсов… Временной разрыв между возбуждением социоэмоциональной системы, которая развивается в раннем отрочестве, и полным созреванием системы когнитивного контроля, которое происходит позднее, создает период повышенной уязвимости к рискованным поступкам в среднем периоде отрочества».
Это научное описание биологического и психосоциального развития объясняет то, что очевидно родителям, учителям и любому взрослому, который размышляет о собственных подростковых годах: подросткам недостает зрелости, независимости и ориентации на будущее, которые приобретают люди во взрослом возрасте. Казалось странным, что приходится объяснять в суде такие фундаментальные факты, касающиеся детства, но стремление к суровым наказаниям для детей было настолько сильным и реакционным, что мы были вынуждены излагать вслух эти простейшие вещи.
Мы говорили в суде, что в сравнении{133} с суждением взрослых суждение младшего подростка ограничено почти по всем возможным параметрам: им недостает жизненного опыта и знаний, чтобы принимать информированные решения; им трудно генерировать варианты выбора и воображать последствия и (вероятно, по веской причине) недостает необходимой уверенности в себе, чтобы составлять обоснованные суждения и придерживаться их. Мы говорили, что неврологические данные и новая информация о химии мозга помогают объяснить неполноценность суждений, которую часто демонстрируют подростки. Когда этот основной общий для всех дефицит вступает в «заговор» со средой, с которой имеют дело некоторые дети из бедных семей, — средой, характеризующейся насилием, злоупотреблениями, неблагополучием, запущенностью и отсутствием неравнодушных взрослых, которые заботились бы о них, — отрочество порой делает детей склонными к принятию неудачных решений, которые приводят к трагическому насилию.
Мы сумели представить убедительные аргументы, касающиеся различий между детьми и взрослыми, но теоретические вопросы были не единственным препятствием к смягчению наказаний. В соответствии с Восьмой поправкой к Конституции США Верховный суд требует, чтобы конкретный оспариваемый приговор не только нарушал «развивающиеся стандарты пристойности», но и был «необычным». В делах, где Верховный суд прежде определял смягчение приговора согласно Восьмой поправке, число оспариваемых приговоров, как правило, не превышало приблизительно сотни в масштабах страны. В 2002 г. около ста человек с отставанием психического развития ожидали казни, когда Верховный суд запретил применение смертной казни к умственно отсталым людям. В 2005 году в тюрьмах для смертников находились менее 75 несовершеннолетних правонарушителей-смертников, когда Верховный суд запретил применение смертной казни к детям. Когда было принято решение Верховного суда о запрете смертных приговоров для лиц, совершивших преступления, не связанные с убийством людей, таких приговоренных было еще меньше.
Наша стратегия оспаривания осложнялась тем фактом, что в Соединенных Штатах были приговорены к пожизненному заключению без права на условно-досрочное освобождение более 2500 детей. Мы решили сосредоточиться на двух подгруппах осужденных, чтобы помочь суду удовлетворить ходатайство, если он не будет готов запретить сразу все пожизненные приговоры без права на освобождение для несовершеннолетних. Фокусом нашего внимания стали самые младшие дети, которым было по тринадцать-четырнадцать лет. Таких, не достигших пятнадцатилетнего возраста, оказалось менее ста. Кроме того, мы сосредоточились на детях, которые, подобно Джо Салливену, Йэну Мануэлю и Антонио Нуньесу, были признаны виновными в преступлениях, не отягощенных убийством. Большинство несовершеннолетних, приговоренных к пожизненному заключению без права на условно-досрочное освобождение, были осуждены за преступления, связанные с убийством людей. По нашим оценкам, всего менее двухсот несовершеннолетних правонарушителей отбывали пожизненные сроки без права на освобождение за преступления, не отягощенные убийством.
Мы утверждали, что запрет на смертную казнь имеет свои последствия, потому что приговор к смерти в тюрьме — это тоже окончательное, неизменное, принятое раз и навсегда суждение о целой жизни человека, которое объявляет его навеки негодным быть членом общества. Мы просили суды признать, что такое суждение не может быть обоснованно применено к ребенку младше определенного возраста, потому что он не является «конечным продуктом»; он — развивающийся «проект человека». Такие дети находятся на особенно незащищенном этапе своей жизни. Их потенциал к росту и переменам огромен. Почти все они перерастут криминальное поведение, и практически невозможно выявить тех немногих, которые этого не сделают. Они — «продукты среды{134}, над которой у них нет никакой реальной власти, пешеходы на узких дорожках мира, который не создавали», как мы писали в своей записке.
Мы подчеркивали, как непоследовательно выглядит то, что детям не дозволяется курить, пить спиртное, голосовать, водить без ограничений автотранспортные средства, быть донорами, покупать оружие и совершать целый ряд других поступков в силу всеми признанного недостатка зрелости и здравого суждения, — но при этом с некоторыми из самых запущенных, умственно отсталых, подвергающихся наибольшему риску детей в системе уголовной юстиции обращаются точно так же, как с полностью сформированными взрослыми.
Мы утверждали, что запрет на смертную казнь имеет свои последствия, потому что приговор к смерти в тюрьме — это тоже окончательное, неизменное, принятое раз и навсегда суждение о целой жизни человека.
Поначалу наши аргументы имели мало успеха. Судья Джо Салливена постановил, что наши притязания «необоснованны». В других штатах мы встречались с таким же скептицизмом и сопротивлением. Наконец мы исчерпали варианты оспаривания, предлагаемые штатом Флорида, в деле Джо Салливена и подали апелляцию в Верховный суд США. В мае 2009 г. Верховный суд согласился пересмотреть дело. Это казалось просто чудом. Пересмотр в Верховном суде — и так достаточно большая редкость; но возможность того, что Верховный суд может принять решение о конституционном послаблении для детей, приговоренных умереть в тюрьме, делала это событие еще более волнующим. Это был шанс изменить правила во всей стране.
Суд согласился пересмотреть дело Джо и еще одно дело шестнадцатилетнего подростка из Флориды, осужденного за преступление, не связанное с убийством, и приговоренного к пожизненному заключению без права на условно-досрочное освобождение. Терренс Грэм, родом из Джексонвиля, штат Флорида, был на испытательном сроке, когда ему предъявили новое обвинение — в ограблении магазина. В результате нового ареста судья отменил прежний условный приговор Терренса и приговорил его к смерти в тюрьме. Поскольку оба дела были возбуждены в связи с преступлениями, не приведшими ни к чьей смерти, существовала вероятность, что, если мы добьемся благоприятного постановления от Верховного суда, оно будет применено только к пожизненным приговорам, вынесенным несовершеннолетним, которые осуждены по статьям, не связанным с убийством; но это все равно была волнующая возможность.