ь и кивнула. И тогда я выдал мисс Паркс свою рекламную речь:
— Да, мэм! Ну у меня есть юридический проект под названием «Инициатива за равное правосудие», и мы пытаемся помогать людям, ожидающим смертной казни. Мы, на самом-то деле, пытаемся положить конец смертной казни. Стараемся сделать что-нибудь с условиями содержания в тюрьмах и избыточными наказаниями. Хотим освободить людей, несправедливо осужденных. Хотим покончить с несправедливыми приговорами в уголовных делах и положить конец расовым предрассудкам в криминальной юстиции. Пытаемся помогать бедным и делать что-то с защитой бедняков и тем фактом, что люди не получают юридической помощи, в которой нуждаются. Пытаемся помогать психически больным людям. Мы пытаемся не дать сажать детей во взрослые тюрьмы и изоляторы. Пытаемся сделать что-то с нищетой и безнадежностью, которые царят в бедных общинах. Хотим видеть большее разнообразие людей на постах, ответственных за принятие решений в системе правосудия. Пытаемся вести просветительскую работу насчет расовой истории и необходимости расовой справедливости. Пытаемся противостоять злоупотреблениям властью со стороны полиции и прокуроров… — тут я сообразил, что меня слишком занесло, и я резко оборвал себя. Все трое — Паркс, Карр и Дарр — смотрели на меня во все глаза.
Мисс Паркс, улыбаясь, откинулась на спинку кресла.
— О-о-о, милый, как же ты от всего этого устанешь, устанешь, устанешь!
Все мы рассмеялись. Я опустил взгляд, чуть пристыженный. Тогда мисс Карр наклонилась вперед, приложила к моему лбу палец и заговорила со мной точно так, как некогда разговаривала бабушка:
— И потому ты должен быть храбрым, храбрым, храбрым!
Все три женщины закивали в безмолвном согласии, и я на некоторое время почувствовал себя кем-то вроде маленького принца.
Я посмотрел на часы. Половина седьмого. К этому моменту Дилл был уже мертв. Я очень устал, и пора было положить конец всем этим дурацким мыслям насчет того, чтобы бросить свое дело. Пора стать храбрым. Я повернулся к компьютеру и обнаружил в почте электронное письмо с приглашением выступить перед учащимися бедного школьного округа с речью о том, как важно не терять надежды. Учительница, приславшая его, писала, что слышала мои выступления и хочет, чтобы я послужил примером для ее учеников и вдохновил их на великие дела. Мне, сидящему в кабинете, утирающему слезы, размышляющему о собственной надломленности, стало смешно. Но потом я подумал об этих школьниках и о невероятных и несправедливых трудностях, которые приходится преодолевать слишком многим детям в этой стране, и начал набирать сообщение — мол, почту за честь выступить перед ними.
На пути домой я включил радио, думая, что услышу в новостях о казни Дилла, настроился на выпуск новостей. Это была местная религиозная станция, но в ее новостях не было сказано ни слова о казни. Я оставил ее включенной, и вскоре началась проповедь. Первыми словами была цитата из Писания:
«Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но Господь сказал мне: „Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи“. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова. Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силён»[18].
Я выключил радио, медленно поехал дальше и по дороге думал о том, что, пусть все мы барахтаемся в сетях обиды и надломленности, при этом нас также связывает сеть исцеления и милосердия. Я думал о том мальчике, который обнимал меня перед церковью, творя примирение и любовь. Я не заслуживал в тот момент ни любви, ни примирения, но именно так и работает милосердие. Сила простого милосердия в том, что оно направлено на тех, кто его не заслуживает. Именно тогда, когда милосердия меньше всего ждут, оно сильнее всего — достаточно сильно, чтобы разрушить цикл виктимизации и виктимности, воздаяния и страдания. Оно обладает силой исцелять психический ущерб и травмы, которые ведут к агрессии и насилию, злоупотреблению властью, массовому тюремному заключению.
Я ехал домой разбитый, оплакивая судьбу Джимми Дилла. Но я знал, что на следующий день вернусь. У меня было еще много работы.
16. Печальная песнь ловцов камней
17 мая 2010 г. я сидел{147} в своем кабинете, в волнении и ожидании, и вот Верховный суд США объявил решение: пожизненное заключение без права на условно-досрочное освобождение, применяемое к детям за преступления, не связанные с убийством, — жестокое и необычное наказание, признанное конституционно непозволительным. Я и мои сотрудники запрыгали до потолка от радости. Мгновения спустя нас затопило цунами звонков от прессы, клиентов, родственников и защитников прав детей. Это первый случай, когда суд вынес категорический запрет на наказание, не являющееся смертным приговором. Джо Салливен получил право на освобождение. Множество других, включая Антонио Нуньеса и Йэна Мануэля, получили право на сокращение срока, которое обеспечивало им «значимую возможность освобождения».
Я считал, что должен быть принят полный запрет на размещение детей младше 18 лет в одних тюрьмах и изоляторах со взрослыми. Мы подавали иски, стремясь добиться прекращения этой практики.
Два года спустя, в июне 2012 г.{148}, мы добились конституционного запрета на обязательные приговоры к пожизненному заключению без права на освобождение, применяемые к детям, обвиненным в убийствах. Верховный суд согласился пересмотреть дела Эвана Миллера и нашего клиента из Арканзаса Кантрелла Джексона. Я выступал по обоим этим делам в марте того года и с волнением ждал результатов, пока не стало известно, что мы добились благоприятного постановления. Это решение суда означало, что ни один ребенок, обвиненный в каком угодно преступлении, больше не будет автоматически приговариваться жить и умереть в тюрьме. Свыше двух тысяч осужденных, приговоренных к пожизненному заключению без права на освобождение за преступления, совершенные, когда они были детьми, теперь потенциально могли рассчитывать на сокращение срока и свободу. Некоторые штаты изменили свои законы, чтобы создать для детей-преступников приговоры, оставлявшие больше надежды. Прокуроры во многих местах сопротивлялись ретроактивному применению решения Верховного суда по делу «Миллер против Алабамы», но теперь у всех появилась новая надежда, в том числе и у Эшли Джонс и Трины Гарнетт.
Мы продолжали работу над вопросами, касающимися детей, берясь за все новые дела. Я считал, что должен быть принят полный запрет на размещение детей младше 18 лет в одних тюрьмах и изоляторах со взрослыми. Мы подавали иски, стремясь добиться прекращения этой практики. Я также был убежден, что очень маленьких детей вообще ни в коем случае нельзя судить во взрослом суде. Они уязвимы для всевозможных проблем, которые повышают риск неправомерного осуждения. Ни один ребенок в возрасте 12, 13 или 14 лет не способен защитить себя в системе взрослой криминальной юстиции. Неправомерные осуждения и незаконные суды над малолетними детьми — явление очень распространенное.
На пару лет раньше мы добились освобождения Филиппа Шоу, которому было четырнадцать, когда его неправомерно осудили и приговорили к пожизненному заключению без права на освобождение в Миссури. Жюри было избрано противозаконным методом{149} — с исключением афроамериканцев. Я вел два дела в Верховном суде Миссисипи, в которых суд постановил, что осуждения и приговоры маленьких детей незаконны. Демариусу Баньярду было тринадцать лет, когда его угрозами заставили участвовать в ограблении, которое привело к фатальной перестрелке в Джексоне, штат Миссисипи. Ему был вынесен обязательный{150} пожизненный приговор — после того как присяжным было незаконно заявлено, что он должен доказать свою невиновность так, чтобы не было никаких сомнений, а штат представил непозволительные доказательства. Решением нового суда он был приговорен к ограниченному сроку заключения, и теперь у него появилась надежда на освобождение.
Данте Эвансу было 14 лет, после урагана Катрина он жил в предоставленном FEMA доме на колесах вместе с буяном-отцом в Галфпорте, штат Миссисипи. Отец, который прежде дважды чуть не убил мать Данте, был застрелен сыном, когда спал в кресле. Мальчик неоднократно говорил школьной администрации о насилии, но никто так и не вмешался. Я рассказал о диагнозе Данте — посттравматическое стрессовое расстройство, ставшее результатом попыток убийства его матери, — во время прений в Верховном суде Миссисипи. Верховный суд обратил особое внимание на отказ суда{151} первой инстанции представить это доказательство на слушании и распорядился назначить делу Данте новое рассмотрение в суде.
Наша работа по смертной казни тоже принимала обнадеживающий оборот. Число смертников в Алабаме, для которых мы добились освобождения, достигло сотни. Мы создали целую новую общину бывших осужденных заключенных, которые были незаконно осуждены или приговорены к смерти и получили новые судебные процессы или слушания по своим приговорам. Большинство из них не вернулись в тюрьму для смертников. Начиная с 2012 г. у нас был период, когда на протяжении 18 месяцев в Алабаме не совершилась ни одна новая казнь. Продолжавшиеся судебные дебаты по протоколам применения смертельных инъекций и по другим вопросам обоснованности смертной казни существенно затормозили скорость приведения приговоров в исполнение в этом штате. В 2013 г. Алабама установила рекорд — самое низкое число новых смертных приговоров с момента возобновления смертной казни в середине 1970-х. Это было очень обнадеживающее развитие событий.