В 1909 году Николай Невский окончил Рыбинскую гимназию с серебряной медалью. Хотя у него и было большое желание посвятить себя изучению восточных языков, он вынужден был, уступая настояниям тети Вари, на попечении которой находился после смерти дедушки и бабушки, поступить в Технологический институт. Тетя Варя хотела видеть своего любимого племянника инженером. Тяжело было покидать родной дом. Но в то же время и радостно. Ведь впереди открывалась новая, неизведанная жизнь, конечно же, полная радости и счастья.
Вещи отправили на вокзал с извозчиком. Сами пошли пешком. Сколько лет бегал Коля по Крестовой в гимназию. Сейчас по этой же улице он начинает путь в большую жизнь. Вот и угол Крестовой и Пушкинской. Отсюда начинается дорога к вокзалу. Мимо деревянных домов-дач с мансардами и резными наличниками, мимо деревянной лютеранской церкви и каменного красного красавца костела, немножко похожего на знаменитый Реймский собор, который он видел на фотографиях. В просторных залах недавно выстроенного вокзала суета, какая бывает всегда перед отходом поезда в Петербург.
Стоя на подножке вагона, он последний раз машет рукой тете Варе, сестрам, городу, своему детству. Прощай, Рыбинск. Впереди Петербург. Здравствуй, новая жизнь!
На берегах Невы
В Петербургском технологическом институте Николай Александрович проучился год. Он был переведен на второй курс и даже прошел летом практику в качестве помощника машиниста товарных и пассажирских поездов. Но душа его не лежала к избранной по настоянию родных специальности. В Петербурге, где он мог много читать о Востоке и познакомиться с деятельностью факультета восточных языков Петербургского университета, его решение посвятить себя изучению языков и культуры стран Дальнего Востока еще более окрепло. Летом 1910 года Невский покидает Технологический институт и поступает в университет, «избрав специальностью, — как он писал позднее в своей автобиографии, в мае 1936 г., — языки китайский и японский, к которым с давних пор чувствовал влечение».
Юноша в форменной тужурке студента-путейца Технологического института привлекал на факультете всеобщее внимание. Но скоро любопытство сменилось удивлением. Новичок поражал своими способностями к языкам и неподдельным интересом к учебе. В университетском общежитии студенты с Кавказа восторгались тем, как поразительно точно этот волжанин воспроизводил труднейшие звуки их родных языков.
В университете Николай Александрович познакомился с будущим известным советским востоковедом академиком Николаем Иосифовичем Конрадом. Его любимым учителем становится Василий Михайлович Алексеев (академик с 1929 г.).
Именно в те годы с молодыми преподавателями В. М. Алексеевым и А. И. Ивановым в русскую китаистику влилась новая, живая струя. Молодые преподаватели стремились дать студентам навыки разговорной речи. С Алексеевым на факультет пришло увлечение китайской литературой, в особенности поэзией и китайским искусством, не лишенное экзотического налета и в какой-то мере связанное с некоторыми направлениями русской поэзии тех лет.
Японский язык на факультете вели Г. II. Доля, чиновник Министерства иностранных дел, которому в утренние часы было разрешено преподавать в университете, и японец Иосибуми Курано.
В 1913 г. Н. А. Невский первый раз посетил Японию. На всю жизнь осталось воспоминание о том, как он в гостинице впервые заговорил по-японски. Он старательно подбирал слова и выражения, произнося их точно на выученным правилам, но — увы! — прислуга с любопытством толпилась вокруг, и никто его не понимал.
Из дверей соседнего номера появился пожилой, интеллигентного вида японец в очках, послушал и вежливо сказал:
— Сударь, вы изволите говорить на языке первых сёгунов[50]. Таким языком говорили семьсот лет назад. Поэтому этим людям вас трудно понять.
Пришлось во многом учиться заново.
Как вспоминает видный японский ученый — этнограф Macao Ока, много лет спустя Невский не раз, весело смеясь, рассказывал эту историю своим японским друзьям.
В 1914 году Н. А. Невский представил свое дипломное сочинение на тему: «Дать двойной перевод (дословный и парафраз) пятнадцати стихотворений поэта Ли Бо, проследить в них картинность в описаниях природы, сравнить по мере надобности с другими поэтами и дать основательный разбор некоторых иностранных переводов».
Эпиграфом к своему диплому Николай Александрович избрал следующие строки Тютчева:
Не то, что мните вы, природа,
Не слепок, не бездушный лик:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Он и стремился показать в своем сочинении, как известный китайский поэт постигал душу природы, как он переводил ее язык в язык четких, выпуклых, удивительно емких образцов китайской поэзии. Работа была выполнена блестяще. Признав дипломное сочинение Н. А. Невского весьма удовлетворительным, В. М. Алексеев сделал следующую приписку, обращаясь к автору: «Работа Ваша выполнена прекрасно. Усилия, употребленные на понимание трудных, оторванных от контекста стихов и на создание искусного перевода, увенчались полным успехом, особенно благодаря добросовестному отношению Вашему к каждому слову и выражению. Погрешности, отмеченные на полях, имеют характер более нежели извинительный, ибо обязаны только вполне понятному недостатку опытности».
Через двадцать лет в записке о предполагаемом избрании профессора Николая Александровича Невского в действительные члены Академии наук СССР академик В. М. Алексеев, вспоминая те годы, писал: «В 1910 г. Н. А. поступил на китайско-японское отделение Фак. Вост. Языков, где его преподавателям, в том числе и одному из подписавших эту записку, стало очевидным полное соответствие призвания с наличностью необыкновенных способностей и такой же рабочей силы. В результате своих занятий он написал работу на исключительно для него предложенную тему, требовавшую поэтического анализа наиболее трудных стихотворений Ли Бо[51], и справился с темой, как с тех пор никто из учащихся китаистов».
Поскольку перед факультетом стояла задача подготовить опытные кадры преподавателей-японистов, Н. А. Невский был оставлен при университете для подготовки к профессорской деятельности. Однако в связи с начавшейся первой мировой войной средств у факультета не хватало, и Невский временно был оставлен без всякого содержания. Поэтому, пополняя свое образование уже в первую очередь как японовед, он одновременно поступил на работу в нумизматической отдел Государственного Эрмитажа, где занимался разбором китайских и японских монет.
В Стране восходящего солнца
Через год университет изыскал средства и направил Николая Александровича в Японию для усовершенствования знаний и приобретения необходимых навыков в разговорном языке.
Невскому было предложено заниматься в Японии синтоизмом[52]. В Японии к тому времени уже находились О. О. Розенберг, изучавший японский буддизм, и Н. И. Конрад, работавший над темой «Китайская культура в Японии».
Николай Александрович с увлечением принялся за работу. Он изучает памятники древней японской литературы, в особенности норито[53]. Норито сопровождались обычно магическими действиями и заклинаниями, которые до недавнего времени вводились в придворные религиозные церемониалы и были очень похожи на некоторые ритуальные песни японских шаманок-знахарок из северо-восточных провинций и моления жриц с островов Рюкю.
Торжественное, ритмичное звучание древних обрядовых песнопений захватывало:
Подносится жертва обильная:
Богу-мужу на одеяние —
светлые ткани,
блестящие ткани,
мягкие ткани,
грубые ткани…
В равнине великого луга растущее —
овощи сладкие,
овощи горькие…
В равнине синего моря живущее —
с плавниками широкими,
с плавниками узкими…
Николай Александрович много ездит по Японии, изучает синтоизм в жизни. Это неизбежно приводит его к занятию этнографией, что было его увлечением еще студенческих лет. Учась в университете, Невский был частым гостем Музея антропологии и этнографии и посещал семинары знаменитого этнографа Л. Я. Штернберга. Николай Александрович знакомится с видными японскими этнографами того времени Накаяма Таро и Янагида Кунио и начинает сотрудничать в японских этнографических журналах.
Этнографические занятия пробудили у него интерес к языку и фольклору айнов — древнего населения японских островов, Сахалина и Курил, а также к диалектам японского языка, особенно таким древним, как язык жителей островов Рюкю.
В России произошла Октябрьская революция. Началась гражданская война. Войска интервентов оккупировали Дальний Восток. Пути к возвращению на Родину пока были отрезаны. Невский поступает в японский Высший коммерческий институт в городе Отару на Хоккайдо преподавателем русского языка. Научных занятий он не бросает.
В 1921 году Николай Александрович женился на японке Мантани Исо, дочери крестьянина-рыболова из деревни Ирика на Хоккайдо. Их брак был зарегистрирован в Советском генконсульстве в городе Кобэ. Мантани Исо была учительницей музыки. Они обучала игре на японском национальном инструменте бива.
Невский усиленно занимается диалектологией, посещает лекции видного японского диалектолога Киндайти[54]. Научные занятия заполняли все его свободное время, всю его жизнь.
Вот выписки из дневника И. А. Невского тех лет.
30 декабря 1921 года.
«Проснулся в половине восьмого.
Начал разбирать Меноко-юкара[55], записанную в Отару 20-го числа сего месяца. Пока дело продвигается слабо, не могу еще как следует анализировать текст, придется в Новом году прослушать еще лекции две у Киндайти. Около десяти часов явился студент Учительского института… Уинтин Кенгфу, уроженец острова Маякодзима… Со слов Уинтйна записал следующую сказку…