вательскую вне соответствий несло отрицание смысла который должно было утверждать думая я был я не был кто был не был кто.
Я ощущал запах речных излучин за сумраком и я видел последний свет, сонный и безмятежный на болотистых равнинах, осколки разбитого зеркала, а за ними в бледном ясном воздухе начинались огоньки, трепетные, как мотыльки, парящие в темной дали. Бенджамин. Вениамин сын моей. Он всегда сидел перед этим зеркалом. Убежище самое верное где все противоречия примирялись умолкали разрешались. Вениамин сын моей старости оставленный заложником в Египте. О Вениамин. Дилси говорила, что маму гордость заела. Они входят в жизнь белых вот так – внезапными резкими черными струйками, которые выделяют белые факты в миг неопровержимой истины, словно под микроскопом; и все остальное время – просто голоса, которые смеются, когда вы не понимаете, над чем можно смеяться, слезы, когда нет причин для слез. Они бьются об заклад, четным или нечетным будет число провожающих на похоронах. Целый бордель их в Мемфисе впал в религиозное исступление и они голые выбежали на улицу. Чтобы справиться с одной из них, потребовалось трое полицейских. Да Иисус О добрый человек Иисус О-о добрый человек
Трамвай остановился. Я сошел, а они смотрели на мой глаз. Когда подошел городской трамвай, он был полон. Я остался на задней площадке.
– Впереди есть свободные места, – сказал кондуктор. Я заглянул в вагон. Слева свободных мест не было.
– Мне недалеко, – сказал я. – Я постою тут.
Мы переехали через реку. То есть через мост, медленно изгибающийся в высоте между безмолвием и темной пустотой, где огоньки, желтые, красные, зеленые, трепетали в ясном воздухе, повторяясь опять и опять.
– Вы бы все-таки прошли вперед и сели, – сказал кондуктор.
– Мне скоро сходить, – сказал я. – Остановки через две.
Я сошел еще до почты. Впрочем, они все сейчас уже сидят где-нибудь, и тут я услышал мои часы и начал прислушиваться, не пробьют ли куранты, и потрогал письмо Шриву под сюртуком, а по моей руке струились обкусанные тени вязов. А потом, когда я свернул в большой двор, куранты действительно начали бить, и я шел дальше, а звуки набегали, как рябь в пруду, обгоняли меня и уносились дальше, говоря: без четверти – что? Пусть так. Без четверти что.
В наших окнах было темно. Подъезд был пуст. Войдя, я пошел вдоль левой стены, но он был пуст – только лестница, изгибаясь, уходила вверх, в тени, и отзвуки шагов печальных поколений, как легкая пыль на тенях, и мои шаги, будящие их, чтобы вновь оседала легкая пыль.
Я увидел письмо прежде, чем зажег свет, – оно было прислонено к книге на столе так, чтобы я сразу его увидел. Назвал его моим супругом. Но Споуд сказал, что они едут куда-то там и вернутся очень поздно, а миссис Блэнд требуется еще один кавалер. Я бы его увидел, а следующего трамвая ему придется ждать час, потому что после шести. Я вынул часы и послушал, как они пощелкивают, не зная, что они даже врать не могут. Потом я положил их на стол циферблатом вверх, и взял письмо миссис Блэнд, и разорвал его, и бросил клочки в корзину, и снял сюртук, жилет, воротничок, галстук и рубашку. Галстук тоже был испорчен. Но ведь негры. Кровавый узор, и может быть, он скажет, что это тот, который носил Христос. В комнате Шрива я нашел бензин, разложил жилет на столе, чтобы он лежал на твердом, и открыл пузырек.
первое авто в городе у девушки Девушка вот именно Джейсон не выносил запаха бензина его тошнило и уж совсем взбесился что у девушки не было сестры и только Бенджамин Вениамин сын моей печальной если бы у меня была мать чтобы я мог сказать мама мама Бензина ушло очень много, а потом я уже не мог разобрать, осталось ли пятно или это только бензин. От него опять зазудела царапина, и я пошел вымыть руки, а жилет повесил на стул и опустил лампочку, чтобы она сушила мокрое место. Я вымыл лицо и руки, но все равно чувствовал его запах под запахом мыла – жгучий, стягивающий ноздри. Потом я открыл саквояж, и достал рубашку, воротничок и галстук, а окровавленные спрятал, и закрыл саквояж, и оделся. Пока я приглаживал волосы, пробило половину. Но все равно еще было время до трех четвертей, если, конечно увидев в мчащейся темноте только его собственное лицо без сломанного пера если их не две но не могут же две точно такие же ехать в Бостон в ту же самую ночь и тогда мое лицо его лицо на миг за грохотом когда из темноты два освещенных окна в окостенелом мгновенном грохоте исчезло его лицо и мое в тот миг как я вижу видел видел ли я не попрощавшись навес пустой без жевания дорога пустая в темноте в тишине мост изгибающийся в тишину в темноту в сон вода мирная и быстрая не попрощавшись
Я погасил свет и ушел к себе в спальню, прочь от бензина, но продолжал чувствовать его запах. Я стоял у окна, и занавески медленно появлялись из темноты и касались моего лица, словно кто-то, дышащий во сне, медленно возвращаясь в темноту, оставляя прикосновение. После того как они исчезли наверху мама лежала в кресле прикрывая рот платком с камфорой. Отец все так же сидел рядом с ней держа ее руку а рев бился отступал в отдаление словно для него не было места в тишине Когда я был маленьким, в одной из наших книжек была картинка, изображавшая какое-то темное место, в котором единственный луч света косо падал на два лица, вознесенные из тени. Ты знаешь, что бы я сделала, будь я королем? Она никогда не была королевой или феей, а обязательно королем, или великаном, или генералом Я бы разломала стену и вытащила бы их и хорошенько их выдрала бы Она была смята, вырвана. Я был рад. Я открывал бы ее опять и опять пока темница не стала бы мамой она и отец вверху в слабом свете держась за руки а мы затерявшиеся где-то даже ниже них даже без единого луча света. Потом к этому примешивалась жимолость. Едва я гасил свет и пытался уснуть как она начинала вливаться в комнату волнами нарастая и нарастая и я задыхался и мне приходилось с силой втягивать воздух чтобы вырвать глоток его пока я не вставал и не отыскивал дорогу ощупью как тогда когда был совсем маленьким руки способны видеть касаясь в сознании чертя невидимую дверь Дверь теперь руки ничего не видят Мой нос видел бензин, жилет на столе, дверь. Коридор все еще был пуст и свободен от шагов печальных поколений ищущих воды. и глаза не видящие стиснутые как зубы не доверяя сомневаясь даже когда нет боли голень лодыжка колено долгое невидимое течение лестничных перил где неверный шаг в темноте наполненной спящими мама отец Кэдди Джейсон Мори дверь я не боюсь только мама отец Кэдди Джейсон Мори спят уже так давно я догоню я буду спать быстро когда я дверь Дверь дверь Она тоже была пуста – трубы, фаянс, грязноватые тихие стены, трон раздумий. Я забыл стакан но я мог бы руки способны видеть охлаждая пальцы невидимое лебединое горло где и без жезла Моисея стаканом коснись легко не стуча наклони прохладное горло стуча охлаждая металл стакан полня переполняя охлаждая стакан пальцы смывая сон оставляя вкус увлажненного сна в долгой тишине горла Я пошел назад по коридору, будя в тишине шепчущие батальоны потерянных шагов, назад в бензин, а часы отстукивали свою неистовую ложь на темном столе. Потом занавески, дышащие из темноты на мое лицо, оставляющие дыхание на моем лице. Еще четверть часа. А потом я перестану быть. Слова, исполненные высшего покоя. Слова, исполненные наивысшего покоя. Non fui. Sum. Fui. Non sum. Где-то я слышал однажды колокола. Миссисипи или Массачусетс. Я был. Меня нет. Массачусетс или Миссисипи. У Шрива в кофре есть бутылка. Ты что так его и не вскроешь мистер и миссис Джейсон Ричмонд Компсон извещают Три Раза. Дня. Ты что так его и не вскроешь о бракосочетании своей дочери Кэндейс что алкоголь учит путать средства с целью Я есмь. Пей. Меня не было. Давайте продадим луг Бенджи чтобы Квентин мог поступить в Гарвард и я мог бы стучать моими костями кость о кость. Я буду мертв в. Неужели всего только год сказала Кэдди. У Шрива в кофре есть бутылка. Сэр я не нуждаюсь в бутылке Шрива я продал луг Бенджи и я могу быть мертвым в Гарварде Кэдди сказала в пещерах и гротах моря мирно колыхаясь в такт движению приливов и отливов потому что Гарвард столь прекрасно звучит сорок акров невысокая цена за прекрасный звук. Прекрасный мертвый звук мы обменяем луг Бенджи на прекрасный мертвый звук. Его ему надолго хватит потому что он его не может услышать разве что почует едва она вошла в дверь он начал плакать я все время думал что это один из городских хлыщей которыми ее всегда дразнил отец пока не. Я замечал его не больше любого заезжего коммивояжера думал что это армейские гимнастерки пока не понял внезапно что он вовсе не думает обо мне как о потенциальной опасности но думает о ней когда он посмотрел на меня смотрел на меня сквозь нее словно сквозь осколок цветного стекла зачем тебе понадобилось вмешиваться разве ты не знаешь что никакой пользы от этого не будет я думал ты оставишь это маме и Джейсону
разве мама подослала Джейсона шпионить за тобой я не стал бы
Женщины пользуются только чужими кодексами чести это потому что она любит Кэдди и оставалась внизу даже когда была больна чтобы отец не поддразнивал дядю Мори в присутствии Джейсона отец говорил что дядя Мори нетверд в мифологии ему не следовало бы прибегать к услугам бессмертного слепого мальчика самолично а лучше было бы избрать Джейсона ибо Джейсон допустил бы только тот же промах который допустил бы сам дядя Мори а не тот который заработал ему синяк под глазом сынишка Паттерсонов был к тому же меньше Джейсона они продавали змеи по пять центов штука пока не перессорились из-за финансовой стороны Джейсон нашел себе другого партнера еще меньше во всяком случае достаточно маленького потому что Т.П. сказал что Джейсон по-прежнему казначей но отец сказал с какой стати дяде Мори нужно работать если он отец может содержать не то пять не то шесть негров которые ничего не делают и только сидят засунув ноги в духовку разумеется он может предоставлять дяде Мори стол и кров и одалживать ему небольшие суммы поскольку благодаря ему его отца вера в небесное происхождение человеческой породы не утрачивает жара и тогда мама начинала плакать и говорила что отец считает будто его семья лучше ее семьи что он высмеивает дядю Мори чтобы научить нас тому же она не могла понять что отец учил нас что все люди это просто сгустки куклы набитые опилками набранными с мусорных куч куда были выброшены все прежние куклы и опилки текли из какой раны в каком боку того кто не за меня не умер. Бывало смерть представлялась мне человеком вроде дедушки его другом очень близким тайным другом каким нам представлялось дедушкино бюро ни в коем случае не трогать и даже громко не разговаривать в комнате где оно стояло мне всегда казалось что они где-то вместе все это время ждут чтобы старый полковник Сарторис сошел вниз и сел рядом с ними ждут на высоком месте за можжевельником полковник Сарторис был еще выше и глядел вдаль на что-то и они ждали когда он кончит глядеть на это и спустится вниз дедушка был в мундире и нам было слышно журчание их голосов за можжевельником они всегда разговаривали и дедушка всегда был прав.