– Вот проповедник так проповедник! Поначалу-то и смотреть вроде не на что, а уж потом!
– Он увидел державу и славу.
– Верно. Видел их. Прямо как я тебя.
Дилси плакала беззвучно, и ее лицо оставалось неподвижным, а слезы катились своими извилистыми путями среди морщин; она шла, высоко подняв голову, и не вытирала их.
– Ну, чего ты, мама? – сказала Фроуни. – Люди же смотрят. А скоро мы мимо белых пойдем.
– Я видела первого и последнего, – сказала Дилси. – Ну и оставь меня.
– Чего первого и последнего? – сказала Фроуни.
– Оставь, – сказала Дилси. – Видела я начало, а теперь вижу конец.
Однако прежде, чем они свернули на улицу, она остановилась, приподняв платье, и утерла глаза подолом самой верхней из нижних юбок. Потом они пошли дальше. Бен плелся рядом с Дилси и глядел на Ластера, который, лихо заломив новую соломенную шляпу, вышагивал с зонтиком впереди в солнечном свете, как большой глупый пес глядит на маленькую умную собачонку. Они дошли до калитки и свернули в нее. Бен сразу начал хныкать, и некоторое время все они смотрели от калитки на квадратный облупившийся дом с обветшалым крыльцом-верандой.
– Что там нынче случилось-то? – сказала Фроуни. – Что-то ведь не так.
– Ничего, – сказала Дилси. – У тебя свои дела, а у белых свои.
– Что-то там не так, – сказала Фроуни. – Я ж его ни свет ни заря услышала. Ну, да это не мое дело.
– А я знаю что, – сказал Ластер.
– Лучше б ты поменьше знал, – сказала Дилси. – Фроуни ж сказала, что это не твое дело, ты что, не слышал? Уведи-ка Бенджи за дом, и чтоб он у тебя не плакал, пока я соберу обед.
– А я знаю, где мисс Квентин, – сказал Ластер.
– Ну и знай, да только про себя, – сказала Дилси. – Как Квентин понадобится твой совет, я тебе скажу. А теперь идите-ка играть за домом.
– Ты же знаешь, что будет, чуть они там начнут гонять мячик, – сказал Ластер.
– Они еще не сейчас начнут. А к тому времени Т.П. подойдет покатать его. Ну-ка, дай мне новую шляпу-то.
Ластер отдал ей шляпу и пошел с Беном на задний двор. Бен все еще хныкал, но негромко. Дилси и Фроуни пошли в хижину. Вскоре Дилси снова появилась в вылинявшем ситцевом платье и пошла на кухню. Огонь в плите погас. В доме не было слышно ни звука. Она надела фартук и поднялась наверх. Нигде не было слышно ни звука. В комнате Квентин все оставалось как перед их уходом. Она вошла, и подобрала трико, и убрала чулок в ящик, и закрыла его. Дверь миссис Компсон была закрыта. Дилси постояла перед ней, прислушиваясь. Потом открыла ее и вошла – вошла в душную всеобъемлющую вонь камфоры. Шторы были опущены, комната и кровать в полумраке, так что сначала она решила, что миссис Компсон спит, и уже повернулась уходить, когда та заговорила.
– Ну? – сказала она. – Что такое?
– Это я, – сказала Дилси. – Вам нужно чего?
Миссис Компсон не ответила. Немного погодя, вовсе не повернув головы, она сказала:
– Где Джейсон?
– Он еще не вернулся, – сказала Дилси. – Чего вам нужно-то?
Миссис Компсон ничего не сказала. Подобно многим холодным слабым натурам, столкнувшимся наконец с неотвратимой катастрофой, она откуда-то эксгумировала подобие стойкости, силы. У нее это была неколебимая убежденность в сути еще не открывшегося события.
– Ну? – сказала она потом. – Ты ее нашла?
– Что нашла? О чем вы?
– Записку. Все-таки у нее должно было хватить уважения, чтобы написать записку. Даже Квентин написал.
– Об чем это вы? – сказала Дилси. – Разве вы не знаете, что она жива-здорова? Помяните мое слово, еще не стемнеет, как она придет.
– Вздор, – сказала миссис Компсон. – Это у нее в крови. Как дядя, так и племянница. Или как мать. Уж и не знаю, что было бы хуже. Но меня, кажется, это даже не трогает.
– Да зачем вы так говорите? – сказала Дилси. – С чего бы она вдруг такое сделала?
– Не знаю. А какая причина была у Квентина? Во имя всего святого, какая у него была причина? Ведь не просто же он хотел пойти мне наперекор и заставить меня страдать. Каков бы ни был Бог, этого бы он не допустил. Я же из благородной семьи. Глядя на мое потомство, можно и усомниться, но это так.
– Вот погодите, и сами увидите, – сказала Дилси. – Вечером она будет тут. У себя в постели.
Миссис Компсон ничего не ответила. Намоченное камфорой полотенце лежало у нее на лбу. Черный халат лежал поперек изножья постели. Дилси стояла, держась за дверную ручку, и смотрела на нее.
– Ну? – сказала миссис Компсон. – Чего ты ждешь? Ты собираешься приготовить хоть какой-нибудь обед для Джейсона и Бенджамина или нет?
– Джейсон еще не пришел, – сказала Дилси. – Чего-нибудь я сготовлю. А вам все-таки ничего не нужно? Грелка еще горячая?
– Ты могла бы дать мне мою Библию.
– Я ж дала вам ее утром.
– Ты положила ее на край кровати. Сколько времени, по-твоему, она могла там пролежать?
Дилси прошла от двери к кровати, и пошарила в тенях под ее краем, и нащупала раскрытую Библию, упавшую переплетом вверх. Она расправила загнувшиеся страницы и опять положила книгу на кровать. Миссис Компсон не открыла глаз. Ее волосы и подушка были одного цвета, под апостольским платом влажного от камфоры полотенца она походила на молящуюся старуху монашенку.
– Не клади же ее опять туда, – сказала она, не открывая глаз. – Ты положила ее туда в тот раз. Или ты хочешь, чтобы я встала с постели поднимать ее?
Дилси протянула руку с Библией через нее и положила книгу на широкий край постели.
– Вы ж так читать не сможете, – сказала она. – Может, поднять немножко штору?
– Нет. Оставь шторы в покое. Иди и приготовь что-нибудь для Джейсона.
Дилси вышла. Она закрыла дверь и вернулась в кухню. Плита почти совсем остыла. Пока Дилси стояла перед ней, часы над буфетом пробили десять раз.
– Час дня, – сказала она вслух. – Джейсон домой не вернется. Я видела первого и последнего, – сказала она, глядя на холодную плиту. – Я видела первого и послед него.
Она принялась ставить на стол кое-какую холодную еду. Двигаясь взад и вперед, она запела гимн. Она повторяла и повторяла две первые строчки до конца мелодии. Собрав на стол, она подошла к двери и позвала Ластера, и через две-три минуты вошли Ластер с Беном. Бен все еще постанывал, словно про себя.
– Он так и не замолчал, – сказал Ластер.
– Идите-ка есть, – сказала Дилси. – Джейсон обедать не вернется.
Они сели за стол. С твердой пищей Бен справлялся сам, однако и теперь, когда перед ним стоял холодный обед, Дилси все-таки повязала ему на шею полотенце. Они с Ластером начали есть. Дилси расхаживала по кухне, напевая те две строчки гимна, которые помнила.
– Можете себе стонать и есть на здоровье, – сказала она. – Джейсон домой не вернется.
В это время он был в двадцати милях от них. Выйдя из дому, он сразу же поехал в город, обгоняя неторопливых воскресных прохожих и властный звон в смятенном воздухе. Он пересек пустынную площадь и свернул в узкую улочку, в которой тишина была еще резче, и остановился перед деревянным домом, и пошел по обсаженной цветами дорожке к крыльцу.
За дверью из проволочной сетки разговаривали люди. Он поднял руку чтобы постучать, но услышал шаги и удерживал ее, пока дверь не отворил дюжий мужчина в черных суконных брюках и накрахмаленной белой рубашке без воротничка. У него была буйная седеющая шевелюра и серые глаза, круглые и блестящие, как у маленького мальчика. Он схватил руку Джейсона и втянул его в дом, продолжая энергично ее трясти.
– Входите же, – сказал он. – Входите.
– Вы готовы ехать? – сказал Джейсон.
– Да входите же, – сказал тот, подхватив его за локоть и вталкивая в комнату, где сидели мужчина и женщина. – Вы ведь знакомы с мужем Мертл? Джейсон Компсон – Вернон.
– Да, – сказал Джейсон. Он даже не посмотрел на Вернона, и когда шериф подтащил стул из угла, Вернон сказал:
– Мы пойдем, чтобы не мешать вам разговаривать. Пошли, Мертл.
– Нет-нет, – сказал шериф. – Сидите где сидели. Не так ведь уж это серьезно, а, Джейсон? Садитесь-ка.
– Я расскажу вам все по дороге, – сказал Джейсон. – Берите пальто и шляпу.
– Ну, мы пошли, – сказал Вернон, вставая.
– Сиди где сидишь, – сказал шериф. – Мы с Джейсоном выйдем на веранду.
– Да берите же пальто и шляпу, – сказал Джейсон. – Они и так уже опередили нас на двенадцать часов. – Шериф повел его назад на крыльцо. Проходившие мимо мужчина и женщина окликнули его. Он в ответ дружески и благодушно помахал рукой. Колокола все еще звонили – в той части города, которая носила название Негритянской лощины.
– Берите же шляпу, шериф, – сказал Джейсон. Шериф пододвинул два стула:
– Садитесь-ка и объясните мне, что, собственно, случилось.
– Я объяснил вам по телефону, – сказал Джейсон, продолжая стоять. – Я сделал это, чтобы сберечь время. Мне что же, к закону обращаться, чтобы заставить вас исполнить ваш прямой долг?
– Ну-ка садитесь и объясните все толком, – сказал шериф. – А уж я окажу вам всемерную помощь.
– Помощь, как бы не так, – сказал Джейсон. – Вы вот это называете помощью?
– Мы ведь теряем время из-за вас, – сказал шериф. – Ну-ка садитесь и объясните все толком.
И Джейсон объяснил ему, и, подогреваемый ощущением незаслуженной обиды и бессилия, которое нарастало с каждым словом, он в яростном нагромождении самооправданий и возмущения скоро забыл, что спешит. Шериф смотрел на него холодными блестящими глазами.
– Но вы же не знаете наверное, что это сделали они, – сказал он. – Вы только так думаете.
– Не знаю? – сказал Джейсон. – Я же целых два дня гонялся за ней по всяким закоулкам, чтоб не дать ей встретиться с ним, после того как я ей сказал, что я с ней сделаю, если еще раз застану их вместе, а вы говорите, я не знаю, что эта стер…
– Ну-ну, – сказал шериф. – Достаточно. Хватит этого. – Он посмотрел через улицу, засунув руки в карманы.
– И когда я обращаюсь к вам, как к представителю закона, – сказал Джейсон.