— Расклад, говоришь. Идем, конечно. Только, Сидор, без крови. Ты меня понял? Это приказ.
— Ты, тащ майор, приказами не бросайся, Неужто я без понимания? Этот засранец моей крови не проливал, хоть и поспособствовал. Придумаем что-нибудь без крови, — сказал Синицын и, не оглядываясь, пошел к подъезду.
* * *
Сидор, несмотря на хромоту, взлетел по лестнице на пятый этаж и ждал Иохеля перед дверью нужной им квартиры, переминаясь с ноги на ногу. Дождавшись доктора, он подошел к двери и нажал кнопку звонка, возле которой был приклеен картонный прямоугольник с надписью «Вольский». За дверью послышались шаги и они услышали «Кто там?», произнесенное ломающимся юношеским голосом.
— Виталию Андреевичу пакет, — сказал Иохель.
— В почтовый ящик бросьте, нет его дома.
— Так мне расписаться за пакет надо.
— Его нет дома, он уехал.
— Послушайте, мне всё равно, кто распишется. Войдите в мое положение, что ж я, к вам ходить по сто раз буду? Вы распишитесь, да и заберете. Вам что, трудно?
Щелкнул замок и дверь немного приоткрылась. Синицын тут же нажал на дверь плечом и вставил в образовавшуюся щель ногу. Мгновение посопротивлявшись, их собеседник отступил и дверь широко распахнулась.
— Ну здравствуй, Вова Вольский, — улыбнувшись, сказал Сидор и шагнул вперед.
— Вы что… я… нельзя же…, — пролепетал высокий, немного сутулый парень.
— Можно, Вова. Пойдем уже в комнату вашу, что же мы на пороге стоим? — ответил Синицын и подтолкнул его. — Иди, голубчик, иди.
Неудачливый грабитель, понукаемый Сидором, пошел по коридору. Иохель зашел в квартиру, аккуратно закрыл замок и пошел за ними.
— Ну, рассказывай, — закрыв за собой дверь, сказал Гляуберзонас Вове, которого Синицын уже успел посадить на стул, вытащенный на середину комнаты.
— Это не я, это всё Ванька… я не хотел, это он… он меня заставил! — всхлипывая, заголосил Вольский.
— Конечно, он, — сказал Иохель. — Что ж мы сразу не догадались? Надо парню конфетку, что ли дать, а то, видишь, расстроился совсем.
Сидор подошел к Вове и отвесил ему подзатыльник.
— Что с ним делать, а? — произнёс он, брезгливо глядя на подростка. — Ясно же как день, что увидел у матери деньги, вспомнил, что я приходил, с этим уродом, который Рыжий, в следующий раз проследили и захотели деньжат срубить. Это ладно, а что ж ты дружка своего в канализацию скинул? Похоронить по людски не смог, к крысам в дерьмо выбросил. Говно, а не человек. Вот куда его?
— Работать парню надо, — предложил Иохель. — Чтобы поработал хорошо и хотелось бы отдохнуть немного, а не песни дурным голосом вопить. Как думаешь, хорошая идея?
— Я даже знаю такую работу, которая ему мозги хорошо прочистит. Давай, Моисеич, я попробую.
— Ну пробуй, вроде ничего сложного. Если что, я помогу.
* * *
На следующий день Вова вернулся домой под вечер.
— Чем от тебя воняет, сына? — спросила его мать, открывая окно. — Упал куда-то?
— Ма, я на работу устроился, — с гордостью заявил Вольский. — Помощником золотаря. Платят немного, но работа хорошая, мне нравится.
* * *
— Полина, ты не хочешь завтра вечером домой пойти?
— Ты меня выгоняешь? Мог бы и как-то помягче сказать.
— Вообще-то я хотел с тобой вместе сходить. Просто мне надо с Юзиком встретиться, а он живет у тебя в подъезде, только этажом выше.
— С тобой пойду, конечно, раз не выгоняешь. А что за Юзик? Никаких Юзиков не знаю у нас в подъезде, ни этажом выше, ни ниже.
— Рапопорт Иосиф Абрамович. Мы воевали вместе когда-то, я когда от тебя уходил… ну, тогда… встретились с ним случайно, на лестнице столкнулись, представляешь?
— Ты такой смешной, когда смущаешься. Тебе тридцать пять лет, ты врач, на войне был, и что? Ты смущаешься, когда говоришь мне, что был со мной. Иохель, ты же меня даже раздетую видел! Ты просто невозможный!
— Да не смущаюсь я, просто… не знаю (куда хоть слова подевались? проклятое еврейское воспитание)…
— Что ты не знаешь? Видел ли меня раздетой? — засмеялась Полина. — Гляуберзонас, я и сейчас без одежды, подожди, вот одеяло только сброшу. Кстати, надо бы это одеяло убрать, жарко же. Ты не против?
— Нет, мне тоже под ним жарко спать, просто я думал, что одеяло надо тебе. Ты же его сама в пододеяльник засунула.
— Нет, правда? Я в такую жарищу засунула одеяло в пододеяльник? Не могу поверить. Это ты меня загипнотизировал, как всегда. Но сейчас одеяло вытаскивать не будем, поздно уже. Давай, целуй меня и будем спать, утром Полиночке надо идти на работу… и шить там одному вредному еврею костюм, чтобы он рядом…
Что там рядом с ней будет делать вредный еврей, узнать не удалось — рассказчица уснула, сладко посапывая.
_____________________
[1] Иохель рассуждает об истории из книги Милтона Эриксона «Мой голос останется с вами».
[2] Дмитрий Александрович Пригов, конечно же, автор классических стихов про Милицанера.
Вот придёт водопроводчик
И испортит унитаз
Газовщик испортит газ
Электричество — электрик.
Запалит пожар пожарник
Подлость сделает курьер
Но придёт Милицанер
Скажет им: Не баловаться!
Глава 13
— Слушай, намажь мне, пожалуйста, еще полкусочка булочки маслом, я еще чай не допила. — сказала Полина, пытающаяся одновременно наводить красоту, собираясь на работу, и завтракать.
— Хотя, подожди, не мажь. Разъемся я тут у тебя, платья перешивать придется. Буду терпеть. — Она тяжело вздохнула и отпила чай из чашки. — Значит так, придешь ко мне в четыре. Или в половине пятого. Будет первая примерка твоего костюма. Посмотришь, какая Полина Михайловна мастерица. Зачем ты мажешь булку? Я же сказала, что не надо.
— Это я себе мажу, тебе не дам, не беспокойся, — ответил Иохель, сосредоточенно намазывая масло. — Я не знаю до сих пор, где ты работаешь. Или мне надо встать у метро, где мы встречались с тобой и спросить у первого встречного, где тут Полиночка работает, и мне ответят? — с деланной серьёзностью спросил он.
— Эх, ты, нелюбопытный. Я вот даже знаю адрес твоей мамы. Не думаю, что он мне понадобится, но на всякий случай. А ты умудрился начать жить со мной и не знаешь, где меня искать. Ладно, рассказываю. Восполню пробел в твоих знаниях. Улицу Москвина* знаешь? Между Пушкинской улицей** и Петровкой. Там найдешь дом шесть. — Полина рассказывала не спеша, будто мысленно проходила этот путь. — Увидишь табличку «Художественно-производственные мастерские». Заходишь, там вахтерша, говоришь, что ко мне, меня зовут, я выхожу. Фамилию мою не забыл? — с улыбкой спросила она. — А то я напишу на листике. О, слышал, дверь хлопнула? Куда это Сидор с утра пошел? Не сказал ничего… — задумчиво протянула она. — Ой, всё, мне пора, я же опоздаю!
* * *
Как оказалось, Синицын ходил к своему приятелю, забирать обещанный «Телефункен». Небольшой, примерно полметра в ширину, ящик из полированного дерева, стоял сейчас на сундуке, который занимал почти четверть его комнаты. На передней стенке красовалась панель с названиями десятков городов, а сзади производитель большими буквами написал «Telefunken Super 165WK»***,
— Вот, себе поставил, буду слушать, — с гордостью сказал Сидор. — Длинные волны, короткие…
«Где ж ты таких слов нахватался? Наверняка, у продавца наслушался», — подумал Иохель.
— …весь мир как на ладони будет, — закончил расхваливать свое приобретение Синицын.
— А ты знаешь, что радио твое в милиции регистрировать надо? — спросил Иохель, попытавшись приподнять ящик. «Ничего себе, да в нем килограмм десять, — подумал он, — чуть не уронил».
— Мне твоя милиция не страшна, — ответил Сидор, аккуратно складывая мешок, в котором притащил приемник. — Участковый наш, Захар — свой человек. Он сказал, что мое радио ему без нужды. Соседи не доложат — у нас квартира угловая, над нами пусто, рядом бабуля, Клавдия Игнатьевна, так она ж глухая как пробка! К тому же я потихоньку. Вот, слушай, — Сидор включил приемник в сеть, панель загорелась мягким желтым светом и из динамика секунд через десять раздалось тихое равномерное шипение.
— Молчит твое радио, — с усмешкой заметил Иохель. — Может, поломанное всучили?
— Ничего не поломанное, просто антенну забыл, — немного обиженно ответил Сидор, достал из кармана свернутый кусок провода, выровнял его, воткнул в приемник где-то сзади, второй конец зацепил за занавеску на окне, покрутил ручку настройки и Иохель услышал, как неизвестно где хор поет первые строки «Оды к радости».
* * *
Инструкцию Полина дала абсолютно правильную. На доме номер шесть на улице Москвина действительно висела табличка, говорящая о том, что здесь расположены те самые художественно-промышленные мастерские. Единственное, о чем она умолчала, были слова, написанные на самом верху. «Министерство культуры СССР. Большой театр». Впрочем, внутри было совсем не страшно: на вахте сидела старушка, судя по внешнему виду, заставшая живым еще Николая Павловича****, но всё ещё бодрая и работу свою знающая.
Товарища Воробьеву она, сурово взирая на Иохеля, вызвала и не переставала следить за ним, пока не пришла Полина, совсем на себя не похожая, в косынке и фартуке, испачканном мелом, из кармана которого торчал кончик сантиметровой ленты. Только после этого вахтерша милостиво кивнула и разрешила постороннему ступить на священную территорию мастерских.
— Ну вот, здесь я работаю, — немного смущенно сказала Полина, когда они зашли в мастерские. — Шьем костюмы любых эпох. Если понадобится что-то из одёжки не нашего времени, обращайся. Времени на экскурсию нет, пойдем, примерим костюмчик и отправимся к твоему таинственному Юзику. Потому что я не могу вспомнить ни одного Рапопорта, не только в нашем подъезде, но и во всей своей жизни.
— Увидишь — узнаешь. Юзик, он просто скромный, — увлеченно начал рассказывать Иохель, — никогда себя не выпячивал.
— Ты мне его нахваливаешь, будто сватать к нему собираешься. А ведь у него, как ты говорил, жена и сын есть. Так смотри, направо у нас декорации делают, здесь всегда шумят и кричат. Я с ними не дружу. То ли дело швейное производство, это налево, нам, кстати, сюда. Наряды дальше по коридору хранятся, потом как-нибудь покажу. Всё, пришли, это и есть швейный цех. Вон, видишь, в углу мужчина сидит? Это Марат Тимурович. Это он у нас главный по мужским костюмам. Так что с ним веди себя вежливо, не груби, со всем соглашайся, а то он может тебе булавку куда-нибудь не туда воткнуть.