— Может, ты просто ревнуешь ее к отцу и из-за этого видишь в ней угрозу? — благодушное настроение не покидало Иохеля и он подсознательно пытался уйти от разговора о хищной тетке.
— А давай ты ее загипнотизируешь и спросишь, чего ей надо от отца, — вдруг предложила Полина. — Ты же можешь так — вжик, и готовенькая.
— И как ты себе это представляешь? Чтобы ее загипнотизировать, надо с ней поговорить хоть немного. А мы только и знаем, как ее зовут и где она приблизительно живет. Значит, надо навестить ее дома. И после того, как я ее посещу, куча народу в этой деревне начнет спрашивать, что это забыл тот самый мужчина, который приходил с дочерью ее почти жениха, у Светланы Павловны дома. И в конце концов и Михаил Анатольевич задаст такой же вопрос. А я отвечу, дескать, не беспокойтесь, я просто ходил загипнотизировать Вашу знакомую, хотел узнать по просьбе Вашей дочери, не замышляет ли Светлана Павловна чего плохого.
— Да уж, ничего хорошего не получится, — разочарованно протянула Полина. — А если Сидора попросить? Он же сможет?
— Сидор? Сможет, — немного поразмышляв, ответил Иохель. — Он, конечно, у этой Светланы Павловны узнает даже какие отметки у нее были по математике в пятом классе. И здесь его никто не видел. Так что попроси его, он тебе не откажет. Особенно если ты наденешь красный халат, — улыбнулся он, вспомнив про подарок Сидора, — и скажешь ему, какой он замечательный и хороший.
* * *
Полина решила не откладывать вопрос со Светланой Павловной в долгий ящик. Надев после ванны тот самый халат, она пошла охмурять Синицына. Тот сидел у приемника и с отсутствующим видом крутил ручку настройки. На просьбу Полины он, внимательно выслушав, ответил почти согласием. Вернее, согласился, но с отсрочкой.
— Вам же не очень срочно, Полина Михайловна? — поинтересовался Сидор, записывая в блокнотик всё, что она смогла вспомнить о знакомой отца. — Дней через десять устроит? Сейчас просто некогда, это ж целый день на эту Светлану потратить придется. А, может, и больше, кто ж его знает. Под венец, как я понял, она с Вашим папой еще не собирается, так что давайте не спеша. Всё разузнаю и доложу, не беспокойтесь. За мной не заржавеет!
— Спасибо, дорогой Сидор Иванович, — Полина чмокнула Синицына в щеку и упорхнула.
— Ох, лиса, — улыбнулся он, пряча блокнотик в карман, — как же, «дорогой Сидор Иванович». Ну да ладно, пусть думает, что самая хитрая, меня ведь от этого не убудет, а ей приятно. Правильно я говорю, Моисеич? — с улыбкой спросил он у Иохеля, подпирающего дверной косяк.
— Так ты… не это?.. — удивленно спросил Иохель. — А я уж думал…
— Что я как пацан поведусь на бабьи улыбки? — засмеялся Синицын. — Вот мы с тобой, тащ майор, сколько лет знакомы? Шесть уже скоро, с сорок второго если считать. — Сидор пошевелил губами, ведя подсчет. — Ну да, зимой как раз шесть и будет. И ты мог подумать, что меня красивая девка вокруг пальца так просто обведет? Да не родилась еще та баба, которая Сидора Синицына обмануть сможет, — с гордостью сказал он, потрясая поднятым вверх указательным пальцем.
— Значит, плохо я тебя знал, Сидор, — немного разочарованно сказал Иохель. — Извини.
— Не за что извиняться, Моисеич. Мы ж с тобой, почитай, всё время почти между мужиков жили, откуда тебе такое знать. А мне оно навроде игры, она поулыбается, а я как бы поддаюсь. Ничего ж плохого я против Полины Михайловны не замышляю, ты не подумай, — махнул он рукой.
— Ладно, Сидор, я тебя понял, — засмеялся Иохель.
— Я, тащ майор, сегодня по нашим делам ходил, — сказал Синицын, когда смех умолк.
— Что там академики? Готово? Моя помощь нужна? — посерьезнев, спросил Гляуберзонас.
— Готовы твои академики, не переживай, — от шутливой рассудительности Сидора в одну секунду не осталось и следа. — Главному этому только, Лысенке, надо слова верные придумать, чтобы наверняка. Так что ты, тащ майор, на завтра с утра ничего не планируй, поедем к обеду к Иосифу Абрамовичу, подумаем вместе. Он просил. Время-то идет, всего ничего осталось. Не, ну до чего чудной мужик, этот Рапопорт, — хмыкнул Синицын. — Переживает за какие-то козявки, которые и увидеть нельзя. Но справедливый, не скажу ничего. — Сидор помолчал, вспоминая что-то, потом добавил: — Про войну мы с ним немного поговорили, помотало его. И, что главное, Моисеич: вот он профессор, важная шишка, а со мной разговаривает, как с ровней. Уважаю я таких людей.
_____________________
* Уильям Фолкнер — Особняк. «Он был красный, чуть темнее, чем бывают кленовые листья осенью, а на нем не один подсолнух и даже не букет, а по всему полю рассыпаны крошечные желтые подсолнечники, и в каждом — маленькое голубое сердечко совершенно того же цвета, что и мои рубашки, когда они чуть полиняют. Я даже дотронуться до него не посмел». Ну, и васильки — напоминание об Андрее, который в этот момент занимается неизвестно чем.
** Нет, Полина никак не могла знать о стихотворении Арсения Тарковского «Стол накрыт на шестерых», да и настроение здесь совсем другое.
Глава 16
С Юзиком встретились в том же дворике, что и в первый раз. Свежеокрашенная зеленой краской лавочка, стоявшая неподалеку от песочницы, в середине рабочего дня была свободной. Вездесущие старушки выбрали для посиделок место у подъезда, и троица заговорщиков оказалась для них почти незаметной из-за высившейся на детской площадке горки сыроватого песка.
Иохель достал из своего замечательного портфеля (даже Юзик при встрече отметил, что с этим предметом в руках он выглядит как настоящий буржуй) ту же картонную папку, теперь уже гораздо более потрепанную на вид, и передал ее Сидору, опять оказавшемуся в середине.
— Значит так, здесь, — помолчав, торжественно начал он и похлопал по папке, — вся эта ваша сессия. Все тезисы, — он выговорил это слово, явно гордясь собой, — докладов, полностью утвержденная повестка. Даже вот есть список иногородних участников и бронь в гостинице «Москва».
— И теперь самый главный вопрос: что с этим делать? — задумчиво спросил Иохель. — Если бы надо было просто сделать из этого сборища цирк с конями, мы бы сделали. Опыт есть.
— Нет. Я не хочу так. Пускай Лысенко катится в свою Одессу, на опытную станцию, — несколько раздраженно сказал Рапопорт.
— Я помню, Юзик, — успокаивающе сказал Иохель. — Потому и говорю «если бы». Ты сам что-нибудь придумал?
— Нет. В голову ничего не лезет. Потому и позвал вас. Одна голова хорошо, а три…
— Не три, Иосиф Абрамович, Вы уже свою исключили, — проворчал Синицын, качая головой. — Думать ничего не хотите, чистеньким остаться. Сами понимаете, в этом деле не получится мимо кучи навоза пройти и не испачкаться, а Вы интеллигентские штучки затеяли… Сколько Вам ни говори, одно и то же, — он махнул рукой и даже отвернулся от Юзика.
— Сидор, прекращай, — вспомнив командирское прошлое, строго прервал его Иохель. — Думать надо. Что, если Лысенко сам уйдет в отставку? Скажет, мол, разочаровался в руководящей работе, хочу на землю, к истокам?
— Да тот же Презент не даст ему это сделать, на другой день отговорит, — сказал Юзик, — не получится.
— А не будет Презента, — снисходительно ответил Сидор. — Другими делами Исай будет заниматься.
— Это какими же? — удивленно спросил Рапопорт. — Это кульминация его карьеры, он ведь это не один год обдумывал!
— Ви будити очинь приятно удивлины, — мастерски изобразив местечковый говор, довольно ухмыляясь, сказал Синицын. — Но это сюрприз от меня. Никому не скажу. Для дорогого дружка Исая ничего не пожалею. Будет знать, как фронтовиков не уважать.
— Тогда, может, и получится. Особенно, если Трофим Денисович какую-нибудь глупость еще сморозит, — заметил Рапопорт, перелистывая тезисы докладов. — А свои доклады мы подготовим, этим шарлатанам крыть нечем будет.
— Погоди, Юзик, а скажи, Мичурин очень важен? — спросил Иохель, помнивший, что селекционер поминался очень часто во всех докладах.
— Мичурин — знамя. Священная корова. Его трогать нельзя никому и ни при каких обстоятельствах, это прописная истина, — объяснил Иосиф.
— Сидор, когда Трофим Денисович сможет нас принять? — уточнил Иохель у заскучавшего Синицына.
— Сегодня какое? Пятница, двадцать третье, — сам себе ответил Сидор. — Сейчас скажу. — Он достал блокнотик, полистал. — Послезавтра, двадцать пятого, в одиннадцать утра, у Презента.
— Послезавтра, Юзик, в одиннадцать… хотя нет, не надо, лучше мы сами, чтобы не перепутать ничего, — сказал Иохель и повторил: — Мы с тобой сами, Сидор.
— А мне что делать? — спросил Рапопорт.
— Ты, Юзик, со своими товарищами доклады готовь. Темы докладов и очередность выступлений — не позже…
— Двадцать восьмого, — подсказал Синицын. — Не позже.
— Значит к вечеру двадцать седьмого подготовь всё, Юзик. Тогда и встретимся. Договорились? — спросил он, протягивая руку.
— Договорились, — ответил Иосиф, пожимая руки своим товарищам. — Вы знаете, я не могу избавиться от чувства, что мы снимаемся в каком-то кино. Всё какое-то ненастоящее, что ли.
— Всё будет по-настоящему, ты только верь, — хлопнул его по плечу Гляуберзонас. — И ничему не удивляйся.
Какое-то время Иохель с Сидором шли молча по Чехова. Вдруг Синицын, не поворачивая голову, тихо сказал:
— Моисеич, ты иди, не останавливайся, я сейчас
— Мог бы и не говорить, — ничего не понимая, ответил Иохель. — Что-то случилось?
— Ты, тащ майор, главное, иди спокойно, — по-прежнему не поворачивая голову, ответил Синицын. — А дальше мое дело.
Через пару минут Сидор догнал его.
— Ну и что случилось, объяснишь? — недоуменно спросил Иохель, повернувшись к нему.
— Померещилось, наверное… Или ловок сильно, не знаю, — задумчиво сказал Синицын. — Но показалось, что идет за нами хрен один, видел я его вроде раньше.
* * *
К вечеру жара совсем не спала, только добавилась духота. Открытые настежь окна не давали ни капли прохлады. Даже под холодным душем казалось, что продолжаешь потеть. Да и облегчен