ия он не давал никакого, пара минут — и от чувства холода не оставалось и следа.
Только Синицын сидел у своего приемника довольный — как сказали его знакомые, именно в такую погоду хорошо распространялись радиоволны и можно было услышать гораздо больше станций, чем в обычных условиях. Когда Иохель подошел к нему что-то спросить, Сидор, отставив в сторону наушник, нетерпеливо спросил:
— Моисеич, это срочно? Давай утром поговорим, заради бога, тут такое творится! — и, потянувшись к ручке настройки, подкрутил ее на какие-то доли миллиметра.
Полина уже лежала в кровати, повернувшись на живот и обняв подушку.
— Слушай, ну сил нет, жарко же, — пробормотала она. — Придумай же что-нибудь, а? Ты ведь умный мужик, Иохель. Невозможно спать, а завтра на работу, там еще париться.
— У нас нет устройства для охлаждения воздуха, — размышлял вслух Иохель, — я видел такие в жарких странах, на окно ставят. Гудят сильно, но в комнате прохладно. Но я помню, как спасались от жары матросы на советском судне, где не было гудящих ящиков. Одну минуту, — он стащил с кровати простынь, которой была укрыта Полина, и понес ее в ванную.
— Ты что делаешь? — взвизгнула она, когда через минуту ей на спину капнуло сразу несколько капель холодной воды.
— Охлаждаю то, что возможно, — довольный своей придумкой, с улыбкой сказал Иохель. — Мокрая ткань очень хорошо с этим справляется.
— Ты же намочишь матрац, он сохнуть три дня будет, — возмутилась Полина.
— Да ну, ерунда, высохнет, — успокоил он ее. — К тому же у нас есть запасные, Синицын позаботился.
— Слушай, а хорошо, — сказала она через минуту, и уже засыпая, пробормотала: — Всё-таки ты умный, Иохель… Иошка… Ёшка… Ёжик…
* * *
Под утро всё же пошел дождь, принеся долгожданную прохладу. Впрочем, к тому моменту, когда Полина, позавтракав, ушла на работу, тучи развеялись и солнце, несмотря на ранний час, обещало новый жаркий день.
— Иохель, ты сегодня к трем приезжай, на примерочку. Вторая — самая главная, — сказала Полина строгим голосом, обуваясь в прихожей. — Так что не опаздывай!
— Не опоздаю, — улыбаясь, сказал он и поцеловал ее в щеку.
Едва за Полиной закрылась дверь, тут же начал собираться Синицын.
— Я, Моисеич, до вечера, — деловито объяснил он, надевая широкополую соломенную шляпу. — Ты с голоду не помирай, еда есть, тебе только разогреть надо. Постараюсь поскорее обернуться. Не скучайте без меня, — бросил он, закрывая за собой дверь.
* * *
Выходить никуда не хотелось. Иохель так и пробездельничал до полудня, не в силах ни на чем сосредоточиться. Статья, которую он взялся переводить, замерла на первой же странице. Хотелось зимы, когда можно просто потеплее одеться. Нехотя посмотрев на оставленную Сидором еду, Иохель тут же спрятал кастрюлю и судок в буфет. Задолго до времени, когда надо было выходить из дома, он еще раз постоял под холодным душем, побрился и не спеша оделся.
Выйдя на улицу, он понял, что дома было вполне сносно. Горячий воздух ударил прямо в лицо и Иохель ощутил, как рубашка с неимоверной скоростью становится мокрой. Засунув руки в карманы, он с облегчением нашел запасной носовой платок. «Может, второго и не хватит, — подумал он, — надо зайти, купить несколько штук про запас, рубашку сейчас отжимать можно будет».
В метро было не легче, чем на поверхности. К жаре добавилась духота. Из тоннеля дул такой же душный сквозняк, не приносящий никакого облегчения.
Вяло добрёв до мастерских по теневой стороне улицы, Иохель, зайдя на проходную, замер в удивлении: здесь было даже немного прохладно. Прежняя вахтерша так же восседала в своем кресле («Надо же, точно, кресло, с подлокотниками, — удивился он, — как же я тогда не заметил, ведь стоял здесь минут десять, наверное») и так же царственно смотрела на охраняемую ею границу.
— Воробьеву? — голосом, несколько более теплым, чем в прошлый раз, спросила она, едва услышав от Иохеля «Добрый день». — Жди, сейчас вызову.
— Да, спасибо, — растерянно ответил он, про себя удивляясь завидной памяти этой женщины, которая уже перестала обращать на него внимание и говорила в раструб монументального вида черной эбонитовой трубки: «Валентина Степановна, скажи Воробьевой, пришел её».
— Ой, ужас какой, да ты же мокрый насквозь! — обеспокоенно воскликнула Полина, увидев его. — Как в таком виде на примерку идти? Ладно, пойдем, найду тебе что-нибудь на подмену, а эту рубашку подсушим.
Она потащила его по извилистым плохо освещенным коридорам, открыла какую-то неприметную дверь и Иохель вдруг оказался в царстве костюмов и платьев. По длинным стойкам были развешаны, казалось, километры одежды, что-то в чехлах, что-то без. Он остановился на пороге, не в силах осознать грандиозность того, что увидел.
— Что стоим? Дай и мне пройти, — подтолкнула его в спину Полина. — Впечатляет, да? — с гордостью спросила она.
— Ну… да… масштабно…, — протянул он. — Так много… всего…
— Вот, и я своими исколотыми пальчиками внесла свою лепту, — показала ему Полина обе ладошки, сейчас, впрочем, ничуть не исколотые. — Ладно, пойдем, найдем тебе рубашку. Вера Романовна! — крикнула она в сторону, где развешанная одежда уходила за горизонт.
— Что тебе, Полиночка? — из-за стойки вышла невысокая полноватая женщина с ворохом платьев в руках.
— Верочка Романовна, — защебетала Полина, — вот молодому человеку рубашку на полчаса, мы к Марат Тимурычу на примерочку, а он мокрый совсем.
— Да вот, бери, точно на него, — не глядя, сняла что-то с вешалки и подала Полине.
— Спасибо, Вера Романовна, погладим и вернем в лучшем виде, — схватила она за плечики ярко-красную рубашку и начала выталкивать Иохеля уже в обратную сторону.
— Так, раздевайся, мокрое сюда, сполоснем, посушим, погладим, ничего не заметишь. А эту надевай, — протянула она ему кумачовый ворох.
— Не слишком она… яркая? И жабо? Как я надену рубашку с жабо? Ты надо мной смеешься? — возмущенно спросил Иохель. — Там, наверное, миллион рубашек, а ты мне даешь красную и с этим кошмаром?
— Так, без паники! — шикнула Полина. — Ты что здесь устраиваешь? Жабо отстегивается, видишь? Цвет — ерунда, тебе в ней постоять и переодеться. Марат Тимурычу безразлично, в чем ты одет. Еще что тебя не устраивает? — она недоуменно подняла бровь
— Теперь, без жабо, намного лучше, — успокоился Иохель. — Терпимо.
— Нет, посмотрите на него! «Терпимо!». Я, значит, стараюсь, а ты вот так со мной. — она тяжело вздохнула и, не выдержав, рассмеялась. — Давай, помогу застегнуть. Пойдем.
Сдав его на руки флегматичному Марату Тимуровичу, Полина тут же убежала. Портной принес уже почти готовый пиджак, даже рукава втачали на свои места. Иохель снова начал поднимать и опускать руки, поворачиваться, садиться и вставать, при этом изнутри на пиджак прилаживались какие-то конструкции, так что будущему хозяину он начал напоминать рыцарскую броню. Смысла в своих действиях Иохель не видел, поэтому снова начал рассматривать наваленные рулоны ткани, лекала, ножницы, портновские линейки и сантиметровые ленты. Впрочем, и это ему быстро наскучило и он начал ждать конца процедуры.
Из забытья его вырвал голос Марат Тимурыча:
— Смотрите, пуговицы вот так устроят?
— Пуговицы? — встрепенулся Иохель и посмотрел на пиджак. — Да, пусть будет так.
— Ну и хорошо. Что же, жду во вторник, через два дня. Вы вот тут, на табуреточке посидите, пока Полина подойдет, — показал портной и тут же, забыв про заказчика, ушел ругаться со своими коллегами, причем, хоть и разговаривали они на русском, из их перепалки Иохель смог понять только союзы с предлогами и несколько разрозненных глаголов.
Полина вернулась через четверть часа и избавила его от ношения этой попугайской рубахи, может быть, уместной на сцене, или, к примеру, в кабаке с цыганами, но не на уважающем себя докторе.
— Послушай, а как так получилось, что у вас в здании прохладно? — спросил он Полину, проверяя, нет ли складок на рубашке, которую он только что заправил в брюки.
— Ну, у нас есть устройство для охлаждения воздуха, — менторским тоном начала она, — за границей, в жарких странах, их ставят на подоконники, — и, не выдержав, засмеялась. — Тебя, Ёша, надо когда-нибудь сфотографировать, когда ты так серьезно рассказываешь, что Волга впадает в Каспийское море, а Каунас — это в Литве. И еще раз надо сфотографировать, когда ты делаешь вид, что сердишься на меня, даже глаза закатываешь под лоб. А потом почаще тебе показывать, как смешно ты в такие моменты выглядишь. — Посмотрев по сторонам и убедившись, что их никто не видит, Полина поцеловала его в щеку. — На самом деле я не знаю, как там охлаждают воздух, что-то с вентиляцией. Всё, иди, если хочешь, подходи к пяти, вместе домой пойдем.
Взглянув на часы, Иохель увидел, что ждать придется чуть больше часа, а это время можно преспокойно убить, исследуя архитектурные красоты Петровки, до которых он так и не дошел в прошлый раз.
— В пять буду ждать, — улыбнувшись, сказал он и пошел к проходной.
Но Петровка и сегодня осталась неисследованной: едва Иохель открыл дверь, собираясь выйти на улицу, с потемневшего до черноты неба рекой хлынул ливень, такой сильный, что с крыльца здания не было видно даже другой стороны улицы. Ослепляюще мелькнула молния, попав в стоящее совсем рядом дерево и тут же сухим треском по ушам ударил гром. В воздухе резко запахло операционной после бактерицидной лампы. Иохель стоял, зачарованно глядя на горящее факелом дерево.
— Господи, спаси и помилуй, — пробормотала у него за спиной вахтерша. — Закрывай дверь, касатик, посмотрел, и будет. Нечего на такое пялиться. Иди вон, возле меня посидишь, куда тебе идти сейчас?
Она выдвинула из-под стойки маленький табурет и подвинула его Иохелю. Сама же достала откуда-то книгу, на обложке которой он заметил крадущегося куда-то мужчину и часть заголовка «Люпен». Подивившись незатейливым литературным вкусам вахтерши, он прислонился к стене и незаметно для себя задремал.