Этот эпизод дружбы народов не нашел своего отражения в политзанятиях. Замполит почти неделю мучился от отравления кактусовым самогоном и начал квалифицировать случившееся в Веракрусе как подлую провокацию наймитов международного капитала. Впрочем, капитан своей волей разбил их тройку и, к облегчению доктора и стармеха, замполит был заменен боцманом Охрименко.
* * *
— Иохель Моисеевич, срочно в трюм, там матросу ящик на ногу упал! — громкий стук и крик из-за двери разбудили Иохеля во время стоянки на траверзе Дюнкерка. Доктор вскочил и собрался за считанные секунды. Да и что там собираться, если надо было всего лишь натянуть брюки да схватить чемоданчик с тревожным набором.
Тяжелый ящик непонятно по какой причине упал на матроса, раздробив ему бедро. Посветив фонариком на ящик, Иохель попросил подбежавшего боцмана:
— Давай, свети, я сейчас ему жгут на ногу наложу, потом ящик уберем. Скажи, пусть с портом свяжутся, мне его здесь на борту в одиночку не спасти, оперировать надо.
Вдруг откуда-то сверху и слева раздался скрежет, Охрименко закричал: «Берегись!», Иохель заметил краем глаза мелькнувшую тень, что-то ударило его по левой кисти, а затем по лбу и мир перед глазами потемнел.
_____________________
[1] В РИ здание разрушено в августе 1944 в результате бомбардировок британской авиации.
[2] Во время Великой Отечественной генерала с фамилией Яшкин не существовало. Вымышленный персонаж, никаких прототипов в реальности не имел.
[3] В реальной истории А.А. Жданов умер в 1948 году.
[4] Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря — ИАБ, «Письма римскому другу».
[5] Естественно, доктор, в отличие от читателя, цитату из «Бриллиантовой руки» узнать не может.
[6] Маша Клайн, мать Леонарда Коэна, уехала со своим отцом, раввином Соломоном Клайном, из Каунаса в США в 1927 году, чуть позже переехав в Монреаль, где вышла замуж.
Глава 2
Очнулся Иохель от вопля боцмана:
— Оттаскивай доктора быстрее! Осторожно, дебил, тащи его, как мамку свою тащил бы! Попробуй только уронить! Я тебя под эти ящики потом лично засуну!
Голова болела, будто в ней что-то взорвалось и перед глазами всё плыло. К горлу комком подкатывала тошнота, а левая кисть отдавала пульсирующей болью. Комок из горла рванул наружу и Иохель только успел повернуть голову, чтобы стошнило не на себя. Левая рука обо что-то ударилась и новая волна боли добавилась к головокружению, заставив его застонать. «Что ж так хреново?» — подумал Гляуберзонас и, словно услышав его, судьба, наконец, сжалилась и его опустили на какую-то ровную поверхность. Перед глазами возникло лицо боцмана Охрименко:
— Доктор, ты как? Слышишь меня?
— Слышу, Петя. Доклад, — ответил Иохель, удивившись, сколько усилий приходится приложить для того, чтобы сказать такую мелочь.
— Тебя ящиком ударило по голове и разбило пальцы на левой руке. Без сознания с минуту был. Сейчас…
— Не про меня доклад. Что с матросом? — перебил его Иохель, превозмогая новый приступ тошноты.
— Жив, сейчас ящик уберем, достанем, — ответил боцман.
— Жгут наложили?
— Нет, мы сначала…
— Охрименко, сначала жгут, обезболить, потом доставать! — необходимость делать привычную работу придала ему сил и голос стал увереннее. — Давай, быстрее, открывай чемодан!
В мелькающем свете фонариков Иохель увидел склонившегося к нему капитана.
— Что с Вами, товарищ Гляуберзонас?
— Матроса на берег, товарищ капитан. Его надо оперировать срочно. Да и я, наверное, не смогу быть полезен какое-то время. Похоже, у меня сотрясение мозга и не знаю, что там с рукой.
— Боцман, срочно носилки, доктора наверх. Матроса вытащить, потом тоже наверх. Подготовить шлюпку для перевозки раненых. Срочно связаться с портом, запросить помощь. Шевелитесь, боцман, не спите! — начал руководить спасательными работами капитан.
— Подождите нести, — вмешался в командный монолог доктор. — Сейчас достанем матроса, потом. Боцман, жгут нашел?
— Нашел, вот он, — боцман показал искомое и тут же гаркнул кому-то невидимому для доктора, — накладывай жгут, быстрее!
— Ампулу достань из коробочки с буквой «Н». Осторожно, не раздави. Кончик обломи. Шприц бери, в пергамент завернут.
— Шприц есть, набирать лекарство? — спросил боцман.
— Ты на занятиях спал, что ли? — спросил Иохель. — Набирай как учили. Набрал? Коли ему в плечо, можешь через робу даже, потом жгут накладывайте. Что-то мне совсем хреново…
— Вы почему доктору руку не перевязали?! — взревел капитан, посмотрев на левую кисть Иохеля. — Он у вас в крови сейчас плавать будет! Охрименко, ты чем здесь занимался? Давай пакет, я сам перевяжу! Не экипаж, а стадо сонных коров!
Будто сквозь туман доктор Гляуберзонас ощутил укол в свое плечо и как кто-то, бережно приподняв его левую кисть, бинтовал ее. Под продолжающиеся командные крики капитана и боцмана он закрыл глаза и отключился.
Очнулся он уже в шлюпке под покашливание мотора.
— Кто здесь? — спросил он у сидящего рядом с ним.
— Это я, Охрименко.
— Петя, слушай меня, — потянул он его за рукав.
Боцман наклонился к нему и почти приложил ухо к его рту.
— Петя, если со мной что случится… у меня в каюте возьмешь «Краткий курс» [1], красный переплет… ты знаешь… Половина твоя. Мою часть… Дашь матери в Арзамас телеграмму… Гайдара, пятнадцать, Мария Ароновна… пусть пришлет Синицына, ему отдашь…
— Всё сделаю, Моисеич, не беспокойся, — перебил его боцман.
— Спасибо, Петя, — прошептал Иохель и снова отключился.
* * *
Очнулся он уже днем, лежа в кровати под белоснежным покрывалом. Голова всё ещё кружилась, рука болела, но не так сильно, подняв ее, Иохель увидел повязку, скрывавшую подробности. Отсутствие качки значило, что он точно не на корабле. Справа скрипнуло и Иохель, скосив взгляд, увидел немолодую женщину в белом халате и накрахмаленном белом колпаке. Она что-то спросила по-французски, но языка Иохель не знал, а потому спросил единственное, что пришло в голову:
— Speak English?
Женщина что-то ответила и вышла из палаты. Отсутствовала она недолго, вернувшись в сопровождении седого мужчины в белом халате. Коллега, как сразу же понял Иохель, владел английским приблизительно на том же уровне, что и Гляуберзонас, но через некоторое время француз смог объяснить, что Иохелю пришлось удалить два с половиной пальца на левой кисти, рана чистая, есть сотрясение мозга. Матросу ампутировали правую ногу по середину бедра, но сейчас его состояние нормальное.
От полученных известий хотелось взвыть, но доктор собрался с силами и закончил этот разговор спокойно и поблагодарил коллегу за проделанную работу. Мысль о том, что он упустил в разговоре что-то важное, не давала ему покоя. Иохель понял, что надо было спросить, только когда доктор Тадье, как он представился, уже открывал дверь палаты.
— Wait a moment. Can you help me? — и, дождавшись утвердительного кивка доктора, продолжил: — Can you send the telegram? To friend of mine. It will pay of course [2].
Тадье достал записную книжку и вытащил из нагрудного кармана халата ручку.
— Address? — спросил он.
— Montreal, Canada, Belmont avenue, 450, Richard Daniels. Please write my name, hospital address and word «help». Nothing else. Please don’t tell nobody [3].
Доктор Тадье сказал «All right, I’ll do it» и ушел.
Иохель попытался оценить случившееся с ним. Ситуация выглядела отвратительно со всех сторон. Без большого и указательного пальцев в хирургии делать нечего, даже крючки держать не дадут [4]. Возвращаться на скорую и работать «извозчиком» после работы хирургом не было даже малейшего желания. Оставались, конечно, несерьезные, с точки зрения Гляуберзонаса, офтальмология, оториноларингология и всякая неврология, но он их даже не рассматривал, считая хуже скорой. Да и с пароходством тоже придется распрощаться. Хотелось напиться, но небольшое движение головой привело к новому приступу тошноты и головокружения, и он понял, что выпить не получится, даже если дадут.
* * *
Сухогруз ушел в Калининград на следующий день без доктора, простой позволить никто не мог. Вечером приехал какой-то чин из консульства, пробубнил про достоинство советского человека и необходимость противостоять провокациям и уехал, заставив подписать бумаги о пройденном инструктаже и оставив после себя газету «Правда» недельной давности. Газету Иохель пытался читать от скуки, но буквы расплывались перед глазами и начала сильнее болеть голова, так что он не узнал, чем живет родная страна.
Андрей появился через три дня. Наверное, руководство госпиталя очень обрадовалось его приезду, потому что сопровождала его такая свита, какой Иохель не видел и при обходах академиков [5]. Директор заведения лично нес корзину с фруктами и при этом посекундно заглядывал Андрею в глаза, для чего ему приходилось постоянно немного забегать вперед.
Милостиво выслушав доклад лечащего врача, легким движением руки Андрей выгнал свиту из палаты и только после этого обнял Иохеля.
— Как это тебя угораздило хоть? — спросил он.
— Да черт его знает как. Какие-то ящики сорвались, не закрепили их, что ли. Случилось что случилось. Хреново, но надо жить дальше, конечно, придется переучиваться, — несколько излишне бодро закончил последнюю фразу Иохель.
— Да ты никак жалеешь себя? Плакал уже, небось? — вкрадчивым голосом спросил Андрей. — А ты думал о тех, кому ты руки-ноги в своем медсанбате резал и санитара потом отправлял отрезанное в овраге прикапывать? Их сколько было? Сотни? Тысячи? Иохель, дружище, да тебе сорока нет еще [6], жизнь начинается только. Хрен с ними, с пальцами. Найдем тебе работу. Хочешь, у нас работать будешь? Документы сделаем, денег на жизнь заработаешь, симпатичную еврейскую барышню хороших кровей организуем. Нет, я серьезно, поехали со мной.
— Вот ты вроде умный, Андрей, а дурак. У меня семья там, мама, сестры, племянники. С ними что будет после того как я сбегу?