Х и к а р у. Кажется, я вижу твой дом. Вон там, что ли?
Я с к о. Да-да, серо-зеленая крыша. В лучах заходящего солнца мой дом виден особенно хорошо. Закат полыхает в окнах, отсвечивает в черепице — и эти блики, как свет маяка, указывают путнику дорогу. (Пауза.) Почему ты молчишь? Скажи хоть слово.
Х и к а р у (нежно). Не нужно слов.
Я с к о. Ах, твои речи — чудодейственный бальзам. Они исцеляют самые тяжелые раны. Твой голос — самое лучшее лекарство… Но я-то хорошо тебя знаю. Исцелив одну рану, ты наносишь другую, еще более жестокую. Такой уж ты человек — сначала лечишь, потом калечишь. Никаких лекарств, никаких чудес… Я прекрасно все понимаю. Я уже старая. Если меня поранить, рана будет заживать долго, не то что у молодой. Чем нежнее ты говоришь, тем мне страшнее: как же ты меня изувечишь после этого волшебного лекарства? Теперь-то я знаю, что было бы лучше услышать от тебя какую-нибудь грубость…
Х и к а р у. Похоже, ты решила, что в любом случае страданий тебе не избежать.
Я с к о. Так же естественно, как день сменяется ночью, счастье сменяется страданьем.
X и к а р у. Я не думаю, что у меня есть способность делать людей несчастными.
Я с к о. Ты не веришь мне потому, что ты молод. Между тем в одно прекрасное утро ты проснешься, ничего не подозревая, пойдешь выгуливать своего пса и вдруг почувствуешь, что причиняешь страдания почти каждой встречной женщине. Ты поймешь, что сам факт твоего существования заставляет страдать неисчислимое количество женщин. Ты можешь сделать вид, что не замечаешь их, но они — как ни стараются, как ни отводят глаза — все время видят перед собой твой образ. Ты подобен замку, вознесшемуся над распростертым внизу городом.
Х и к а р у. Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я с к о. Ну давай о другом, хотя я счастлива, что до сих пор не потеряла вкус к подобным разговорам.
Х и к а р у. Отсюда твой дом виден как на ладони: я вижу ставни второго этажа, вижу балконные перила, кажется, они сделаны из дерева… Похоже, дом пуст.
Я с к о. Да, в доме никого. Было бы здорово прожить в нем с тобой всю жизнь до самой смерти.
Х и к а р у. Ну ты скажешь тоже — «до самой смерти»: никто не знает, когда мы умрем. Может быть, по нелепой случайности мы умрем уже завтра. Вот тебе пример — яхта переворачивается…
Я с к о (перебивает). Яхта переворачивается — глупости какие! Стала бы я покупать тебе яхту, которая может так легко перевернуться.
Х и к а р у (раскачивает мачту). Сейчас ты увидишь, как она перевернется.
Яско обвивает Хикару руками. Он заключает ее в свои объятия.
Г о л о с А о и (еле слышно, издалека). Спасите! Спасите!
Аои, чуть приподнявшись на кровати, протягивает, как при молитве, руки. Ее тень падает на парус, как на экран.
Х и к а р у. Мне кажется, я только что слышал чей-то голос.
Я с к о. Вряд ли это был голос, наверное, лисий вой. Днем он доносится с гор и долго еще скользит, подхваченный эхом, над тихим озером.
X и к а р у. И правда, похоже на вой. Все, больше ничего не слышно.
Я с к о. А ты задумывался о том, что бы произошло, если бы рядом с тобой оказалась не я, а другая женщина?
Х и к а р у. Да нет, как-то не приходилось.
Я с к о. Знаешь, я иногда задаю себе вопрос: почему в нашем мире у каждой вещи есть левая и правая сторона? Сейчас я справа от тебя. А это значит, что твое сердце далеко-далеко, на той стороне. Если же я перейду на левую сторону, то не увижу твой правый профиль.
Х и к а р у. Ну, значит, мне остается только превратиться в газ и испариться.
Я с к о. Хорошо бы… Когда я справа от тебя, я волнуюсь о том, что происходит слева, — мне все время кажется, что там кто-то есть.
Х и к а р у (наклонившись, с борта опускает руку в воду. Говорит и продолжает держать руку в воде). Слева от меня — только озерная гладь. Ну вот, я отморозил руку… Взгляни (показывает Яско мокрую ладонь), она чуть не покрылась льдом. А ведь сейчас только начало осени.
Со стороны кровати из-за паруса доносится стон.
Х и к а р у. Ой!
Я с к о. В чем дело?
Х и к а р у. Ты что, не слышала? Как будто человек стонет.
Я с к о (прислушиваясь). Нет, это мачта скрипит.
Х и к а р у. Ветер поменялся. (Делает вид, что закрепляет парус. Парус при этом остается неподвижным.) …Отсюда хорошо видно, как волнуется под ветром озерный камыш. Поверхность озера подернулась мелкой рябью — такой ветер!
Я с к о. Да-а… Знаешь, если ты полюбишь другую, моложе и красивее меня, если ты женишься на ней…
Х и к а р у. То что?
Я с к о. В общем-то я подумала, что от этого не умру.
Х и к а р у (смеется). Ну вот и замечательно.
Я с к о. Я-то не умру, а вот она… Ее я точно убью. Я буду жить, но моя душа покинет мое живое тело и будет истязать твою молодую жену. Пока несчастное создание не умрет в страшных мучениях, мой призрак не оставит ее в покое ни на секунду, причиняя ей неимоверную боль, принося ей нестерпимые страдания. Каждый вечер я буду навещать ее. Бедняжка, ей предстоит быть замученной до смерти.
Г о л о с А о и (издалека, еле слышно). Спасите! На помощь!
Х и к а р у. Снова голос. Что ж это такое?
Я с к о. Это мачта стонет под ветром. Это ветер завывает над озером.
На полотне паруса отчетливо виден силуэт Аои, простирающей руки к небу.
Г о л о с А о и (гораздо громче, чем прежде). А-а! А-а! На помощь! Спасите!
Х и к а р у (в возбуждении). Несомненно, это человеческий голос.
Я с к о. Это просто ветер доносит со скал предсмертный вопль тетерки, которой лисица перегрызла горло. Посмотри, как близко скалы.
Х и к а р у. Наверное, кто-то тонет.
Я с к о. Никто не тонет. Кроме нас, здесь никто не может утонуть.
Г о л о с А о и (отчетливо): Спасите! Спасите!
Х и к а р у. Это голос Аои!
Я с к о (сквозь смех). Да нет же, это тетерка.
Х и к а р у. Это точно ее голос. Это она зовет.
Я с к о. А-а! Не бросай меня!
Х и к а р у. Это все из-за тебя! Ты, ты хотела… Аои…
Я с к о. Нет! Я не виновата. Ты один во всем виноват.
Аои за парусом громко всхлипывает.
Х и к а р у. Аои.
Я с к о. Посмотри на меня. Ты же не любишь Аои. Не отводи глаза, смотри. Я — твоя единственная любовь! Я и больше никто!
Х и к а р у (отворачивается). Это ложь.
Они стоят друг против друга. Дикая музыка. Яско разворачивается и делает попытку уйти за парус. Хикару останавливает ее. Она вырывается и уходит за парус. Хикару идет вслед за ней. Гаснет свет. Сцена погружается в темноту. Под музыку яхта медленно уплывает со сцены вправо. Как только яхта покидает сцену, зажигается свет. Яско нигде не видно. Хикару в растерянности стоит посреди сцены в одиночестве.
Х и к а р у (как будто его внезапно осенила какая-то мысль, кидается к тумбочке, на которой стоит телефон, снимает трубку). Алло… Алло… Соедините, пожалуйста. Девушка?.. Я уже на линии? Пожалуйста, наберите Такано, — девятьсот девяносто. Алло… Алло… госпожа Рокудзё? Это вы? Извините, я могу поговорить с Яско? С хозяйкой можно поговорить? Что вы говорите, давно легла?.. Уже в спальне? Вы знаете, это очень важно. Пожалуйста, разбудите ее. Меня? Вакабаяси. Хикару Вакабаяси. По очень срочному делу. Очень вас прошу, разбудите ее… Э-э…
Пауза. Хикару обеспокоенно смотрит на кровать. Аои тихо спит, лежа на спине.
Х и к а р у. Алло… Алло… Это Яско? Да-да, я слышу, что это вы. (В сторону.) Определенно ее голос. Но если так, то, значит… Значит, это был призрак. Душа, покинувшая живое тело. Э-э… э-э… Алло…
Неожиданно с правой стороны сцены раздается стук в дверь.
Г о л о с Я с к о (из-за двери, очень четко). Хикару, я кое-что забыла. Мои черные перчатки, они лежат возле телефона. Ты не мог бы мне их принести?
Хикару рассеянно берет черные перчатки, телефонная трубка остается лежать на тумбочке. Подходит к двери в правом углу сцены, открывает ее, выходит. Как только Хикару скрывается за дверью, голос Яско в трубке становится громким настолько, что он слышен в зрительном зале.
Г о л о с Я с к о (в трубке). Алло… Алло… В чем дело? Хикару? Что случилось? Разве можно звонить так поздно и молчать в трубку? По какому делу ты звонишь? Почему не отвечаешь? Алло, Хикару? Алло… Алло…
На последнем «алло» Аои, одетая в белый больничный халат, вдруг тянется к телефону. Не дотянувшись, издает страшный вопль, скатывается с кровати на пол, умирает. Сцена погружается в темноту.
З а н а в е с.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Традиционный японский театр Но, у истоков которого стоят храмовые представления и народные празднества, окончательно сформировался как самостоятельный жанр в XIV веке. Основоположниками этого жанра были Канъами Киёцугу (1333—1384) и его сын Дзэами Мотокиё (1363—1443).
В пьесах классического Но обычно было не более пяти персонажей. Представление одной пьесы длилось около часа и оканчивалось продолжительным танцем — кульминацией всей театральной постановки. Хор и музыкальный аккомпанемент усиливали драматический эффект в переломных моментах представления.
Классическая пьеса театра Но состоит из двух частей. В первой части персонаж предстает перед зрителем в непритязательном образе старухи, рыбака, крестьянина и т. п., а во второй — уже в своем настоящем обличье, в образе прекрасной девушки или отважного воина. Часто персонажами пьес Но бывают духи и призраки, жаждущие отмщения и/или успокоения.
В XVII веке кукольный театр Бунраку и театр Кабуки потеснили последователей Дзэами, и мало-помалу Но окончательно потерял былую популярность. Однако Но существует и по сей день, соседствуя с другими видами театрального искусства.
Многие известные японские писатели пробовали свои силы в этом классическом жанре, но из современных писателей подлинного успеха на этом поприще удалось достичь только Юкио Мисиме — его пьесы для театра Но привлекли внимание к классическому японскому театру.