— Не надо! Честное слово, я выживу! — запротестовал он, но сорнойка выбрала момент и неуловимым движением всадила ему дозу лекарства.
— Ну вот! Р-раз, и готово! А ты боялся, — бодро сказала она, излюбленным тоном всех эскулапов.
Крякнув от огорчения, Ласло скорчил горестную мину. Лекарство подействовало и ягодица, куда оно угодило, тут же онемела. «Чёрт! Такое чувство, что вместо правой ноги я обзавёлся протезом». Он с обидой посмотрел на ехидно улыбающуюся приятельницу, но при всём желании не мог на неё сердиться. Слишком уж часто Фанечке приходилось штопать его раны. И вообще, помимо Аэлиты, сорнои были его первые настоящие друзья. Стоило позвать на помощь, и они мчались к нему, невзирая на место и время суток. Это только со стороны сорнои казались взбалмошными врединами.
— Бессовестная девчонка! Вот и зачем ты это сделала? — проворчал Ласло и, не дождавшись ответа, тяжко вздохнул. — Ну что, злыдня, похромали? Кстати, Фанечка, я уже говорил, что сегодня ты выглядишь просто бесподобно? Зелёный цвет тебе очень к лицу. Э-эй! Чирик, не заводись! Я же восхищаюсь твоей невестой с чисто эстетической точки зрения.
— А хочешь, я подправлю тебе угол зрения? — петушился сорной, ревниво косясь на приятеля. — Нечего пялиться на чужих невест! Своей обзаведись.
— Обзаведусь… когда-нибудь.
Они свернули на боковую тропинку, и тут взгляд Ласло зацепился за цепочку узких следов, уходящих от ствола дерева. Он встал как вкопанный. «Вот чёрт! Выходит, мне не померещилось… Да, мадьяр, кажется, ты вляпался во что-то скверное. Знать бы ещё во что именно».
Пока землянин перебирал в уме врагов, способных пойти на убийство, сорной, не будь дурак, выхватил у него зонтик и, встав с другой стороны от невесты, с готовностью оттопырил локоть.
— Солнышко, лучше цепляйся за меня. Иначе тебе всю дорогу придётся висеть на руке у этой оглобли.
От внимания жениха Фанечка сразу же расцвела и без колебаний оставила Ласло.
Она поправила галстук на груди Чирика и кокетливо хлопнула длиннющими розовыми ресницами.
— Ах, милый! Ну как тебя не любить? Ты же у меня такой умный и храбрый, — сладко прочирикала малышка, включив на полную мощность своё обаяние.
Чирик от её похвал сразу же напыжился, как индюк, и по привычке потянулся к тщательно причёсанному хохолку. На этот раз он был выкрашен в малиновый цвет и бодро смотрел вверх.
«Ишь, устроили здесь брачные танцы!» Влюбленная парочка выглядела настолько трогательно и забавно, что землянин на время позабыл о своих тревогах.
— Предательница! И ты, Чирик, тоже хорош. Друг называется!
Не обращая внимания на возмущение сорноя, Ласло отобрал у него зонтик и ловко вклинился между друзьями.
— Нечего кричать! Не твоё, не трожь! — сказал он Чирику. — А знаете что, народ? Жизнь всё-таки хорошая штука, что бы ни говорили пессимисты. Скоро мы получим дипломы и будем свободны, как птицы!
— Нечего примазываться! Это наши предки птицы, а твои неуклюжие обезьяны, — ревниво заметила Фанечка и исподтишка попыталась его пнуть, но Ласло был настороже. Он живо увернулся и укоризненно покачал головой.
— Плохая птичка! Твоё счастье, что я хороший обезьян. Цыпуль, признайся, наверняка в твоих предках числится кто-то из страусов. Уж очень ты брыкучая.
— Сам ты потомок джупа! — не осталась сорнойка у него в долгу.
— Что-то я не понял. Вы что, окончательно разбежались с Вайдой или просто поссорились? — спросил Чирик, прерывая их оживлённую перепалку.
— Окончательно, — бодро сообщил Ласло и Фанечка, покосившись на него, скептически фыркнула.
— Ну и дурак! Признайся уж, что страшно боишься влюбиться. Вот что ты творишь, а? Сколько можно издеваться над девчонкой? Над ней уже всем курсом смеются! — Распалившись, крохотная сорнойка наступала на землянина. — Чирнаурин-алтуариг-Ри-Миассаварон! Скажи своему ненормальному дружку, что только последний дурак мог отвергнуть такую девушку, как Вайда! Попомни моё слово, обезьян, ты ещё пожалеешь, что отказался от её любви. На свете не так уж много тех, кто готов пойти за нами хоть в огонь, хоть в воду.
— Брось, малышка! Не стоит горячиться. Я же не отказываюсь. Если мне суждено влюбиться, то так тому и быть. Вот только слабо в это верится. Поверьте, народ, в мире нет любви. Это всего лишь инстинкт размножения, заложенный в нас природой…
— Ах ты, варнильский увос! Хочешь сказать, что у нас с Чирнаурином не любовь, а голый инстинкт размножения?! Ну всё, тебе не жить!
— Фанечка, зато я верю в дружбу! Честное слово!.. малыш, прекрати драться! Чирик, скажи ей!.. Всё сдаюсь! Вы, ребята, уникумы! Носители редкой заразы под названием «любовь»! Ой! Ой-ой!
— Сам ты зараза! Не смей обижать Фанечку!
— Ну, знаете! вдвоём на одного, это уже нечестно!
Спасаясь от дружеской мести, Ласло бросился к учебным корпусам. Но не тут-то было. Едва касаясь дорожки, легконогие сорнои летели следом за ним и разделяющее их расстояние стремительно сокращалось. Догнав, они совместными усилиями повалили его на раскисшую землю.
— Всё-всё!.. Ребята, сдаюсь! Так и быть, в знак своего поражения я угощаю вас обедом в городе. Договорились?
— Ещё спрашиваешь!.. О Атум! — всполошилась сорнойка, когда увидела во что превратились их парадные мундиры. — Ну-ка, подъём, бездельники! Чего разлеглись, как хантырины в грязи? И нечего строить мне умильные рожи!.. Нет! И тебе тоже нет! Сами чистите свою одежду, я вам не служанка-андроид!
Борц оторвался от наблюдения за беззаботно резвящейся троицей.
— Это он серьёзно?
Сидящий неподалеку Ирвинг выбил трубку и, вытянув ноги, сладко зевнул.
— Это ты о чём? О приоритете дружбы?.. Думаю, да, — он усмехнулся. — Знаешь, я согласен с мальчишкой. Дружба хороша тем, что в её основе лежит оптимальное соотношение симпатии и расчёта. А вот любовь — тёмная лошадка. Полагаясь на инстинкт, никогда не знаешь, выиграешь или проиграешь.
— И всё же в его возрасте это не нормально. Что ни говори, а молодость на то и дана, чтобы любить, — сказал Борц, и на его суровой физиономии появилось мечтательное выражение. — Любовь, Марио, это замечательно. И не важно, если она безответна. Всё равно это незабываемая пора, — он подпер голову рукой и ностальгически улыбнулся. — А знаешь, в старших классах я был влюблён в одну блондиночку. Безумно. Ты не поверишь, до сих пор как вспомню, так сердце ёкает.
— Масима Ван-Крос что ли? — осведомился Ирвинг и ухмыльнулся. «Можешь не стараться, дружище. У меня толстая шкура. Взглядами её не пробить», — читалось на его крупной лунообразной физиономии.
Борц скептически хмыкнул.
— Тьфу на тебя! А говорил, что не рылся в моём досье, — проговорил он укоризненно.
— Была бы нужда! — фыркнул Ирвинг. — Я и так знаю тебя как облупленного. Это всё твоя любовь Масима. Баба есть баба, треплет языком по делу и без дела. Дурак ты, Кардо! Благодаря твоему рыцарскому идиотизму она отхватила такой жирный кусок, что до сих пор им давится. Жаль, что никак подавиться не может, — сказал он и, проверяя, насколько собеседник готов к важному разговору, бросил на него испытующий взгляд.
Это не прошло мимо внимания Борца, но он не подал виду.
— Да ладно тебе! — сказал он и просительно добавил: — Марио, признай уж, что на данный момент Масима Ван-Крос по праву занимает своё кресло во Внешней разведке.
— Нет, и даже не проси! Это твоё место! Хитрожопая стерва не имела никакого права занимать его в обход тебя, — заявил Ирвинг безапелляционным тоном и с тревогой посмотрел на товарища.
Борца вновь прихватил приступ жесточайшей лихорадки, тем не менее он нашёл в себе силы дать ему отпор.
— Дружище… если не хочешь со мной поссориться… никогда… слышишь, никогда!.. никогда не говори о Масиме в уничижительном тоне! — бросился он на защиту любимой женщины, клацая зубами, как кастаньетами.
— К хаосу! Сейчас речь не о ней, а о тебе, — отмахнулся Ирвинг. — Кардо, хватит уже искушать судьбу. Давай-ка переходи в управление. В нашем возрасте уже не дело шляться на полевые задания. Это удел молодых. Пусть они рискуют шкурой, добиваясь влияния и почестей… Тьфу, что-то в горле пересохло! — он отхлебнул из кружки и выдал свой главный козырь: — Директор хочет, чтобы ты сел в кресло его зама и возглавил один из отделов, курирующих систему Пограничья. Ну, что скажешь?
Приступ закончился так же внезапно, как и наступил.
— Заманчиво, — прохрипел Борц.
Он стянул перчатки и посмотрел на свои пальцы с посиневшей каймой по ногтям. «Н-да, пора к эскулапам в лапы. Приступы всё чаще и чаще», — подумал он с беспокойством.
Поймав ждущий взгляд Ирвинга, Борц пригладил волосы и, заметив, что руки дрожат, сунул их в карманы.
— Марио, ты же знаешь, что я солдат, а не начальник. Моё место на передовой, а не в служебном кресле.
— Дурак ты, вот кто! Если бы я не знал твоих способностей, думаешь, стал бы выдвигать твою кандидатуру?
Ирвинг вскочил на ноги и заметался по комнате. Но сколько он ни пытался убедить Борца в своей правоте, тот был непоколебим.
— Не злись, дружище, — ещё не отошедший от приступа Борц с усталым выражением потёр переносицу. Затем он выпрямился и, положив ногу на ногу, с деловитым видом натянул перчатки. — Марио, я очень тебе благодарен. Понимаю, что отказываться от такого предложения крайне глупо, и всё же не дави на меня. Хорошо? Во всяком случае, пока я не переговорю с врачами. Если они скажут, что моя песенка спета, и здоровье серьёзно подорвано, тогда я перейду в управление. Договорились? Да-да! Я знаю, что может быть уже поздно. Такие должности на дороге не валяются. Но поверь, мне всё равно. Я могу работать кем угодно. Хоть уборщиком на замене андроида.
— Ладно. В конце концов, это решать тебе будешь ты директором или уборщиком.
Официальные нотки в собственном голосе заставили Ирвинга поморщиться, но внешне он не подал виду, только с грустью подумал, что теряет былую хватку разведчика. Чтобы сменить тему, поднимаемую друзьями уже не впервые, он посмотрел на монитор настольного ридера, на котором отражались землянин и сорнои.