— Пятнадцать, государь, — сразу же ответил Риччи. — Если хотите знать моё мнение, то мы должны поддержать юного герцога Вильгельма. Думаю, он единственный, кто сможет навести порядок в северных землях.
— Не говорите ерунды, Риччи! С чего вы взяли, что мальчишка способен удержаться у власти? Он незаконнорожденный и у него слишком сильные противники. Норманнские бароны и духовенство это сила, которой ему нечего противопоставить, — возразил один из сидящих за столом.
— Насколько я знаю, у юноши светлый ум и недюжинные способности, — твёрдо проговорил Риччи. — Да, у него много врагов и сейчас он в очень тяжёлом положении. На днях, защищая его, погиб сенешаль Осборн. Вильгельму больше не на кого опереться: все, кто был на его стороне, либо умерли, либо переметнулись к его врагам. Но если мы его поддержим, он выстоит.
— Я против!
— И я тоже!
— Тихо! — выкрикнул распорядитель, следящий за тем, чтобы разговоры за столом совещаний, за которым сидело пятьдесят человек, не превращались в базар. — Господа, не нужно кричать, говорите по очереди! Сир, я могу взять на себя смелость и высказаться первым? — Ласло кивнул и он, отвесив учтивый поклон, проговорил: — Сир, я уважаю мнение господина герцога, и всё же он должен признать, что Вильгельм — тёмная лошадка. Будет от него толк или нет, это ещё никому неизвестно, зато известно что будет, если мы вмешаемся в дела северян и примем чью-либо сторону.
— Вот именно! Мало нам беспокойства с южными людоедами, так нам подавай войну с северными дикарями! — поддержал распорядителя Бруно Гаэтано, богатейший торговец, который не любил конфликты с соседями из-за приносимых ими убытков.
Когда дебаты поутихли, и выдохшиеся придворные начали всё чаще поглядывать на короля — в ожидании какое он примет решение — Риччи повернулся к дверям и слегка кивнул. Слуга, терпеливо дожидающийся его знака, сразу же выскользнул в коридор. Когда он вернулся, следом за ним в Малый тронный зал вошёл худой темноволосый юноша, одетый так, как это было принято у знатных северян. Он нашёл глазами короля Александрии и после небольшого промедления опустился на колени.
— Ваше величество, я Вильгельм Нормандский, — представился он слегка гнусавым звучным голосом и с пафосом проговорил: — Я здесь в роли просителя, и вы вправе выставить меня за ворота. Но будьте милосердны, ваше величество, ведь у всех нас бывают трудные времена. Я понимаю, что мне нечего дать вам взамен, потому я прошу вас о помощи, как младший брат просит старшего.
— Подойдите, Вильгельм! — негромко произнёс Ласло.
Когда герцог Нормандии подчинился и замер в нескольких шагах от него, он окинул его внимательным взглядом и подавил тяжёлый вздох. Худое тонкокостное лицо юноши отражало не только внутреннюю силу и ум, он оказался воплощением настоящего рыцаря. Вопреки тяжелейшим испытаниям Вильгельм сохранил честь и благородство — Ласло был в этом уверен, и тем сложней ему было не поддаться душевному порыву. Во имя исторической справедливости — поскольку Франция отсутствовала в этом мире — он должен был бы взять на себя роль Генриха I и помочь ему удержаться у власти, но было одно веское «но», которое в данном случае сводило на «нет» все его благие намерения.
Камнем преткновения служило Галактическое Содружество, которое имело большие виды на Аркадию. Так уж вышло, что захолустная планета оказалась вблизи недавно открытой чёрной дыры, связанной с его общей транспортной сетью. К тому же в этой области космического пространства кислородные миры встречались крайне редко. Если бы не взбунтовавшаяся учёная братия, крупные транспортные корпорации уже давно наплевали бы на аборигенов и начали освоение новой перевалочной базы.
Чтобы разрешить спор между высоколобыми, радеющими за чистоту эксперимента, и торгашами, переживающими из-за упущенной выгоды, Ирвинг намеренно изменил расстановку политических сил на планете и создал могущественное государство. По его задумке Александрия должна была не только поглотить мелких сателлитов и превратиться в подобие ООН на Земле, но и придать местной цивилизации ускоренное развитие. Тогда последующий скорый выход на технологический уровень позволил бы транспортному лобби в Совете отмести возражения учёных и принять Аркадию в ряды Галактического Содружества. Со всеми вытекающими льготами для них.
Ирвинг, находящийся на стороне «транспортников», не скрывал своих намерений и перед тем как покинуть планету, долго беседовал со своим преемником. На словах он ни в чём не ограничивал Ласло, но тот не обольщался видимостью свободы. Он был уверен, что находится под постоянным негласным контролем и абсолютная власть, которой он якобы обладает, не более чем фикция. Стоит ему пойти вразрез с планами директора Внешней разведки или принять неверное решение, и агенты влияния тут же примут меры по устранению возникшей угрозы. Тому уже было несколько примеров. Хотя его коллеги работали очень осторожно, он был уже опытным оперативником и не мог не заметить стороннее вмешательство.
«Чёртов мальчишка! Если он по-прежнему будет рваться к власти и ему будет сопутствовать удача, то за него возьмётся кое-кто пострашней его корыстных родственников, желающих занять его место. А у нашего ведомства не бывает осечек. Если Ирвинг решит, что он представляет угрозу и вознамерится его устранить, то он обязательно это сделает. Вот и что мне теперь делать, чтобы овцы были целы и волки сыты?» — сердито подумал Ласло.
— Вильгельм, я могу предложить вам кров, но не ждите от меня военной помощи. И даже не надейтесь! Вам не удастся меня переубедить, — проговорил он, и чтобы смягчить категоричность своего отказа, добавил более мягким тоном: — Не унывайте, мой друг! Как подсказывает мне советник, вечером у нас намечается празднество в честь годовщины моей коронации, и вы на него приглашены. Потому я советую вам отдохнуть и настроиться на позитивный лад. Имейте в виду, герцог, наши леди любят танцевать и не любят унылых кавалеров.
— Ваше величество, и всё же я не теряю надежды! Скажу больше, я уверен, что сумею вас переубедить, и вы измените своё решение! — горячо произнёс юноша.
В голосе просителя прозвучала несокрушимая вера в свою правоту, и это вызвало у Ласло раздражение. «Самонадеянный сопляк! — сердито подумал он. — Что ж, попробуй переубедить меня, Вильгельм, и ты убедишься, что давить на меня бесполезно. Спорим, что в моём роду значительно больше самодуров, чем у тебя? Один Иван Грозный чего стоит!»
Но своевременное воспоминание о юном возрасте герцога Нормандии пригасило негативные эмоции, и он окинул взглядом толпу придворных, ища Артура Пендрагона. Несмотря на свои девять лет, смышленый паж сумел добиться его доверия и с некоторых пор числился его личным воспитанником.
Поняв, что король ищет именно его, мальчик растолкал придворных и со всех ног бросился к столу совещаний.
— Сир!.. Вы меня звали? — выдохнул он, глядя на своего кумира восторженными глазами.
— Да, мой юный друг. Хочу поручить твоим заботам нашего северного гостя. Надеюсь, вы найдёте общий язык.
Чтобы подчеркнуть насколько это важно, Ласло слегка сжал плечо мальчика, и тот его понял.
— Да, сир! Мы обязательно подружимся, — с готовностью откликнулся он.
Паж попятился прочь от стола и когда поравнялся с герцогом Нормандии, бесцеремонно потянул его за рукав.
— Чего стоишь? Идём, я покажу, где ты будешь жить.
Видя, что король Александрии перешёл на обсуждение других вопросов и больше не обращает на него внимания, Вильгельм постарался скрыть досаду: он ожидал к себе большего участия.
Юноша заколебался, не зная, стоит ли ему настаивать на своём или нужно уйти и, улучив удобный момент, попробовать снова обратиться за военной помощью, хотя интуиция подсказывала ему, что просить бесполезно. Он был проницателен и понял, что могущественный сосед не изменит своего решения.
Расстроенный провалом своей миссии Вильгельм поклонился королю и, попятившись от стола, шагнул к ожидающему его пажу.
— Эй! Как тебя звать? — спросил он мальчика, когда они оказались наедине.
— Артур Пендрагон, — бросил тот через плечо. — А ты кто такой?
— Вильгельм Нормандский, — ответил юноша и с досадой добавил: — Я называл себя. Уже позабыл, кто я такой или просто придуриваешься?
В ответ на это паж насмешливо фыркнул.
— Лично мне ты не представлялся, — проговорил он и, заслышав обиженное сопение северянина, обернулся. — Да не злись ты! Я недавно появился в Малом тронном зале и не слышал твоего имени, — добавил он снисходительно.
— Тогда ладно, — отозвался Вильгельм и тут же попытался прощупать почву. — Слушай, мне показалось или ты действительно пользуешься расположением Владислава?
Мальчик стремительно развернулся и окинул его сердитым взглядом.
— Твоё счастье, что ты дикарь, не имеющий понятия об этикете. Запомни, дурья голова, если ты упоминаешь в разговоре александрийского владыку, ты должен называть его их величество или государь. И вообще, тебе крупно повезло, что государь был столь великодушен, что разрешил не именовать его полным титулом и упразднил наказание за его сокращение.
— Что ж, спасибо ему за это, — иронично заметил юноша. — Если поучения закончены, может, ты всё же покажешь, где мои покои?
— Как скажешь. Если хочешь выглядеть дураком и всё время попадать впросак, я могу вообще ничего не говорить.
Паж развернулся и чуть ли ни бегом устремился вперёд.
Мальчик с такой скоростью проносился по длинной анфиладе комнат и так неожиданно сворачивал на развилках, что Вильгельм наконец не выдержал этой гонки.
— Постой, Пендрагон! Давай не так быстро! — взмолился он.
Чтобы отдышаться, юноша плюхнулся на первый попавшийся диван и, морщась, поёрзал на месте: длительная скачка на лошадях давала о себе знать болью и ломотой в теле. Найдя удобное положение, он прикрыл глаза и усилием воли отогнал подступающие слёзы. Потеря того, кто заменил ему отца, и отказ александрийского короля довели его до грани и лишь гордость, ущемлённая клеймом бастарда, не давала ему отступить и отказаться от притязаний на престол Нормандии.