— Я больше не буду! — жалостливо протянул мальчик.
— Слабовата аргументация, — скептически заметила девушка при виде его хитрой мордашки. — Апелляция отклоняется. Приговор обжалованию не подлежит.
— Это не честно! А как же мороженое? Ты обещала! — выдвинул мальчик встречный аргумент.
— Действительно, было такое дело, — девушка призадумалась. — Что ж, тогда не остаётся ничего иного, кроме как прибегнуть к судебной казуистике. Кстати, чрезвычайно удобная вещь. Поскольку обещание было дано до вынесения приговора, то запрет на мороженое снимается.
— Ура! — закричал мальчик.
— Только единожды, — тут же последовало уточнение.
— Почему? Это нечестно! — запротестовал он.
— Потому что в твоём распоряжении только одно моё обещание. Если не хочешь использовать его сегодня, тогда мы возвращаемся домой.
Собираясь остановить экипаж, Ирида потянулась к плечу возницы.
— Нет, я хочу сегодня! — раздался поспешный возглас.
— Как скажешь, — сказала она, пряча улыбку, и снова прижала мальчика к себе.
Возница тоже обрадовался, что поездка не сорвалась. Во-первых, девять лоло были совершенно не лишними в хозяйстве. Особенно при том что жена выдала ему целый список покупок, а денег при этом он получил с гулькин нос, даже не что было выпить пива с приятелями, не говоря уж о любимых закусках. Во-вторых, ему было страшно интересно послушать, о чём ещё будут говорить пассажиры, о которых, не переставая, вот уже третий месяц судачил весь Марполь.
Стоило им приехать в город и сесть за стол в таверне, как Александр сразу же заканючил, прося свой любимый фруктовый торт. В результате девушка выдержала целую битву с Олдишами, которые всем семейством уговаривали её сменить гнев на милость. Маленький прохвост знал, кого не стоит настраивать против себя. С Олдишами он был само очарование.
Всё же она выдержала характер и мальчик, давясь слезами, нехотя ковырялся в гигантской плошке с мороженым, куда сердобольная хозяйка втихомолку напихала все его любимые лакомства. Фапивата заметила даже кусок торта, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Она закончила со своей порцией и, плотоядно облизнувшись, подалась к мальчику.
— Можно я доем, если у тебя нет аппетита?
— Нет! — сердито воскликнул он и, перестав вредничать, активно заработал ложкой, не замечая смеющегося взгляда девушки, которая только этого и ждала.
Город с его соблазнами особенно хорош при наличии денег. Они замечательно провели время, и если бы не слова Корвина, что она не родная дочь, которые занозой сидели в её памяти, Ирида была бы также счастлива, как её подопечный. Пока они возвращались в Марполь, у неё мелькнула крамольная мысль, что с биологическим отцом ей комфортней, чем с тем, что её воспитал. Ведь рокайдианец оставался для неё чужим и его отношение её не задевало.
Когда они вернулись домой, там уже воцарились мир и согласие. Корвин и Лилиан наконец-то помирились, и тем обидней было девушке, что отец по-прежнему её сторонится, будто она ему совсем чужая.
Не в силах видеть замешательство в глазах самого близкого ей человека, с утра пораньше она спешила покинуть дом, а вернувшись, отказывалась от ужина и, провожаемая недовольным ворчанием Лилиан, шла в комнату Александра. Если мальчик не спал, она читала ему сказку и когда у него начинали слипаться глаза, на цыпочках возвращалась к себе.
Корвину тоже приходилось нелегко. После опрометчиво сказанных слов он не знал, как подступиться к дочери, которая старательно избегала его общества. Каждый день он давал себе зарок, что завтра обязательно скажет, что для него нет никого важней, чем она. Что ему плевать на то, что они не родные по крови — для него она дочь и точка! — и никакому рокайдианцу он не даст занять своё место. Но стоило им встретиться лицом к лицу, и вся его решительность испарялась без следа.
Не в силах выдавить из себя ни звука, Корвин опускал глаза и проходил мимо девушки, не замечая её горестной гримасы. А она не видела, как он каждый день выходит провожать флайер и, щурясь в предрассветной мгле, с тяжёлым сердцем смотрит вслед ненавистной машине, которая уносит её прочь от родного дома.
Лилиан не вмешивалась в их отношения. Она действительно любила мужа и боялась разрушить хрупкую привязанность, снова возникшую между ними. «Ничего страшного! Корвин привыкнет, что Ирида ему чужая, — утешала она себя. — В конце концов, дочь уже отрезанный ломоть и дома бывает редко. Родная она ему или нет, теперь уже не важно. Да и я ещё не старуха. Бог даст, у нас ещё будут дети», — рассуждала она. В душе она даже радовалась такому повороту событий. Корвин безоглядно любил старшую дочь и с самого рождения уделял ей львиную долю внимания. А когда она подросла, они и вовсе стали неразлучны. Видя, с какой заботой он пестует девочку, Лилиан, чувствующая себя обделённой, несколько раз была близка к тому, чтобы огорошить мужа известием, что он привечает чужого ребёнка.
Узнав, что на следующий день должна состояться пресс-конференция, которая официально отберёт у него дочь, Корвин понял, что объяснение больше откладывать нельзя. «Будь что будет! Я не буду винить девочку, если она откажется от меня и скажет, что я ей не отец», — смиренно подумал он, чувствуя, как от одной только мысли об этом его сердце обливается кровью.
Как назло, тем вечером девушка вернулась очень поздно, и он весь извёлся в ожидании.
При виде отца, сидящего в её комнате, Ирида замерла на пороге, а затем подошла к нему и села напротив.
— Что-то случилось, пап? — спросила она, с опаской глядя на его сумрачное лицо.
— Это правда, что завтра вы с матерью заявите, что рокайдианец твой родной отец? — рыкнул Корвин, и когда девушка согласно кивнула, судорожно дёрнулся на стуле. — Ясно. Тогда ответь мне честно, дитятко, кто я теперь для тебя? Отец аль чужой мужик, который занял его место?.. Да ты не тушуйся, говори как есть! Что мне дураку сермяжному сделается-то? Чай, я не барин какой, чтобы биться головой о стену! Даст Бог, как-нибудь переживу, даже если я больше не нужен своему ребёнку.
— Папочка! Ну что такое ты говоришь?! — глотая слёзы, девушка подскочила к отцу и крепко его обняла. — Бедный ты мой! Да как ты мог подумать, что я откажусь тебя?! Ведь роднее тебя у меня никого нет!
— Вот и ладно! — пробормотал растроганный Корвин и дрожащей рукой погладил её по волосам. — А то ведь рыба ищет где глубже, а человек где лучше…
— Папа!
— Э, доченька, в жизни всякое бывает! Разве я не понимаю, что с Нобусами тебе будет лучше?! Что хорошего ты видела у нас? Только работа от зари до зари. В общем, делай, как тебе нужно, ну а мы с матерью как-нибудь перебьёмся. Такова уж наша родительская доля. Об одном только прошу, не забывай, что здесь твой дом.
— Плевать на Нобусов! Они для меня чужие!
— Не горячись, Ирида! Родная кровь это тебе не водица. Хочешь не хочешь, а родство даст о себе знать. Присядь, дочка, и послушай, что я тебе скажу.
Корвин подождал, когда девушка опустится на стул, и тяжело вздохнул.
— Конечно, признаваться в этом мне нож острый по сердцу, и всё же я должен сказать, что с самого начала подозревал, что мы не родные по крови, — проговорил он и, собравшись с духом, приступил к трудному повествованию.
Не щадя себя, он рассказал обо всём. О том, как поначалу остро ненавидел навязанную ему жену, ведь у него уже была возлюбленная, и они собирались пожениться. Да и сложно было не догадаться, отчего красивую служанку из господского дома сплавили замуж за него. Не вдаваясь в подробности, Корвин скупо поведал о том, как они жили в Миреке. Сказал, что из чистого упрямства боролся за жизнь пустоголовой капризной дурочки, вознамерившейся умереть, и при том не заметил, как ненависть ушла, и на смену ей пришло совсем иное чувство, из которого выросла привязанность к нежеланной жене, а затем к дочери. «У меня не было другого выбора, кроме как полюбить вас обеих, — сказал он и улыбнулся в бороду. — В конце концов, что возьмешь с семнадцатилетней девчонки, у которой ветер в голове? Ей лишь бы убежать на гулянку и плевать, что ребёнок описался и плачет от голода».
Смущённая девушка заёрзала на стуле. «Понятно, кто в те времена был мне ещё за мать», — сокрушённо подумала она и виновато посмотрела на отца.
— Да ты не тушуйся, дочка! Ведь жизнь прожить, не поле перейти, — усмехнулся Корвин. — Все мы совершаем ошибки и твоя мать не исключение. Да и я ни о чём не жалею. Возясь с тобой в младенчестве, я так прикипел к тебе сердцем, что даже Маркити не смогла потеснить тебя.
Боясь передумать, он шумно вздохнул и признался:
— А ещё я хочу, чтобы ты знала, что тогда, когда ты сорвалась с Соколиной скалы, спас тебя рокайдианец, а не я. Не знаю, как его занесло в те края, но он появился очень вовремя.
Перед внутренним взором Корвина возникла картина, которая на первых порах часто снилась ему в кошмарах. «Господи! Как вспомню, до сих пор мороз по коже! Бедная моя девочка! Головёнка вывернута, на ручках и ножках белеют сломанные кости. И ведь такая маленькая девчушка, а кровищи столько, будто телёнка зарезали! И сколько ни останавливай, она всё сочится и сочится. Если бы рокайдианец не появился, то хоть волком вой. Ведь это я виноват, что Ирида спрыгнула со скалы…»
В Марполе говорили, что она прыгнула из-за сестры, которая погибла по её вине, но дочь всегда это отрицала, и Корвин ей верил — Ирида никогда не бегала от ответственности за свои поступки, даже в раннем детстве.
Поняв, о чём он думает, девушка схватила его за руку.
— Нет, папа! Это не твоя вина! — твёрдо проговорила она. — Просто я неправильно рассчитала динамическую нагрузку крыла, и его скрутило потоком воздуха. Поэтому не придумывай, твоя сказка о мальчике-соколе не имеет никакого отношения к моему полёту.
Корвин достал платок и трубно высморкался, а затем тщательно вытер глаза.
— Как бы то ни было, а спас тебя рокайдианец.
— Нет! Если бы не ты, я бы не выжила! Ведь это ты не отходил от меня, пока я окончательно не поправилась! — зап