Это удалось сделать только поздним вечером, когда они с Полиной поднялись в отведённые для них комнаты и остались одни.
Полина в нетерпении покусывала губы, глядя, как он разрывает грубую обёрточную бумагу и кладёт перед собой на стол книжку в зелёном сафьяновом переплёте.
Перед самым отъездом из Санкт-Петербурга я ещё раз увиделся с моим будущим начальником – бароном Стеклем. Полномочный посланник просто лучился счастьем и не скрывал этого.
– Поздравляю вас, любезный фрер, вчера, слава Создателю, случилось то, чего мы так долго ждали! – едва поздоровавшись со мной, торжественно произнёс он.
– Вы так взволнованы, ваше высокопревосходительство… Наверное, произошло что-то важное? – как можно учтивее спросил я, хотя сердце моё сжалось от недоброго предчувствия.
Стекль ответил с придыханием:
– Entre nous soit dit, mon excellentle amie[38], вопрос о продаже наших американских владений практически решён. – Государь император всемилостивейшее принял наше предложение и поручил мне провести по этому поводу переговоры с американской стороной…
Это известие меня поразило.
– Вы говорите, наше предложение?.. С этим как-то связана наша… – я осёкся на середине вопроса.
– Меня учили быть осторожным, – взгляд Стекля мгновенно похолодел. Он приложил к груди два пальца и пошевелил ими. Я знал этот условный знак ордена: он употребляется в случае, если кто-то из братьев совершает неразумный поступок.
Я потупился.
Стекль, проведя этот урок конспирации, так же быстро сменил гнев на милость. И хотя на мой вопрос он напрямую так и не ответил, но в нескольких словах пояснил, что 16 декабря собирались здесь, в Министерстве, тесным кружком, что был сам Император, что заседали не более часа и единодушно решили – Аляску продать Северо-Американским Соединённым Штатам. Et rien de plus![39]
У меня хватило разума не проявлять любопытства. Но, прощаясь, я всё же спросил:
– Ваше высокопревосходительство, в связи с принятием такого важного решения как-то изменяется моя миссия на Ситхе? Должен ли я известить правителя колоний, что решение принято?
– Ни в коем случае! Решение, о коем я сообщил вам, должно до поры до времени держаться в строжайшей тайне. Князь Максудов обо всём узнает в свой срок. А вам надлежит точно следовать инструкции.
Мы простились. Вопросов у меня осталось немало. Почему совещание провели в такой секретной обстановке? Кто принимал в нём участие? Как удалось убедить его величество в необходимости продажи русских земель? С чем связано такое ликование барона, если собирались, по его же словам, тесным кружком, то есть – только свои? И главный вопрос: как связана с принятием столь судьбоносного решения наша таинственная ложа?
На некоторые из этих вопросов я получил ответы прямо в этот же день и там, где не ожидал, – в Восточно-Азиатском департаменте нашего министерства. Инструктировал меня барон Фёдор Романович Остен-Сакен, который занимался вопросами американских колоний.
Барон оказался человеком сравнительно молодым, лет за тридцать, общительным и очень приятным. Мы как-то быстро нашли общий язык и взаимопонимание. Вопросами колоний барон занимался давно и интересовался очень живо. В этом прослеживалось не одно только служебное рвение. Его родной брат Константин Романович недавно был назначен российским консулом в Сан-Франциско. Помимо приветов брату, которые я, разумеется, обещал незамедлительно передать, как только окажусь в Калифорнии, Остен-Сакен снабдил меня подробнейшими наставлениями относительно моего пребывания в колониях, дал несколько дельных советов, на что следует обратить особое внимание в беседах с колониальным начальством.
Я осторожно поинтересовался, знает ли он что-нибудь о недавнем совещании в министерстве.
– Как мне не знать, – удивился он. – Мне было поручено рассылать приглашения участникам… В том числе и самым высочайшим особам…
Я прямо сказал, что знаю об участии в совещании Государя и Стекля.
Остен-Сакен усмехнулся:
– Если вы в курсе дела, остальных приглашённых угадать нетрудно. Были все, кто уже много лет занимается этим вопросом: великий князь Константин Николаевич, министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн, управляющий Морским министерством фон Краббе и наш с вами начальник – князь Горчаков.
– И всё?! – воскликнул я. – Разве не пригласили членов Государственного Совета?
– Боюсь, что их даже не уведомят, когда продажа наших колоний состоится… Никто во дворце не хочет лишнего шума.
– Как же так?! Это ведь не шутка – уступка российских земель…
– Вам, очевидно, не во всех подробностях известна предыстория вопроса, – сказал Остен-Сакен и довольно подробно изложил мне то, чего я и впрямь не знал.
В окончательном виде идея продать Аляску пришла в голову великому князю Константину Николаевичу не где-нибудь, а в Ницце ещё в 1857 году. Он написал тогда об этом князю Александру Михайловичу Горчакову, только что назначенному министром иностранных дел империи, делая основной акцент на неспособности России удержать колонии в условиях нарастающей экспансии Северо-Американских Соединённых Штатов, на убыточность и бесполезность для нас этих заокеанских территорий.
Князь Горчаков первоначально, оказывается, не был сторонником продажи Аляски, но и не мог проигнорировать мнение великого князя. Он доложил о письме по инстанции. Молодой Император совершенно неожиданно для Горчакова отнёсся к предложению брата с интересом и собственноручно начертал на письме: «Эту мысль стоит сообразить».
– Я, знаете ли, лично видел и это письмо, и визу его величества в архиве министерства, – добавил аргументов к своему рассказу Остен-Сакен.
Но я и без всяких доказательств верил ему.
– Министр оказался в сложной ситуации, – продолжал Остен-Сакен. – И хотя его сиятельству пришлось с позиции решительного противника продажи Аляски перейти на позицию закулисного непротивления, но всё же он не сдался так легко, как от него ожидали во дворце. Надобно было не знать характер князя Горчакова, чтобы предположить подобное. К слову, вы ведь совсем недавно служите в министерстве и вряд ли осведомлены, что Горчаков, ещё в бытность свою помощником посланника в Вене, отбрил всемогущего графа Бенкендорфа, отказавшись быть на посылках – заказывать для него обеды и выполнять роль прислуги. Мол, Бенкендорф хотя и граф, но сам в состоянии это сделать и не княжеское занятие – ему прислуживать… Это происшествие немало навредило карьере Горчакова, но он оставил за собой право мыслить самостоятельно, что в полной мере и проявилось при получении упомянутого письма о продаже Аляски. Горчаков, конечно, догадывался, откуда ветер дует. Он знал, что в 54-м и 56-м годах великий князь встречался с некими американцами Сандерсом и Коллинзом, которые являлись агентами Штатов и посулили его светлости какие-то молочные реки с кисельными берегами, лишь бы добиться от него поддержки. Понимая, что сделка России чрезвычайно невыгодна, Горчаков стал маневрировать и попытался затянуть практическое осуществление идеи. Он призвал в союзники уважаемого Государем адмирала Врангеля. Врангель был в ту пору управляющим Морским министерством и знал истинное положение дел в колониях, где с 1830 по 1835 год служил правителем. Врангель по просьбе Горчакова подготовил для Государя пояснительную записку, на основании которой наш министр предложил не спешить с продажей земель, а предпринять дипломатический демарш и через господина Стекля получше разузнать о позиции самих Северо-Американских Соединённых Штатов. Император с доводами Горчакова согласился, и дело отложилось почти на девять лет. Однако и Константин Николаевич тоже не хотел уступать. Все эти годы он сам и его помощники Рейтерн и Крабе, а также господин Стекль бомбардировали Государя и князя Горчакова письмами, убеждая вернуться к обсуждению судьбы американских колоний.
– И чем же они объясняют свою настойчивость?
– О, целым рядом причин. Я хорошо осведомлён об этом, так как два недавних письма от господ Краббе и Рейтерна на имя министра прошли через мои руки. Конечно, и тот и другой говорят о несостоятельности Российско-Американской компании, которая якобы за семьдесят лет своего существования не смогла добиться ничего: ни прочного водворения на американских землях, ни даже существенных доходов для своих акционеров. Нажим делается на то, что Северо-Американские Штаты всё равно отберут у нас эти земли, что ссориться и тем более воевать за эту никому не нужную территорию с ныне дружественной страной нам не стоит. И самое основное – продажа Аляски позволит решить все финансовые проблемы империи: пополнить бюджет, получить кредиты от западных банкиров размером в сорок пять миллионов рублей и отложить платежи по уже имеющимся долгам, и в первую очередь Ротшильдам, кои ставят главным условием отсрочки нашу сговорчивость по известному вопросу…
– Но ведь всё вовсе не так? – спросил я с надеждой.
– В том-то и дело! И я с достаточными основаниями могу об этом судить, ибо много времени потратил на изучение проблемы. Прежде всего, сейчас составить себе определённое понятие о том, могут ли колонии быть полезны России, на основании имеющихся сведений просто невозможно. Разве из бесполезности Российско-Американской компании можно выводить заключение о бесполезности самой земли, которой она заведовала и о которой мы положительно ничего не знаем, за исключением отрывочных сведений, дошедших до нас большей частью через руки той же самой, так сказать, несостоятельной компании? Второй аргумент сторонников сделки разбивается ещё проще: отнятие у нас земель Америкой не произойдёт просто-напросто из-за соперничества в тех регионах между Англией и Северо-Американскими Штатами. Именно противоречия между означенными державами все предшествующие десятилетия и позволили компании с её слабыми силами уцелеть близ таких могучих соседей. И я убеждён, пока существует нынешний порядок вещей в Северной Америке, едва ли нам следует основательно опасаться захвата наших колоний другой державой. И, наконец, о выгодах, которые может принести продажа наших колоний. Если бы сумма, которую мы получим за наши колонии, была так значительна, что могла бы покрыть известную часть нашего государственного долга, то, конечно, приманка была бы сильной. Но несколько миллионов, и даже десятков миллионов, рублей едва ли имеют государственное значение в империи, имеющей около полумиллиарда ежегодного дохода и расхода и более чем полтора миллиарда долгу.