– Я отправляюсь на берег доложить о прибытии, – за обедом сообщил Аксёнов. – Приглашаю вас, Георгий Александрович и Полина Станиславовна, поехать со мной. Представитесь главному правителю, посмотрите город. При удачном стечении обстоятельств подыщем для вас квартиру. Хотя, могу предположить, что при таком наплыве гостей сделать это будет непросто… Впрочем, каюты «Баранова» всегда в вашем распоряжении.
…Трудно передать волнение, с которым Панчулидзев ступил на землю Ситхи. Ещё бы, исполнилась его давняя, детская мечта – очутиться в Америке, на земле его книжных кумиров-первопроходцев, в стране отважных индейцев, воспетых Купером и Тернером.
Детство, это – поэзия жизни, её потерянный рай. По собственному опыту Панчулидзев знал, что возраст иллюзий проходит быстро, что время – самый жестокий из ростовщиков. Оно вынуждает каждого человека платить по счетам за авансы, которые щедро раздаются в молодости. Потому и надобно побыстрее взрослеть, отказываться от розовых очков, жить суровой реальностью. Словом, прав был Пушкин: «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел…»
Панчулидзев восторженно глядел по сторонам и доверчиво внимал рассказам неутомимого Аксёнова – старожила этих экзотических мест.
– Дом главного правителя, что перед нами, выстроен ещё Александром Андреевичем Барановым. Место первый главный правитель выбрал очень выгодное, возвышенное. Высота скалы пятьдесят два фута. Американцы до сих пор называют Кекур «Пуншевым холмом». Говорят, что у Баранова была традиция: зазывать в гости чужеземцев и спаивать их. Огромный котёл с пуншем ставили прямо посредине плаца, и гости вместе с хозяином черпали из него ковшами и пили, пока замертво не упадут. А кто отказывался пить, тех на верёвках спускали и окунали в океан…
– Tenez, messiebr, je vais vouz dire![60] Это же чистой воды произвол! – вознегодовала Полина.
Аксёнов рассмеялся в ответ:
– А я действия Баранова считаю правильными. И в бытность Баранова, и теперь к чужеземцам на Ситхе особого доверия нет. Именно американцы в восемьсот втором году подбили местных вождей на войну против русских. Они и после не однажды снабжали индейцев порохом и ружьями, подговаривали вырыть топор войны и делали всё это исподтишка. Баранов был далеко не глуп. Он понимал: пьяный гость становится разговорчивым и у него можно без труда выведать истинную цель его прибытия. К тому же, набравшись по ватерлинию, он, ей-богу, не в состоянии совершить ничего дурного.
По широким каменным ступеням они поднялись на плац-парад в центре крепости, и Аксёнов продолжил рассказ:
– К сороковым годам барановский дом сильно обветшал. Перестройку его начал Фердинанд Петрович Врангель, когда был здесь правителем. Он увеличил число комнат, выделил несколько залов для библиотеки. Кстати, зачинателем её считают камергера Резанова. Надеюсь, вы слышали о таком? Сегодня в доме правителя есть кабинет морских карт и инструментов, музей птиц и животных, а также этнографический музей. При Куприянове появился на крыше дома бельведер со стеклянными рамами. В нём каждую ночь зажигается фонарь с шестью рефракторами. Это своеобразный маяк для прибывающих в гавань судов. При Тебенькове была серьёзно расширена внутренняя крепость, где мы сейчас находимся. Здесь, посмотрите, двухэтажная контора, здесь – казармы для солдат гарнизона и магазины…
– Магазины – это склады для шкур? – спросил Панчулидзев, оглядывая местные достопримечательности.
– Есть и для шкур. Но главный склад тот, где хранят запасы рома. Это единственная твёрдая валюта на Ситхе. За неё можно купить всё, начиная от пушнины, кончая женской любовью…
Полина фыркнула.
Аксёнов продолжал:
– Направо – арсенал, чуть выше – обзорная площадка. Её господин Фурухельм, предшественник князя Максутова, оборудовал… А вот нынешний правитель строительством почти не занимался, больше артиллерийскими экзерсисами…
– Отчего вам так не нравится князь Максутов, капитан? – спросила Полина, недовольная тем, что ей уделяется мало внимания.
– А он – не золотой червонец… Начальников, замечу вам, графиня, следует уважать, а нравиться всем они вовсе не обязаны. Но коли вы уж заговорили о наших отношениях, так, скорее это князь Максутов меня недолюбливает…
– В чём же причины такой немилости?
– Об этом лучше спросить у него самого. Кстати, Георгий Александрович, если вы подниметесь по этим ступеням наверх, то попадёте прямо к приёмной князя Максутова. А я, с вашего позволения, пойду в канцелярию к начальнику Ново-Архангельской конторы Лугебилу. Встретимся через час в порту, – Аксёнов, став вдруг официальным, приложил руку к козырьку фуражки и ушёл.
– А как же квартира? – спохватилась Полина.
Они постояли немного на смотровой площадке, любуясь видом залива и города, и отправились к главному правителю.
– Их высокоблагородие главный правитель заняты нынче-с… – напыщенно объявил встретивший их в приёмной молоденький чиновник в старом, как будто с чужого плеча, вицмундире без знаков отличия.
– Милостивый государь, немедленно доложите главному правителю, что князь Панчулидзев и графиня Радзинская просят их принять! – с обидой в голосе потребовал Панчулидзев.
– Не велено-с беспокоить! Никому-с! – чиновник был непреклонен и, как это бывает у глубоких провинциалов, горд своей непреклонностью.
– Скажите же нам, что происходит? – нежным голосом спросила Полина, окинув чиновника одним из таких знакомых Панчулидзеву взглядов, перед которыми не устоит никакой мужчина.
Чиновник на минуту замешкался, но, продолжая демонстрировать свою значимость, сказал:
– Не могу-с сказать, ваше сиятельство! Дело государственной важности-с!
Раздался шелест платья. В приёмную вошла молодая оживлённая дама, примерно одних лет с Полиной. Как тут же заметил Панчулидзев, была она довольно привлекательна, правда, всё же уступала в красоте Полине и не так модно одета – такие шляпки и пелерины носили в Санкт-Петербурге уже лет пять назад.
Дама мельком взглянула на него, чуть дольше задержала взгляд на Полине, точнее, на её наряде, поджала губы и по-хозяйски обратилась к чиновнику:
– Евграф Порфирьевич, что князь? Всё ещё с гостями?
Чиновник вытянулся, как перед главным начальником, прищёлкнул каблуками и отрапортовал:
– Так точно, Мария Владимировна, с гостями-с!
– Освободится, доложи, что я пошла прогуляться.
Снова старательно щёлкнули каблуки:
– Будет исполнено-с!
Дама вышла, благосклонно кивнув незнакомым посетителям, вызвавшим в ней очевидный интерес.
– Кто это? – спросил Панчулидзев, хотя уже предвидел ответ.
– Их сиятельство княгиня Максутова.
Полина тотчас заторопила его:
– Пойдёмте, князь.
Максутову они догнали уже на смотровой площадке.
– Ждите здесь, – не доходя нескольких шагов до княгини, приказала Полина.
Панчулидзев повиновался.
Полина быстро подошла и окликнула Максутову. Через минуту-другую они уже щебетали о чём-то, непринуждённо, как давние подруги.
«Вот они – женщины, им всегда легко договориться между собой, особенно в том случае, когда они ничего не делят…» – подумал Панчулидзев.
Полина наконец вспомнила о нём и представила княгине.
– Счастлива нашему знакомству, князь, – Максутова протянула ему руку. Он по-светски едва прикоснулся губами к кружевной перчатке.
– Простите, ваше сиятельство, не могу предоставить вам с графиней апартаменты. Все комнаты заняты гостями мужа. Но искренне буду рада видеть вас завтра. Завтра такой день… – Максутова неожиданно приложила платок к глазам и попрощалась с ними.
По дороге к порту Полина взахлёб поведала всё, что успела узнать.
– Княгиня, урождённая Александрович, дочь бывшего генерал-губернатора Иркутска. Она – вторая жена Максутова.
– Когда вы всё это успели узнать? – изумился Панчулидзев.
– Ах, не перебивайте меня. Иначе я всё забуду. Так вот, первая жена князя, Аделаида, умерла здесь, на Ситхе, пять лет назад от скоротечной чахотки. А чахотка началась, не поверите, князь, от испуга. Да-да, она испугалась крысы, когда кормила грудью младенца… Представьте, сама кормила грудью!
– А что тут такого? Русские женщины всегда сами выкармливали своих детей… – слегка опомнившись от её напора, возразил Панчулидзев. – Вы же ещё недавно ратовали за то, чтобы не отдавать младенцев в чужие руки. Да и ваш Чернышевский об этом пишет….
– Оставьте Чернышевского в покое. Вас-то, князь, матушка не выкармливала, а отдала кормилице!.. Думаю, в будущем что-то придумают, чтобы женщины не походили на животных!
– Мадемуазель, но ведь так устроил Господь, природа, наконец.
– Ах, князь, послушайте лучше. Вы можете себе представить, что моя ровесница вышла замуж за вдовца с тремя детьми и уже имеет двоих своих?
– Что же тут удивительного, если по любви?
Полина искренне изумилась:
– Как это «что»? Такую ношу на себя взваливать! Тут никакой любви не хватит!
Панчулидзев посмотрел на неё с недоумением: неужели она говорит всерьёз? Полина горячо продолжала:
– А что вы скажете, чтобы вдобавок ко всему ещё и отправиться в эту дыру? Променять Санкт-Петербург на всё это?.. – она красноречиво обвела взглядом убогие дома поселенцев. – Нет, Мария Владимировна точно начиталась Некрасова. После его «Русских женщин» все современные девицы себя декабристками вообразили!
– Но ведь вы сами ещё недавно молились на этих деятелей двадцать пятого года…
– Eh bien[61], князь, вы опять все смешали в одну кучу: высокие общественные идеи и частную человеческую судьбу.
– Но как же это можно разделять?
Полина строго осадила:
– Довольно пререкаться. Вы не знаете главного. Завтра, после полудня, наши колонии будут переданы американцам.
– Как! С чего вы взяли?
– Для этого уже прибыли официальные представители из Северо-Американских Соединённых Штатов, а Россию будет представлять капитан второго ранга Пещуров. Он, кстати, приходится родственником и Марии Владимировне, и русскому канцлеру князю Горчакову.