Пинкертон мрачно кивнул.
– Так вот, – с ненавистью в голосе сказал Хоуп, – всяких мерзавцев встречал я, бродя по этим местам, но такого, как Джесси Джеймс видеть не доводилось. И уже, наверное, не придётся, чтоб мне подохнуть. Он не только забрал наше золото, но и захотел на потеху своей банде оскальпировать нас с Хольтом. Если бы не один славный малый, его, кажется, звали Джеймс Уикчер, нам с капитаном грифы давно выклевывали бы глаза.
Пинкертон, до этого упорно хранивший молчание, угрюмо заметил:
– Джеймс Уикчер – мой человек. Он шёл по следу Джеймса более тысячи миль, сумел проникнуть в банду, но, в конце концов, его разоблачили и убили А Джеймс снова ушёл. Теперь он – мой личный враг. Не успокоюсь, пока не отыщу этого шакала…
– Но почему вы, мистер Хоуп, не вернулись за оставшимся золотом? – спросил Несмит с нескрываемым интересом.
Хоуп с неохотой ответил:
– Когда Уикчер ночью развязал нам руки и дал коней, мы с Хольтом скакали не оглядываясь. Тогда и дали зарок никогда не возвращаться в Блэк-Хиллс. Золото сиу никому не приносит добра. Это проклятое золото, чтоб мне подохнуть…
– Но у вас, наверное, есть карта, указывающая, где клад? – Несмит с трудом сдерживал себя.
– Карта у меня здесь! – Хоуп постучал кривым пальцем себя по лбу. – Но сама нечистая сила не заставит нас с Хольтом рассказать, где оно. Не верите, так спросите у него самого, чтоб мне подохнуть!
Он вскинул на Пинкертона выцветшие, будто солью присыпанные, глаза:
– Верно ли говорят, мистер, что вы были знакомы с самим Авраамом Линкольном?
Пинкертон пожал плечами, не подтвердив, но и не опровергнув его слова.
– Скажите, правда ли, что вам выпала честь однажды спасти мистера президента?
Все уставились на Пинкертона.
– Мистер Пинкертон, расскажите об этом, – попросила Полина.
Её поддержали остальные.
Пинкертон не был столь искусным рассказчиком, как Хоуп, да и сама его профессия не располагала к разговорчивости. Всё же общими усилиями из него удалось выудить некоторые подробности истории, случившейся в шестьдесят первом году в Восточных штатах.
– В ту пору в Вашингтоне ещё не существовало военной разведки. Правительство Линкольна привлекало для этих целей все силы, в том числе и частные сыскные агентства, – Пинкертон медленно цедил слова, словно пробуя их на вес. – Директор железной дороги Филадельфия – Балтимор мистер Фелтон вызвал меня из Чикаго с группой сотрудников. «У нас есть основания подозревать, – сказал он, – что южане готовят диверсии на нашей дороге с целью отрезать правительство от северных штатов». В моей группе в ту пору был один молодой человек – Гарри Дэвис. Потомок старинной французской семьи, он готовился стать иезуитом и, надо заметить, обладал даром убеждения, свойственным им. Прожив в Новом Орлеане и других городах Юга, он хорошо изучил повадки и обычаи южан, был знаком со многими из них. Гарри Дэвису мы и обязаны успехом операции. Он вошёл в круг радикалов. Все они являлись убеждёнными сторонниками рабовладения и готовились выступить с оружием в руках. Один из этих молодцев по имени Хилл прямо заявил: «Если на меня падёт выбор, я не побоюсь совершить убийство Линкольна. Цезаря заколол Брут, а Брут был честным человеком. Пусть Линкольн не ждёт от меня пощады». Дэвис сообщил мне по секретному каналу, что в ближайшее время готовят покушение на президента. Уже намечено и место покушения – Балтимор. По сведениям Дэвиса, начальник тамошней полиции Кейн способствовал заговорщикам и принял в подготовке покушения самое деятельное участие. Он спланировал размещение полицейских в день приезда президента так, чтобы вокруг Линкольна могла собраться толпа зевак, а в ней – участники покушения. Произведя выстрел или нанеся удар кинжалом, они могли тотчас затеряться в толпе. На берегу Чесапикского залива ожидала лодка, чтобы отвезти их на быстроходный пароход. На нём убийцы могли бежать на Юг.
Пинкертон сделал паузу, давая возможность оценить важность сказанного. Но и без того его слушали с большим интересом.
– Одновременно сведения о заговоре поступили ко мне и из других источников, в том числе от Джона Кеннеди, начальника полиции Нью-Йорка, – продолжал Пинкертон. – С учётом этих сообщений условия поездки Линкольна из штата Иллинойс в Вашингтон мы изменили. По протоколу президент должен был выступать в Гаррисберге на банкете в его честь. Но, следуя нашим советам, он предусмотрительно покинул банкетный зал и проследовал к запасному пути, где уже стоял специальный поезд, состоявший из паровоза и одного вагона. Внезапный отъезд Линкольна был объяснён острым приступом головной боли. Для пущей убедительности я приставил к нему своего агента, девицу по имени Кет Уорн, выступавшую в роли сиделки. В этот же поезд сели и мы с Джоном Кеннеди и вооружённая охрана. Вперёд я выслал бригады специально подобранных рабочих, якобы для того, чтобы красить мосты. Эти люди могли стать нашим резервом в случае нападения на поезд в пути. На всех переездах, мостах и запасных путях также дежурили наши люди, снабжённые сигнальными фонарями. Все эти меры предосторожности оказались не напрасны. На одной из станций нам сообщили, что отряды рабочих-железнодорожников под руководством офицеров-южан подготовились и только ждут сигнала для разрушения железной дороги на пути президентского поезда. Но мы успели проскочить и до Балтимора добрались без происшествий. Нам предстояла одна непростая акция – по рельсам, предназначенным для конки, перетащить вагон президента на вокзал вашингтонского направления. Балтимор, переполненный мятежниками, мирно спал, не ведая о том, что происходит. А нам пришлось немного понервничать, так как поезд на Вашингтон опоздал на два часа. На следующее утро Линкольн был уже в безопасности…
– Президент, должно быть, наградил вас? – поинтересовалась Полина.
– Увы, мисс, сильные мира сего редко бывают благодарными, – и без того хмурое лицо Пинкертона стало ещё мрачнее. – Вскоре мы вовсе разошлись с мистером Линкольном.
– Как же так?
– Один случай открыл мне истинное лицо Авраама Линкольна. Мой друг и верный соратник Тимоти Уэбстэр, выполняя задание в стане южан, был схвачен. Его можно было спасти. Президенту всего-то требовалось отправить письмо к южанам с предложением обмена. Линкольн этого не сделал, и Уэбстера повесили. После этого я отказался руководить разведкой Штатов и подал в отставку…
– Но, мистер Пинкертон, возможно, останься вы на своём посту, президента бы не застрелил этот предатель Бус…[111] – вставил слово Несмит.
Пинкертон не успел ответить. Раздался предупредительный свист Хольта. Хоуп вскочил и затоптал тлеющий костерок, сделав знак – не шуметь.
Все схватились за оружие и замерли в томительном ожидании. Прошло не менее получаса, пока Хольт спустился к ним:
– Grosser Skandal![112] – сказал он на родном языке и добавил по-русски, адресуясь Панчулидзеву, к которому питал необъяснимую симпатию. – Нас немноко мокли убифать, княс…
Точно речь шла о каком-то пустяке, Хольт рассказал, что, оглядывая окрестности в подзорную трубу, заметил нескольких всадников. Судя по перьям в волосах и боевой раскраске, это были разведчики огаллалов. Они заметили след дилижанса, стали совещаться. Но по следу не пошли, очевидно, куда-то спешили.
– И куда чёрт понёс этих краснокожих разбойников? – спросил Хоуп.
Хольт, подумав, ответил по-английски:
– Они поскакали на северо-восток, в сторону Солт-Лейк-Сити, старина. Сдаётся мне, за этими вонючими скунсами идёт большой отряд. Не иначе как они задумали атаковать город, а то вряд ли отказались бы от такого лакомого куска, как наш дилижанс…
– Ну, не такой уж мы и лакомый кусок. Четверо вооружённых мужчин… И одна неотразимая женщина… – Несмит вложил кольт в кобуру.
– Коль скоро огаллалы видели наш след, оставаться здесь небезопасно. Они идут к Солт-Лейк-Сити, значит, нам там делать нечего. Мы, господа, – объявил Хоуп своё решение, – двинемся южнее и выйдем к железной дороге уже за городом.
…Три следующие ночи Хоуп вёл дилижанс, делая частые остановки и проводя пешую разведку. Что он узнавал во время своих вылазок, для пассажиров оставалось тайной. Только раз Хоуп проговорился:
– Огаллала много, чтоб мне подохнуть, несколько сот. Прошли они дня за два до нас. Песок в прерии хранит следы долго, но не дольше, чем три дня. А следы, что я видел, полустёрлись. Это следы мустангов. У них нет подков. И на помёте остался след от мокасин. Значит, это не дикий табун, а конница огаллала.
На следующей днёвке Хольт заметил кавалерийский разъезд. Он вышел из укрытия и подал знак всадникам, приглашая приблизиться.
Они влетели в лощину, где укрывались дилижанс с путешественниками, волоча за собой тучу бурой пыли.
У дилижанса спешились. Хмурые лица с недельной щетиной, задубевшие на солнце и ветру, покрывала мелкая песчаная крошка цвета красного перца. Суконные мундиры колом стояли от пыли и въевшейся соли. Только в отдельных местах угадывался истинный цвет формы – синий. Двое кавалеристов принялись разминать сведённые судорогой ноги, ослаблять подпруги у измученных коней. Третий подошёл и представился Несмиту, приняв его за главного:
– Лейтенант Джим Граттен, 18-й пехотный полк. Приветствую вас, мистер. С кем имею честь говорить?
Несмит назвал себя и присутствующих, рассказал о цели путешествия.
Лейтенант оглядел путников, задержался взглядом на Полине.
– Скажите, лейтенант, как нам лучше и скорее выйти к железной дороге? – спросил Несмит. – И хотелось бы при этом не нарваться на индейцев….
Хоуп и Хольт насупились, мол, и без подсказок всякого молокососа выведут дилижанс куда следует.
Лейтенант простодушно пустился в объяснения:
– Если вы двинетесь на юго-восток, то миль через пятьдесят точно упрётесь в поезд. Он стоит вторые сутки под охраной нашего конвоя. Дикари разобрали несколько сот ярдов пути, и поездная бригада вряд ли справится с ремонтом раньше завтрашнего утра. Но нужно быть осторожнее, вокруг так и шныряют эти краснокожие… – лейтенант извинился, сославшись на необходимость срочно скакать в форт Бойс за подмогой.