Стефенс, словно подтверждая его мысли, продолжал:
– Эти Иудины дети, корейцы, сожгли американский корабль на реке Тедонган и уничтожили весь его экипаж. Требую послать новую экспедицию и наказать этих дикарей. Корея должна стать частью Америки! Театром наших величайших триумфов призван стать Тихий океан, где у нас скоро не будет ни одного грозного соперника. Конечным итогом будет политический и коммерческий контроль над всем остальным миром.
Следом взял слово некий господин Джулиан, которого Несмит охарактеризовал как «верного подпевалу Стивенса». Он высказался ещё категоричней:
– Надо изгнать из Северной и Южной Америки все европейские государства, которые ныне имеют здесь колонии. Эти колонии мы обязаны как можно скорее присоединить к нашим Штатам.
«Какое удивительное единодушие во всём, что касается внешних притязаний… И для чего только американцам деление на демократов и республиканцев, если и те и другие говорят об одном и том же? Говорят, правда, с разной интонацией. Вот тебе и демократия, которой так молится Полина и её друзья – нигилисты», – Панчулидзеву всё больше хотелось просто встать и уйти. Но желание узнать, чем же закончится обсуждение, взяло верх.
К тому же, предполагая наличие полного единодушия в Конгрессе, он явно поторопился с выводами.
Это стало ясно, когда к трибуне вышел Бенджамин Батлер, ярый представитель радикальных республиканцев.
– Поверьте, господа, я лично не имею ничего против того, о чём заявляют коллеги Майнард и Стефенс. Но само заявление считаю крайне несвоевременным. Во-первых, наши Штаты серьёзно ослаблены Гражданской войной. Во-вторых, ещё не решён так называемый индейский вопрос. Прежде чем раздвигать наши границы, давайте сначала разберёмся с краснокожими. По крайней мере, загоним их всех в резервации и поставим по периметру охрану с изобретением господина Гартлинга… И, наконец, простите меня, господа, я, как республиканец, не могу поддержать предложение, исходящее от демократа… Прежде давайте хотя бы облечём его в республиканскую форму…
В зале раздались возгласы и стук тростей по полу. Это выражали своё отношение члены палаты от демократической партии. Республиканцы, напротив, яростно аплодировали.
Поднялся невообразимый гвалт. Председательствующий напрасно тряс своим колокольчиком – его никто не слышал.
«Слава богу, что в Отечестве нашем нет парламента… Боже, избавь нас от подобных собраний и от такой демократии, – Панчулидзев мысленно осенил себя крестным знамением. – Как можно в таком кавардаке принять разумное решение?»
Шум в зале нарастал. Панчулидзеву показалось, что ещё чуть-чуть – и конгрессмены и сенаторы кинутся врукопашную. Однако, погудев, как паровые машины и выпустив пар, противники так же внезапно успокоились, и председательствующий снова взял бразды правления в свои руки.
Он предоставил слово конгрессмену-демократу Калому.
Низкорослый, с приплюснутой головой и массивными челюстями, Калом больше походил на английского бульдога, нежели на народного избранника. И говорил он отрывисто, брызгая слюной, как будто лаял:
– Я полагаю, что судьба предназначила нам владение и распоряжение всем западным континентом от Баффиновой бухты до Карибского моря. Но, господа, тут я солидарен с мистером Батлером, не надо спешки. Когда плод созреет, он сам, как Аляска, упадёт к нам в руки.
Раздались жидкие аплодисменты.
Председательствующий, обрадовавшись, что прозвучало слово, хоть как-то относящееся к теме заседания, воскликнул:
– Джентльмены, давайте будем говорить по существу вопроса. Кто что-то имеет сказать о выделении правительству необходимых средств для оплаты купленной у России территории?
Руку поднял сенатор Чарльз Самнер. Седовласый и представительный, он, невзирая на жару, был в дорогом шерстяном костюме и белой сорочке с довольно фривольной красной бабочкой, скрывающей морщинистую, змеиную шею.
Несмит тут же шепнул Панчулидзеву, что Самнер – тоже республиканец и является председателем сенатского комитета по внешней политике. Того самого комитета, от которого во многом зависит решение о выделении правительству необходимых средств.
– Господа, у комитета по внешней политике есть особое мнение, – с чувством собственного значения начал Самнер. – Оно опирается на исследования наших учёных мужей, которые считают, что Северо-Американские Соединённые Штаты сегодня обладают территорией, способной прокормить население численностью в двести миллионов человек, и не имеют никакой необходимости расширять свои границы за счет районов, лишённых ресурсов и не пригодных для земледелия. Особенно это важно учесть в то время, когда страна обременена колоссальным долгом. Наш комитет возражает против выделения средств на оплату полученной от России глыбы льда, которую наш уважаемый председатель называет Аляской.
В зале раздалось несколько разрозненных смешков и звук председательского колокольчика.
Самнер как опытный оратор поднял руку, призывая к вниманию, и продолжил тяжело и монотонно ронять слова:
– Мы требуем отказать в выплате России как ненадёжному партнёру!
Снова раздались аплодисменты, и опять Самнер остановил их жестом:
– Господа, вспомните дело Перкинса! И вы сразу поймёте, что я прав…
– Кто такой Перкинс? – шёпотом спросил Панчулидзев.
Несмит наклонился к нему и пояснил:
– Это один столичный бизнесмен. Теперь уже покойный. В годы Крымской войны он договорился с вашим послом Бодиско о поставках в Россию пороха. Договорённость была устной. И, как говорят, не имела никаких практических последствий: ни ружей, ни пороха Перкинс никуда не отправлял. Однако впоследствии он обанкротился и, чтобы поправить свои дела, обратился в Верховный суд Соединённых Штатов с иском к российскому правительству, убеждая, что именно при подготовке несостоявшейся сделки с Россией он и понёс все свои убытки. Поскольку тогда не было предоставлено никаких доказательств, суд иск отклонил. Но в прошлом году вдова Перкинса подала повторный иск, оценив свои убытки в восемьсот тысяч долларов…
– И что? У Перкинса же не было никаких доказательств…
– Я повторяю: деньги у нас решают всё. Отчего Самнер так ратует за интересы безутешной вдовы? Думаю, ему и другим конгрессменам обещана крупная часть денег в случае их получения от русского правительства… Вашему посланнику будет непросто убедить Самнера отозвать заявление. Разве что…
– Он заплатит больше, чем предлагает вдова… – закончил за него Панчулидзев.
– Вы делаете потрясающие успехи, князь, в постижении американского образа жизни…
В зале снова возникла перепалка. Сторонники Самнера и его противники кричали и размахивали кулаками:
– Палата имеет полное право отказать в выделении средств, необходимых для выполнения международных договоров… Об этом говорит поправка Лоуриджа…
– Нет, не имеет! Это приведёт к опасным разногласиям между Сенатом и палатой!
– Долой президента Джонсона и его шавку Сьюарда!
– Мы не хотим нового президента!
– Объясните мне, джентльмены, почему мы должны перечислять деньги частному лицу? Пусть это будет даже русский посланник…
– Да! Это нарушение установленного порядка!
– Господа! Мы требуем, – старался перекричать всех Самнер, – мы требуем, по крайней мере, чтобы долги России перед семейством Перкинсов, этих достойных граждан Америки, были минусованы из суммы выплат, назначенных за Аляску!
Панчулидзев с самого начала заседания, словно древний римлянин, оказавшийся в стане врага, приказал себе: «Audi, vide, sile! – Слушай, гляди, молчи!» Вся эта демократическая перепалка напоминала ему свифтовского Гулливера, вокруг которого снуют лилипуты. Они дёргают великана за невидимые верёвочки, и тот делает некие движения, представляющие не что иное, как потакание мелким запросам этих самых лилипутов. Главной задачей лилипутов остаётся только представить своим согражданам деяния Гуливера как общее, национальное благо.
– Предлагаю создать согласительный комитет, – донёсся чей-то визгливый возглас.
Колокольчик председательствующего настойчиво призвал всех к порядку.
– Предлагаю поддержать это предложение. Прошу назвать имена сенаторов и конгрессменов, которые войдут в комитет.
На сей раз никаких споров не возникло. Удивительно единодушно и быстро в состав согласительного комитета избрали сенаторов Самнера, Мортона, Дулиттла и членов палаты представителей Бэнкса, Лоуриджа и Рэндалла.
Председательствующий с заметным облегчением объявил:
– Господа конгрессмены, заседание палаты представителей по окончательному решению вопроса выделения денег правительству переносится на 27 июля…
Собравшиеся как по команде встали со своих мест и потянулись к выходам из зала.
В коридоре Несмит с Панчулидзевым увидели идущих им навстречу Стекля и Бодиско. Панчулидзев наконец хорошо разглядел посланника. На Стекле отлично сидел великолепный, самый модный костюм. Лицо хранило величественное и холодное выражение. Усы и бакенбарды у него были такими же, как у Бодиско. «Нет, конечно же, это секретарь скопировал усы и бакенбарды своего начальника, чтобы угодить ему, добиться особого расположения», – тут же поправил себя Панчулидзев. Он отнёс Стекля к категории тех салонных дипломатов, которые воплощают в себе самые тривиальные признаки: внешний лоск, приверженность этикету и богатым интерьерам, напыщенность и умение велеречиво говорить о породистых лошадях, изысканных напитках и сигаретах, раутах, непременном сплине, любовницах президентов или императоров и о погоде на следующей неделе. При этом не делать ничего полезного своему государству.
Он хотел представиться Стеклю. Но Бодиско подал предостерегающий знак, и Панчулидзев застыл на месте. Сопровождаемый секретарём, Стекль проплыл мимо них с Несмитом, как миноносец проплывает мимо рыбацкой джонки.
– Ну, что же вы, князь, растерялись? – спросил Несмит, когда посланник скрылся за поворотом. – Трудно отыскать более подходящего момента, чтобы представиться барону…