Мы расстались. Но прощальная фраза посланника долго не давала мне покоя. При всём его благодушии у меня сложилось твёрдое убеждение, что Стекль не доверяет мне…
Глава вторая
Лихо катит по зимнему просёлку вереница саней. Взвихривается, искрится на солнце снежная пыль. Закуржавленые синим, игольчатым инеем высятся вдоль накатанной дороги сосны и ёлки. Звонко звенят бубенцы под дугой. Тройки орловских рысаков разукрашены яркими разноцветными лентами. Скрипят полозья. Заливаются гармоники. Что-то хмельное и разудалое горланят раскрасневшиеся от встречного ветра и сладкой бражки гости. Гуляет деревенская свадьба.
Панчулидзев, разгорячённый, без шапки, в нагольном полушубке с алой лентой шафера через плечо едет во вторых санях.
– Наддай, наддай! – весело кричит он ямщику.
Ямщик стегает коней, и без того летящих во всю прыть:
– А ну, родимые! Не ленись!
Хрипит коренной, тяжело вздымаются бока у пристяжных.
Сани Панчулидзева рвутся вперёд, догоняют возок с женихом и невестой. Жених в дорогой медвежьей шубе. Невеста – в лисьей дохе. На голове её восковой венец с белой развевающейся фатой. Лица невесты не видно, но Панчулидзев знает, что это Полина Радзинская. А кто жених, ему неизвестно.
– Кто жених-то? – орёт он на ухо ямщику.
Тот поворачивает бородатое и румяное лицо, смеётся белозубо и бесстыже. Это Несмит.
«Как же так, ведь он – жених Полины?!» – бьётся раненой птицей мысль.
– Кто твой жених? – кричит он Полине-невесте.
– Угадай… – доносится сквозь снежную пелену.
Тройка с женихом и невестой прибавляет ходу и растворяется в снежной круговерти.
Но Панчулидзеву ничего не надо угадывать. Он понял, кто жених. Это – Николай Мамонтов.
«Как же так вышло, Николай?» – растерянно шепчет Панчулидзев.
Тут кто-то трясёт его за плечо:
– Мистер, мистер, просыпайтесь! Мы подъезжаем. Скоро Нью-Йорк…
…Нью-Йорк поразил Панчулидзева своими стройками.
Приближение к величественному и необычному городу возникло уже тогда, когда поезд катил по берегу Гудзонова пролива, в нескольких десятках ярдов от воды. Слева высились покатые и лесистые Медвежьи горы, справа по глади пролива сновало множество пароходов и парусных судов.
Вскоре въехали в непрерывную цепь доков, угольных складов, труб, тесно, с двух сторон обступивших железную дорогу. Белый свет заслонили высоченные, в семь этажей, дома. За окном вагона всё стало серым, как в сумерках. Сколько ни выглядывал Панчулидзев, небо так и не увидел.
На перроне вокзала его сразу обступили чернокожие носильщики в белых фартуках с блестящими бляхами на груди. Они наперебой предлагали свои услуги, едва не вырывая из рук Панчулидзева чемодан.
Одному из них, наиболее рослому и длиннорукому, это удалось. Запросив с Панчулидзева двадцать центов, он проводил его до привокзальной площади, усадил в экипаж и долго кланялся вослед, сняв с курчавой головы клетчатое кепи.
«Очевидно, работу здесь найти нелегко…» – эту мысль, мелькнувшую у Панчулидзева, подтверждала масса людей, без дела слоняющихся по улицам города в середине дня в понедельник.
Возникало ощущение, что нынче праздник. По крайней мере, в Москве и Санкт-Петербурге такое столпотворение можно увидеть только на Масленицу и в святочные гуляния.
– Что за событие нынче, мистер? – спросил Панчулидзев у возницы. – Почему столько праздных людей?
– Безработные, сэр…
Люди шли по обе стороны мостовой сплошным потоком. Иногда кто-то останавливался и заговаривал с товарищами по несчастью. Тут же вокруг собирались другие, что-то обсуждали. Людской поток обтекал их, как вода обтекает возникший на дороге камень. До Панчулидзева доносились обрывки фраз на разных языках. Мелькали смуглые, жёлтые, белые лица…
«Точно Вавилонское столпотворение…» – оглядываясь по сторонам, Панчулидзев старался запомнить названия улиц, но вскоре запутался во всех этих «стритах» и «авеню», пересекающих друг друга наподобие тюремной решётки.
Единственная улица, которая шла наискосок, называлась Бродвеем. Экипаж остановился у отеля с названием «Механикс-холл».
Панчулидзев занял не самый дорогой номер, логично посчитав, что средства ему теперь надобно экономить. Наличные деньги, взятые в Санкт-Петербурге, таяли на глазах, несмотря на непритязательность Панчулидзева. Уже в Вашингтоне, который по сравнению с Сан-Франциско отличался дороговизной, он почувствовал это. Перед поездкой в Нью-Йорк узнал, что жизнь там ещё дороже. Конечно, у него имелась чековая книжка Российского государственного сберегательного банка. И в случае крайней нужды можно воспользоваться ею. Благо российский золотой рубль в Соединённых Штатах легко обменивался на золотые доллары.
В этот же день Панчулидзев отправился в адвокатскую контору Уокера на Бродвее, всего в нескольких кварталах от отеля.
В гостиной конторы, обставленной в английском классическом стиле тяжёлой мебелью из морёного дуба, его встретил круглолицый толстяк в бархатном пиджаке и плотно облегающих массивные ляжки коротеньких брючках на штрипках. На губах его застыла угодливая улыбочка, глазки маслянисто поблескивали. Он назвался помощником мистера Уокера – Фрэнсисом Стэнтоном.
Панчулидзев не сразу сообразил, что Стэнтон – тот самый бывший секретарь военного ведомства, уволенный Джонсоном в отставку, о котором трубили газеты.
«Что это за адвокатская деятельность, если ею не гнушаются заниматься бывшие министры и министерские секретари?»
Впрочем, внешний облик Стэнтона настолько не соответствовал образу большого военного чиновника, что Панчулидзев тут же забыл о его военном прошлом. И хотя Стэнтон симпатии не вызвал, но мог оказаться полезен. В то же время сентиментальничать с помощником адвоката Панчулидзев не намеревался.
Прежде ему не приходилось иметь дел с адвокатами. От своего брата Михаила он слышал о них как о людях пронырливых и в большинстве своём беспринципных. Поэтому решил держаться со Стэнтоном как можно официальнее.
Передав поклон от Бодиско, сразу поинтересовался, где найти господина Мамонтова.
Стэнтон при упоминании о Мамонтове засуетился, и без того подвижные глазки его забегали ещё быстрее:
– Вы не поверите, мистер Пан…Пансулитзев, – он с трудом выговорил фамилию посетителя, – я сам несколько недель не могу найти мистера Мамонтова… Мой патрон мистер Уокер поручил мне это сделать перед своим отъездом в Вашингтон… Но мистер Мамонтов пропал… Я слышал, как говорят русские: пропал, как швед под Полтавой… – он потёр ладони, довольный проявленной эрудицией.
– Я вас не понимаю, мистер Стэнтон. Как не можете найти? Как пропал?
Щёки Стэнтона порозовели:
– Это уму непостижимо, но факт. Мистер Мамонтов проживал в отеле «Пенсильвания». Это поблизости. И вдруг пропал. Мистер Уокер несколько раз посылал меня узнать, где он. В отеле сказали, что мистер Мамонтов расплатился и съехал. Больше мне, мистер Пансулидзев, ничего не известно…
Панчулидзев, недоверчиво глядя на Стэнтона, потянулся за кошельком. Однако деньги на этот раз не помогли. Стэнтон продолжал настаивать, что ничего о том, где находится Мамонтов сейчас, он не ведает.
Вернувшись в отель, Панчулидзев снова почувствовал себя в тупике и не знал, что делать дальше, где искать друга. Посоветоваться не с кем. Предчувствия, одно страшнее другого, одолевали его. Мамонтова могли похитить члены тайной ложи. Его могли просто удавить, утопить, застрелить за разглашение тайны масонского ордена…
Впрочем, вполне могло оказаться, что Мамонтов скрылся сам, не дожидаясь, пока окажется в руках врагов. Но где он, неизвестно. Как в такой ситуации не опустить руки и не утратить надежду на встречу?..
В детстве у Панчулидзева пропал любимый щенок. Помесь дворняги и легавой, неказистый и косолапый, но такой милый и забавный, что даже кличка Бонапарт его вовсе не портила. Маленький Георгий привязался к нему и дня прожить врозь не мог.
И вот однажды щенок исчез. Георгий тщетно искал его в саду и в соседней берёзовой роще. Преданный Фрол целый день лазил в камышах у пруда. Дворовые мальчишки всех в деревне расспросили, нет ли где барского любимца. Всё напрасно. Бонапарт как в воду канул.
– А ты, барин, голубчик, помолись, помолись. Авось и отыщется твой косолапый, – посоветовала нянюшка.
Георгий молился небесному покровителю святому Георгию Победоносцу со всем усердием, на которое был способен.
«Да будет воля Твоя…», – он верил искренне, как верят только дети, что щенок найдётся. И надо же, чудо случилось: через месяц исхудавший, ободранный Бонапарт вернулся в имение! Он жалобно скулил, вертел тонким, как у крысы, хвостиком и преданно заглядывал в глаза, словно обещая, что никогда больше не покинет своего хозяина…
«Ах, если бы сейчас молитва могла помочь в поисках Мамонтова!..» – думал Панчулидзев.
Он бы и помолился, но не было уже в нём самом детской веры в чудо. А без неё и молитва бессильна.
Панчулидзев достал из кармана «звёздную метку»: «Ах, если бы она могла помочь отыскать Мамонтова…»
Но метка оставалась только потрёпанным куском кожи с полустёртой синей звездой. Он убрал метку обратно в карман. Пальцы наткнулись на кусочек картона.
Оказалось, это визитная карточка сыскного агентства Пинкертона. Адрес на лицевой стороне. Открытый глаз – на оборотной. Подпись: «Мы никогда не спим».
Только теперь Панчулидзев соотнёс эмблему Пинкертона со Всевидящим Оком иллюминатов и рассказом Несмита о символике масонов на государственных атрибутах Северо-Американских Соединённых Штатов…
«Неужели и Пинкертон масон? Конечно же, масон! Ведь он был дружен с Линкольном, а тот, по словам Несмита, один из посвящённых. Непосвящённые в президенты здесь не попадают…»
Догадка о связи Пинкертона с тайным обществом, как ни странно, обрадовала Панчулидзева. «Если Мамонтова похитили иллюминаты, то кому как не Пинкертону знать об этом, – подумал он. – Если же в пропаже Мамонтова масоны не виновны, тем более стоит обратиться именно к нему, лучшему сыщику Америки, обладающему сетью агентов в каждом Штате!»