«Что же ещё может быть, если Николай мёртв?» – Панчулидзев с горечью взглянул на Мартинсона.
– Мне показалось всё слишком странным в этом деле. Я спросил себя, а что если этот Мамонтов вовсе не покончил жизнь самоубийством? Что если вместо него положен труп другого человека, ведь его опознание не проводили? Как мне известно, похоронили тело на следующее утро на кладбище для бедных. По словам полицейских, в эти дни стояла такая жара, что труп начал разлагаться. Что же касается служителей отеля, то их к мёртвому постояльцу близко не допустили. Таким образом, никто не может с полной уверенностью утверждать, что покойник это – мистер Мамонтов, проживавший в «Пенсильвании», а не какой-то иной человек, что найден мёртвым в номере отеля. Также никто не может утверждать, застрелился ли этот человек сам или застрелен. Непонятно, куда пропала предсмертная записка. Без неё невозможно сличить почерк умершего с почерком Мамонтова. Всё это и заставило меня продолжить поиски и даже пойти на одно, не совсем богоугодное дело. Святая Матерь Божья, да простит меня! – Мартинсон перекрестился.
– Продолжайте же, прошу вас! Не тяните кота за хвост! – в сердцах воскликнул Панчулидзев. Надежда мгновенно вытеснила из его сердца уныние.
– Так вот, мистер Джордж, мы с помощником ночью раскопали могилу, где был зарыт несчастный самоубийца. Вскрыли гроб и сравнили лицо лежащего там человека с этим дагерротипом… – Мартинсон достал из стола дагерротип Мамонтова и протянул Панчулидзеву.
– И что же?!
Мартинсон расплылся в улыбке, словно вручал рождественский подарок:
– Хотя портрет покойника оказался уже заметно подпорчен, я лично не обнаружил ни малейшего сходства. Поэтому смело утверждаю, что в гробу лежал вовсе не мистер Мамонтов.
– Кто же тогда?
– В нашем случае, мистер Джордж, это не важно, – рассудительно сказал Мартинсон.
Панчулидзев, успевший мысленно похоронить друга, узнав о его счастливом воскрешении, согласился:
– Вы правы, мистер Мартинсон, по нашему контракту вы должны найти только Мамонтова. Итак, где же он?
Магическое слово «контракт» возымело своё действие. Мартинсон заговорил короткими фразами, точно отстукивал сообщение телеграфом:
– Мои агенты узнали, что месяц назад человек, похожий на мистера Мамонтова, купил билет первого класса и сел на пароход рейсом: «Нью-Йорк – Портсмут».
– Вы говорите – похож. Но где гарантии, что это он? – Панчулидзев, раскрывший чековую книжку и готовый выписать чек, отложил ручку в сторону.
– Не знаю, может ли служить таковой гарантией один предмет, который подрезал вместе с кошельком у отплывающего господина карманник в порту. Деньги, конечно, воришка сразу успел спустить. А вот вещицу один из моих сотрудников заполучил. Они по случаю оказались знакомы ещё по Гражданской войне. Более того, карманник сразу узнал по портрету человека, которому вещица принадлежала. А вам эта вещь знакома?
Мартинсон извлёк из стола записную книжку в зелёном переплёте и отдал Панчулидзеву.
Панчулидзев раскрыл её, боясь верить удаче, и сразу узнал почерк Николая…
– Да, я могу ручаться, что это книжка мистера Мамонтова, – он быстро выписал чек и вручил Мартинсону.
…Несмотря на свой возраст, Уокер оказался на редкость разговорчивым и весёлым человеком. О таких людях у нас говорят – рубаха парень, а ещё – маленькая собачка до старости щенок. Уокер – рыжеволос, веснушчат и улыбчив, низкорослый и щуплый, как мальчишка. Но задора у него хоть отбавляй. Свою речь пересыпает анекдотами и шутками, чего никак нельзя ожидать от прирождённого финансиста, к тому же занимавшего в недавнем прошлом высокий пост. Что ж, лишний повод убедиться, что исключения бывают во всяком правиле. По-своему он показался мне даже романтиком. Хотя романтизм вполне уживался в нём с циничностью и даже жёсткостью. В этом я вскоре имел возможность убедиться…
– Мир управляется совсем не так, как нам кажется. Цари, короли, президенты не играют той роли, какую придают им газеты и наше воображение. Настоящие правители мира – финансовые кланы. Эти хозяева жизни обычно не видны и вовсе не собираются рекламировать себя. Публичность – атрибут пены, а настоящая политика скрыта от глаз и творится на глубине. Её суть – получение прибыли. Следовательно, те, кто получают прибыль, и есть истинные правители мира, которым глубоко безразличны национальности и традиции, государства и народы. С такими людьми мы и построим планетарное общество, – восторженно говорил он мне вскоре после нашего знакомства: – В этом новом мире не будет границ и государств. Власть банков и капитала станет общемировым дирижёром. Взмахнет дирижёр палочкой и все дуют в ту дудочку, в какую им будет указано!
– А как же монархии и, наконец, ваша демократия? – спросил я.
Уокер снисходительно улыбнулся:
– Если где-то и останется монархия или отдельное государство, то с любым её властителем, будь то король, император или президент, можно будет легко договориться. Тот, кто получает прибыль, способен избирать президентов, свергать монархов, покупать и продавать страны и целые континенты…
– А с кем не удастся договориться?
– О, против таких несговорчивых, заметьте, опять же с помощью денег, всегда можно поднять восстание или, если хотите, даже революцию. Они сметут тех, кто не умеет договариваться. А мы уж позаботимся, чтобы к власти в дальнейшем пришли люди смышлёные…
– Но как же народы? Разве их волеизъявление не главный атрибут любой демократии? – я прикинулся наивным, хотя его слова окатили меня, как ледяной душ.
Моя реплика сильно развеселила Уокера. С весёлым цинизмом он изложил мне формулу, которая позволит любой народ сделать покорным и сговорчивым:
– Что надо простому человеку? Ещё римляне говорили – хлеба и зрелищ. Вот смысл управления толпой. Но история движется вперёд. Сейчас к первым постулатам прибавились новые: деньги, распущенность и жестокость. Вот столпы нового мира, который грядёт! И мы с вами позаботимся, чтоб он наступил как можно скорее.
– А Бог, а вера?
Уокер рассмеялся во весь голос и в этот момент напомнил мне Стекля:
– А Бога мы упраздним. Нет, что я говорю, – он, ёрничая, сложил руки, точно для молитвы, – нет! Не упраздним, а заменим… Заменим на доллар! Попомните моё слово, сэр Николс, доллару в ближайшем будущем будет поклоняться всё человечество!
Вскоре я узнал, какими именно делами нам с Уокером предстоит заниматься. Коротко говоря, мы должны «подмазать» нужных издателей и сенаторов, от мнения которых зависело утверждение расходов на приобретение Аляски. Для этих целей выделена значительная сумма в золотых долларах. Точную цифру он мне не назвал, очевидно, не желая разглашать свой собственный гонорар за оказанные услуги, зато назвал имена сенаторов Ноа, Стивенса и владельца еженедельника «Кроникл» Форни, которым причитался солидный денежный куш.
Поскольку переговорами с ними и передачей взяток (а как иначе это назвать?) занимался сам Уокер, моя миссия в столь неблаговидном предприятии, пусть и скрываемом за высокими словами о государственных интересах, сводилась только к докладам, которые я представлял в Вашингтон чуть ли не ежедневно. Похоже, Стекль просто отослал меня подальше, чтобы я не путался у него под ногами. Или он имел какую-то иную цель?
К чести Уокера надо сказать, что он постоянно информировал меня о своих встречах с конгрессменами и результатах переговоров с ними. Когда все суммы были переданы по назначению, Уокер не удержался от похвалы самому себе:
– Я, мистер Николс, сделал для Аляски всё, что мог. Теперь и «Нью-Йорк трибьюн» выскажется за выделение денег. Думаю, что демократы когда-нибудь поместят очертания новой территории на своём знамени, так как присоединение Аляски – это величайший акт всей деятельности администрации Джонсона. Тихий океан, выход в который открывает Аляска, будет театром наших величайших триумфов, там у нас скоро не будет ни одного европейского соперника. Конечным итогом нашей покупки этого «куска льда» будет политический и коммерческий контроль над всем миром.
Уокер вообще любил поговорить о большой политике:
– Вы, русские, непонятная для меня нация. Вашу внешнюю политику постичь здравым умом просто не возможно. Скажите мне как дипломат, почему Россия не предложила купить Аляску Великобритании? Сделав ей подобное предложение, вы вполне могли бы не только приобрести политического союзника в её лице, но и сорвать куда больше денег…
– Британцы всегда были враждебно настроены к нам.
– Допустим, Великобритания всегда была враждебна России. Но ваши-то американские владения граничили именно с владениями Великобритании. И продав ей Аляску, вы сразу бы заполучили вместо врага политического союзника. А так вы не получите ничего.
– Почему?
Уокер добродушно усмехнулся:
– Это, конечно, большая тайна, но вам как брату могу её открыть: казна Соединённых Штатов после Гражданской войны совершенно пуста.
– Как же Америка собирается рассчитываться за Аляску?
Уокер рассмеялся:
– А кто вам сказал, что Америка станет это делать? – он внимательно посмотрел на меня и, видя моё изумление, поспешил успокоить:
– Не пугайтесь, мой друг. Покупку профинансирует через свой филиал в Нью-Йорке банк «Де Ротшильд Фрэр». Им управляет Август Бельмонт. А он недавно назначен советником президента Штатов по экономическим вопросам.
До меня стал доходить истинный смысл всей интриги. Ротшильды – давние кредиторы России. В 1866 году министр финансов М.Х. Рейтерн запиской поставил в известность императора, что в ближайшие два-три года казна должна собрать 45 миллионов рублей для погашения внешних долгов. Деньги взять негде. Выход один: погашать долги новыми зарубежными кредитами. А дальше – всё просто. Получение нового кредита ставится в зависимость от сговорчивости России в вопросе продажи Аляски Северо-Американским Соединённым Штатам. Или немного иначе: Россия продаёт Аляску – и ей дают отсрочку в уплате долгов. Скорее всего, именно так и обстоит дело. Так вот откуда упование Уокера на всемирную власть банкиров!