Само собой разумеется, о своих выводах я ничего Уокеру не сказал. Сделал вид, что полностью разделяю его мысли.
Однако такая идиллия в наших отношениях продолжалась недолго. Развязка, как это случается обычно, наступила неожиданно.
Однажды Уокер, будто бы вскользь, сообщил:
– Я получил письмо от нашего брата Стекля. Он говорит, что вопрос о выплате денег скоро решится. На днях ему выпишут ордер в банковском казначействе, и он перечислит деньги за Аляску в Лондон в банковский дом «Братья Баринг и К°». Стекль просит у меня совета, как ему поступить в дальнейшем.
– И что вы ему посоветовали? – как можно невиннее спросил я.
– Я предложил купить золотые слитки и переправить их в Санкт-Петербург морем. Золото в цене только растёт…
– Но ведь это опасно: морская стихия так непредсказуема, да и кто будет обеспечивать охрану? Не проще ли напрямую перевести деньги в один из российских банков?
Уокер посмотрел на меня, как рыбак смотрит на рыбу, только что проглотившую наживку:
– У моих друзей есть надёжнейшая пароходная компания. Она базируется в Портсмуте. Один из её лучших пароходов «Оркни» вполне подошёл бы для этой цели. И охрану они сумеют обеспечить. Я, пожалуй, предложу брату Эдуарду этот вариант.
Я развёл руками, не зная, что сказать.
Через несколько дней Уокер радостно известил меня, что его план Стеклю понравился. Остаётся только подождать выписки чека, и можно действовать.
А после произошло то, чего я никак не ожидал и даже предположить не мог.
Уокер (а всё происходило в его кабинете) достал из сейфа записную книжку, точь-в-точь похожую на те, что я покупал для своих личных записей в Санкт-Петербурге, и положил на стол передо мной. Улыбка застыла на его губах, выпуклые зелёные глаза как будто остекленели, что придавало им змеиное выражение:
– Наши братья из Калифорнии прислали вот этот дневник. Его писал один русский, и он, по мнению братьев, знает о наших тайнах. Не могли бы вы, сэр Николс, сделать для меня дословный перевод того, что в этой книге?
Не знаю, как мне удалось сохранить спокойное выражение лица:
– Разве может непосвящённый знать то, что известно фрерам?
Уокер несколько смягчил свой взгляд и интонацию:
– Брат, вы ещё молоды и не знаете, на что способны враги ордена. Мы должны постоянно быть настороже. От вас теперь зависит, сможем ли мы быстро найти лазутчика…
Я ответил, что с удовольствием выполню его просьбу, и забрал книжку с собой. Это была часть моих записок, что я оставил на хранение Константину Романовичу Остен-Сакену.
Неужели он предал меня? Или, vice versa[127], сам стал жертвой предательства, доверил дневник человеку, которому нельзя доверять?..
Меня загнали в тупик. Не вернуть книжку Уокеру нельзя. Сделать неверный перевод – тоже невозможно. Да и кто может сказать, что Уокер, а вместе с ним и Стекль уже не знают об истинном содержании записок? Может, они просто играют со мной, выжидая момента, чтоб нанести смертельный удар?
Вечером я долго ворочался, гадая, а что если в руках братьев оказалась и записная книжка, которую оставил я на Вашингтонском почтамте в посылке «до востребования» для моих друзей. О ней я тогда же сообщил в телеграмме, отправленной на петербургский адрес Радзинской, убеждённый, что она непременно сообщит о книжке кому следует…
Ночью мне снился кошмар. Я оказался на голом холме среди змеиной свадьбы. Сотни мерзких гадюк, чёрных, серых, зелёных свивались в клубки, переплетались, устилали своими скользкими, извивающимися телами всю поверхность холма. Страх охватил меня, сковал мои движения. Две сплетшиеся в страсти гадюки стали расти, увеличиваться в размерах. Головы у них были человечьи. Они повернулись. Я узнал лица Стекля и Уокера. Эти змеи-люди метнулись ко мне, оплели моё тело, обнажили клыки с капельками прозрачного яда. Ещё мгновения – и вопьются в меня…
Я закричал… и проснулся, мокрый, как пойманная мышь. Проснулся с ощущением, что в номере нахожусь не один. Чиркнул спичкой, желая зажечь лампу. Спичку задуло порывом ветра. Я встал, подошёл к балкону. Дверь на балкон оказалась открыта, хотя я твёрдо помнил, что закрывал её перед сном. Шорох раздался сзади, за портьерой. Я обернулся, и в этот миг кто-то набросился на меня, схватил за горло и стал душить.
Я изо всех сил сопротивлялся. Мне удалось освободиться от рук нападавшего и оттолкнуть его от себя. Отчаянье и страх придали сил. Толчок получился резким. Раздался звук падающего тела, и всё стихло.
Мои руки тряслись. Я едва смог зажечь лампу. Первым делом взгляд мой упал на часы – три часа пополуночи. Самое время для воров и убийц!
На полу подле комода лежал незнакомый мне мужчина, примерно моих лет, черноволосый и смуглый. Я осторожно приблизился. Из его пробитого виска хлестала кровь, быстро растекаясь по полу, образуя тёмную лужу. Рядом валялся револьвер. Первое предположение, что это вор, тут же отпало. Конечно, это убийца, и он приходил за мной!
Руки мои продолжали дрожать, отчего лампа бросала на стены колеблющиеся блики. Но голова уже работала чётко.
Я разоблачён. Значит, надо бежать. Бежать как можно скорее, не оставляя за собой следов.
Я наскоро оделся, взял документы и деньги. Выходить через дверь было небезопасно, да и не хотелось попадаться на глаза служащим отеля. Я спустился на улицу через балкон. Ноги сами понесли меня в сторону порта.
В затрапезной таверне я снял угол с одним важным преимуществом – отдельным выходом. Заказав еды, я провёл в этом клоповнике несколько суток, выйдя на улицу только однажды – за билетом на пароход, который увезёт меня из Америки…
Зато у меня было достаточно времени, чтобы сделать эти записи, относительно спокойно обдумать всё, что со мной произошло, и наметить планы на будущее.
Вывод, который я сделал, – неутешителен. Несмотря на все мои усилия разобраться что к чему, тьма вокруг сделки с Аляской не только не рассеялась, а, напротив, ещё более сгустилась. Слава богу, у меня достало мужества признать: я потерпел фиаско. Всё это время я был пешкой в чужой игре, совершал поступки, выгодные тем, кто её затеял, получал только те сведения, которые могли меня к подобным поступкам подтолкнуть.
Вот и о пароходе «Оркни», который отплывает из Портсмута, рассказано мне Уокером совсем не случайно. Только для чего? В самом ли деле Стекль воспользуется этим барком, чтобы переправить деньги в Россию, или это опять какой-то хитроумный ход?
Если Стекль и Уокер (а значит, и те таинственные и могущественные силы, которые за ними стоят) так хотели, чтобы я узнал о золоте, которое собираются отправить из Англии, почему же мне не подыграть им? Только теперь уже по моим правилам.
Из газеты, купленной в день, когда я ходил за билетом, я узнал, что «русский дипломат Мамонтов случайно застрелил сам себя, неосторожно чистя оружие…» Следовательно, меня уже не существует. А несуществующего человека никто искать не станет. Это даёт мне возможность спокойно добраться до Англии и разобраться, что за тайну собираются скрыть на этом пресловутом «Оркни».
Что ж, если не суждено мне стать спасителем Русской Аляски, то хотя бы узнаю, что с деньгами, вырученными за неё! Это, пожалуй, единственное, что мне остаётся…
Впрочем, подобно гладиаторам Клавдия, я могу ещё воскликнуть:
– Ave, Imperator, morituri te salutant![128]
Только, в отличие от бойцов, выходящих на древнюю арену, не знаю: услышит ли кто мой крик?..
Глава третья
Следующая неделя принесла Панчулидзеву ошеломляющие новости. В газете «Глоуб» появилась статья с результатами голосования в Конгрессе по вопросу покупки Аляски. Из двухсот одного конгрессмена, участвовавшего в голосовании, сто пятьдесят один отдали свои голоса за билль о выделении денег и пятьдесят – против. Сторонники этого договора в Штатах и в России могли праздновать победу. Конечно, многие из конгрессменов не согласились со Сьюардом и усомнились в правомочности сделки, но de minimis lex non curat[129].
В «Нью-Йорк дейли трибьюн» Панчулидзев наткнулся на маленькую заметку о том, что шедший из Портсмута паровой барк «Оркни» затонул в проливе Скагеррак у берегов Дании.
Подробности происшествия не указывались, о жертвах ничего не говорилось. Но Панчулидзев даже не усомнился, что кораблекрушение не случайно. Его волновало только одно: успел ли сесть на корабль Мамонтов и что с ним теперь?
В поисках подробностей кораблекрушения Панчулидзев скупил у мальчишки-разносчика все газеты. Всё напрасно. Они пестрели другими известиями, среди которых главное – предстоящие этой осенью выборы президента Северо-Американский Соединённых Штатов. Причём одни газеты славили кандидата Джонсона, другие превозносили его соперника и героя Гражданской войны генерала Гранта. Республиканские издания взахлёб в мельчайших подробностях описывали скандал в муниципалитете Нью-Йорка, где уличен в воровстве нескольких сотен тысяч долларов политический босс местного отделения демократической партии Твид. Демократическая пресса не скупилась на нелестные статьи о биржевых спекуляциях в стане конкурентов…
Попалась на глаза Панчулидзеву и «Аляска геральд» Агапия Гончаренко, непонятно каким образом оказавшаяся в Нью-Йорке. Аноним, под личиной которого скрывался, очевидно, сам поп-расстрига, желчно писал о пышном семидесятилетнем юбилее князя Горчакова, состоявшемся в Санкт-Петербурге этим летом. Особый упор в этой статейке делался на то, что и высокий орден, которым был награждён юбиляр, и чин канцлера Российской империи – не иначе как «иудины сребреники», перепавшие министру иностранных дел Российской империи за его участие в бездарной сделке по продаже Аляски.
«Никак этот злопыхатель Гончаренко не уймётся», – покривился Панчулидзев, хотя и согласился с автором статьи: с чего бы вдруг такие высочайшие милости Горчакову, да все враз?