Он посмотрел вниз, как бы ища совета, и увидел одинокую фигуру Василя Котика. Он стоит внизу и, небось, посмеивается над замыслами прораба Полоза. Он не полез за ним и, вероятно, правильно сделал: помочь все равно нечем.
Но долго размышлять над всем этим Полоз не мог. Надо было либо действовать, либо слезать; пальцы уже окоченели, а лицо перестало ощущать уколы снежинок.
И Полоз решился. Осторожно размотал он длинный тонкий канат и привязал один его конец к двутавровой балке стены. Другой конец с большой петлей он хотел перебросить через швеллер, накинуть на трос и остановить движение. Осторожно приноравливаясь, стараясь не выставлять все тело под ветер, начал он эту работу. Трижды забрасывал он канат, и трижды ветром относило его в сторону. Наконец в четвертый раз канат обмотался вокруг троса. В ту же секунду швеллер отошел к противоположной стене цеха. Канат быстро потянулся следом, но длины не хватило. Он зазвенел, как чересчур натянутая струна, и лопнул около руки Полоза. Теперь, почти касаясь оборванным концом земли, он качался по цеху.
Тогда Котик сорвался с места. Спотыкаясь, чуть не падая, проваливаясь между засыпанных снегом досок, он бежал, стараясь схватить оборванный конец каната, и, поймав его, радостно крикнул:
— Есть!
Голос его потонул в шуме ветра. Канат натянулся и звенел, как расчалка на учебном самолете, когда машина идет в пике. Котик бегал по земле в такт движению швеллера, сдерживая его, и с каждым покачиванием размах становился все меньше и меньше. Теперь швеллеры сталкивались друг с другом, железо гремело в морозном воздухе звонко, раскатисто, и это похоже было на набатный сполох.
Наконец швеллеры остановились. Они висели теперь недалеко от Полоза, но в руках у него был только обрывок каната, и закрепить швеллеры он не мог. Тогда Котик быстро подбежал к ящику, откуда Полоз брал канат, обмотал вокруг пояса самый крепкий и, уже ни минуты не колеблясь, полез туда, где на железной ферме, охваченный ветром и морозом, стоял прораб.
Котик поднимался торопливо, не думая о том, куда ставить ноги, за что ухватиться руками, подставляя все тело под удары ветра. Останавливался на мгновение и все- таки карабкался дальше. Рукавицы его упали. Он не обратил на это внимания и заметил лишь тогда, когда железо стало прилипать к ладоням.
Он ругался, проклиная ветер, снег, мороз, ругал осатанело, со смаком, задиристо и все-таки лез вверх.
Когда он, наконец, остановился рядом с Полозом и ухватился за согнутую ледяную руку прораба, силы почти оставили его. Одеревеневший Полоз с трудом размотал толстый канат.
А вокруг них бешеная свистопляска ветра и снега достигла наибольшей своей силы. Воздух наваливался густой массой, как вода, и двое людей на высоте тридцати пяти метров над землей не могли долго сопротивляться этой силе. Но они не сдавались, привязывали себя на время к железным рейкам, потом переходили на другое место, старались избежать ударов ветра и успевали еще надежно крепить швеллеры.
Эти двое людей противопоставляли силе бурана свою волю, умение. Они умели побеждать, должны были победить и победили.
И когда работа была окончена, они вдруг почувствовали и двадцатиградусный мороз, и бешеный ветер, и боль на изодранных в кровь руках. Только теперь почувствовали они, как тяжело было выполнить эту работу. Когда они спускались на землю, силы уже совсем оставили их. Каждую минуту казалось, что ветер одолеет их, сорвет и бросит наземь.
И они спускались медленно, часто останавливаясь и поддерживая друга друга. Не было ни страха, ни радости. Было только напряженное, как трос на ветру, внимание и единственное желание: вырваться из смертельных объятий ветра, стать на твердую землю.
Наконец, они спустились, и поземка показалась им совсем не холодной после подоблачного ветра. Медленно двинулись они к выходу из кузницы, изнемогшие и обессиленные.
Несколько человек бежало им навстречу. Взбудораженный грохотом швеллеров, сторож успел позвонить прорабу кузницы и дежурному по строительству. Сейчас они встретили Полоза и Котика.
Полоз хотел пройти мимо, не обращая внимания на этих людей, но его остановили. Прораб кузницы, инженер Гуч- ко, преградил ему дорогу. Лицо его, полузакрытое седыми усами, побагровело от злости.
— Кто дал вам право хозяйничать на чужих участках? — крикнул он.
— Передайте своему прорабу, — процедил сквозь зубы Полоз (ему трудно было шевелить замерзшими губами), — что он растяпа, если не просто сукин сын.
С этими словами он отстранил Гучко и быстро вышел из цеха. Котик еле поспевал за ним. Вскоре они уже стояли у подъезда дома, где жил Полоз, и, звонко топая ногами о цемент, стряхивали снег. Прораб пригласил Котика зайти погреться, и тот не отказался, хотя чувствовал себя неловко.
Они промерзли до костей, и поэтому тепло комнаты показалось им особенно приятным.
— Вот что нам нужно, и притом немедленно, — воскликнул Полоз, вынимая из шкафа бутылку. Он пошел за хлебом и закуской. А в это время Котик рассматривал жилье своего начальника. Полоз вернулся с тарелкой. На ней лежала какая-то рыбка. Он поставил тарелку на стол, достал вилки и наполнил стопки. Не успели они поднести к губам стопку, как в дверь громко постучали.
— Войдите, — крикнул Полоз, не опуская руки.
Дверь отворилась, и высокая женщина в сером платье остановилась на пороге.
— За твое здоровье, Вера Михайловна, — сказал Полоз вместо приветствия, встал, поднял высоко стопку, посмотрел через нее на свет и медленно, смакуя, осушил до дна.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вера Михайловна вошла в комнату и плотно притворила за собой дверь. Ее взгляд ненадолго задержался на коренастой фигуре Котика.
— Пьешь? — чуть сощурив глаза, спросила она Полоза.
— Греюсь, — в тон ей ответил прораб, стараясь сообразить, что привело к нему начальника строительства в столь поздний час. Она жила в этом же доме, этажом выше, и заходила к нему всего два или три раза. В ее присутствии Полоз всегда смущался, а стараясь скрыть смущение, становился слишком развязным и даже грубоватым. Потом сердился на себя за это и клялся сохранить полное равнодушие, но при первой же встрече все повторялось сначала. А Вера Михайловна ничем не выделяла Полоза среди других инженеров. Всегда сдержанная и спокойная, она, как всех, встречала его улыбкой, умела быть — требовательной, хвалила скупо и редко.
— Садись, Вера Михайловна. — Полоз пододвинул к столу еще один стул. — Садись, гостьей будешь. Мы по-простому, по-холостяцкому…
— Меня удивляет, — сказала Вера Михайловна, не обратив никакого внимания на приглашение Полоза, — меня удивляет, почему ты всегда стараешься влезть не в свое дело. Что, тебе мало работы на своем участке?
Полоз удивленно поднял брови. Молча развел руками, Вера Михайловна поморщилась.
— Ты пришел из армии, а действуешь так, будто не имеешь представления о дисциплине и порядке.
— Может быть, ты объяснишь мне, что случилось?
— Если ты еще раз вмешаешься в работу инженера Гучко, твоя фамилия будет стоять в приказе рядом с выговором. Понял?
Полоз молча поднялся. Лицо его стало каменным, странно суровым. Глядя на Веру Михайловну в упор, он подыскивал нужные слова, но все они почему-то к этому разговору не подходили, Две вертикальные морщины залегли в уголках губ. Возмущение сжимало ему горло.
— Интересно знать, где я вмешался в его работу?
— Где? Это недостойно серьезного человека, Полоз, — натворить глупостей, а потом изображать наивного мальчика.
— Вера Михайловна, ты либо скажешь, чего хочет от меня Гучко, либо мы раз и навсегда прекратим этот разговор.
Соколова покачала головой.
— Пять минут назад он мне звонил. Очевидно, все свои подвиги ты совершил вместе с этим товарищем? Нечего сказать — оба отличились. И зачем вам надо было трогать этот настил?
Котик встал из-за стола. Вера Михайловна, довольно высокая женщина, рядом с этими двумя богатырями казалась маленькой и хрупкой.
— Какой настил? — нахмурился Полоз. — Ничего не понимаю…
— Не понимаешь? Зачем тебе надо было лезть в кузницу, сбрасывать монтажный настил? Вы что, оба пьяные были?
Полоз и Котик, наконец, поняли: вместо благодарности. Гучко обвинил их чуть ли не во вредительстве. Тяжелый кулак Котика, как гиря, упал на стол.
— Сукин сын! — не выдержал он и вдруг, сам испугавшись своей смелости, смешался и отошел к стене.
— Архиподлец, — стараясь быть спокойным, подтвердил Полоз. — Это он, товарищ Котик, решил нас отблагодарить. А мы-то старались…
— Так вот, думаю, что ты учтешь наш разговор. Мне бы не хотелось ссориться с тобой, Полоз.
Прораб тяжело прошелся по комнате. Надо было объяснить, что произошло, а слов не было. На Гучко даже злиться не стоило, но Соколова должна была знать правду.
— Ну, пойдем в кузницу, — неожиданно мягко и добродушно сказал он, обращаясь к Котику.
Тот согласно кивнул головой.
— Зачем же сейчас идти? Мы и завтра успеем, — улыбнулась Соколова.
— Нет, мы пойдем сейчас.
Полоз сказал это так сдержанно и сухо, что Вера Михаиловна удивленно на него посмотрела и молча согласилась.
— Если вам обоим так этого хочется, — ну что ж, пойдем.
Сказав это, она пошла к двери, на ходу бросив:
— Одевайтесь, я сейчас вернусь.
Котик посмотрел на Полоза. Ему совсем не хотелось снова идти в метель, подставлять лицо под острые ножи ветра, но раз дело так обернулось, то начальнику строительства необходимо все доказать. Сомнений тут не должно быть.
Вера Михайловна вернулась, одетая в желтое, туго стянутое широким поясом, кожаное пальто. Натягивая перчатки. она остановилась у двери.
— Ну, пошли. Вы готовы?
— Готовы, — коротко сказал Полоз.
Прежде чем запереть дверь, он окинул глазами комнату. На подоконнике еще дымился чайник. Тонкая струйка пара с тихим свистом выбивалась из отверстия в крышке. Разрезанная рыбка лежала нетронутая ка тарелке. Теплый воздух батареи центрального отопления покачивал занавеску над окном. Полоз с сожалением запер дверь.