От встречи с Крайневым на душе у Марины остались обида и разочарование. С тех пор ей ни с кем не удалось поговорить искренне и откровенно. Как хорошо было бы сейчас лечь рядом с мамой на диван и рассказать все, что накопилось на сердце, пожаловаться, а то и поплакать немного. Но мать ее — Ольга Григорьевна Токова, известный хирург, теперь живет в Ленинграде. Еще двое суток должна Марина ждать встречи с ней. А военный улыбается и так внимательно и ободряюще смотрит на Марину, что камень и тот заговорил бы…
И Марина поведала ему все. Перед военным прошли долгие годы ее учебы, работы, дни радости и горя, когда работа шла хорошо или, наоборот, не ладилась. Марина коротко рассказала о своих мечтах и изобретениях, о первой конструкции самолета и, наконец, о несчастливом дне встречи с Юрием Крайневым.
— Теперь я не знаю, что мне делать, — горько жаловалась Марина. — Наверное, придется переквалифицироваться на конструирование примусов или мясорубок.
— Ну что ж, не такая уж это позорная работа, — военный усмехнулся. — Но самолеты для нашей армии, пожалуй, теперь несколько важнее. Как вы считаете?
— Самолеты построит Крайнев. Он изобретет всё. Дело передано в надежные руки.
Военный уловил неестественную нотку в последних словах и серьезно посмотрел на Марину.
— Да, Крайнев сделает все, — подчеркнул он. — Я думаю, что единственно правильным выходом из вашего положения было бы немедленно ехать в Киев и помогать ему делать это «все».
— И не подумаю.
— Напрасно. Об этом можно только пожалеть. И мне, и Крайневу, да в конце концов, вероятно, и вам. Вы сами понимаете, речь идет о мощи нашей страны. Это дело настолько огромно, что ради него стоит поступиться не только самолюбием, а иногда кое-чем гораздо более значительным. Сейчас вам трудно согласиться со мной, Я понимаю — рана ваша глубока и болезненна. Но пройдут недели, быть может, даже дни, и вы сами поймете, что другого пути у вас нет.
— Мне трудно сейчас вас переубедить, — не обращая внимания на слова Марины, продолжал военный, — но я уверен, что очень скоро мы с вами встретимся в Киеве.
— Не думаю, — не очень уверенно ответила Марина.
Военный промолчал. Он откинулся на спинку дивана и задумался, изредка постукивая пальцами по столику. До Мелитополя они доехали молча. Когда поезд остановился, военный поднялся, надел шинель и, взяв свой портфель, хотел было выйти из купе, но задержался.
— До скорого свидания в Киеве, — сказал он.
Марина не ответила. Военный коснулся пальцами козырька и вышел.
Марина сидела молча, потом вдруг вскочила и выбежала в коридор. Она остановилась у окна и успела увидеть, как военный прошел по перрону. Его встречали. Вместе с встречавшими он скрылся из виду.
Марина вернулась на свое место. Выключила верхний свет, оставив только настольную лампочку. Долго сидела в полутьме, прислушиваясь к ритмичному стуку колес. Она сидела неподвижно и легла спать, так и не приняв в этот день никакого решения.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Служебный кабинет начальника строительства помещался на третьем этаже большого дома главной конторы. Из окон кабинета, выходивших на юг и на запад, были видны все основные объекты стройки. За участками строительства сразу же начиналась белая заснеженная степь.
В час, когда солнце клонилось к горизонту и, как тяжелый раскаленный шар, повисало в дымчатой синеве, на строительстве все приобретало красноватый оттенок, снег становился розовым, и ярким заревом пламенели зеркальные окна главной конторы. В такие минуты Вера Михайловна любила стоять у окна и смотреть на степной простор, пока не исчезнут на снегу переливающиеся багрянцы.
Работа забирала у нее все время, всю жизнь, и редко удавалось выкроить такие минуты для короткой передышки.
Когда прораб Гучко, не постучавшись, вошел в кабинет, Вера Михайловна стояла у окна, любуясь сказочным ландшафтом вечерней степи. Солнце зашло. Оборвались длинные лучи, потух багровый шар, исчезла сказка, и степь, покрытая белым снегом, стала снова будничной и привычной.
Вера Михайловна отошла от окна и щелкнула выключателем. Кабинет осветился. Гучко, подумав, уселся в кресло.
Куда девалась красавица, что стояла только что у окна? На Гучко смотрела высокая стройная женщина в сером платье. Лицо ее было безусловно красивым, но строгим и подчеркнуто спокойным. Только косы, буйные золотистые косы, как бы вобрали в себя переливающийся солнечный свет.
— Слушаю вас, Карп Иванович, — сказала Соколова, усаживаясь в кресло наискосок от прораба.
Гучко пригладил усы таким движением, будто выжимал из них воду, и сказал:
— Дело очень простое, Вера Михайловна. Хочу поведать вам одну штуку, которая касается непосредственно нашего строительства.
— Слушаю вас, — повторила Соколова.
— Завод должен быть пущен первого мая, — продолжал Гучко. — Это срок, установленный наркоматом. Но этот же наркомат проект ТЭЦ прислал только несколько дней назад. Очевидно, к первому мая построить ТЭЦ мы не успеем.
Поэтому я полагаю, что все остальные объекты следует ориентировать не на первое мая, а на срок окончания ТЭЦ, без которой пуск завода так или иначе невозможен.
Соколова слушала молча, ни словом, ни движением не проявляя своего отношения к сказанному.
— Это даст огромную экономию, — продолжал Гучко, — и облегчит всю работу…
— На сколько процентов выполнен план работ по кузнице? — неожиданно перебила его Соколова.
Гучко остановился, опять разгладил усы, недоуменно развел руками:
— Я не вижу непосредственной связи между вашим вопросом и предшествующим разговором.
— А я вижу, — глядя инженеру прямо в глаза, отчеканила Соколова. — Думаю, что и вам эту связь обнаружить нетрудно. Так на сколько же процентов выполнен план работ по кузнице?
Гучко неторопливо вынул из кармана пенсне, из другого кармана — блокнот, долго перелистывал странички и, наконец, сказал:
— К сожалению, сейчас точно сказать не могу. Не взял с собой соответствующих материалов.
— А приблизительно? — Голос Соколовой звучал неумолимо, и Гучко понял, что отвечать так или иначе придется.
— Приблизительно процентов на пятьдесят пять.
Соколова усмехнулась сдержанно, чуть насмешливо, но
лицо ее сразу же как-то потемнело.
— За такой ответ, — сказала она, — следовало бы вас немедленно снять с работы, но я этого сейчас не сделаю. Работы по кузнице выполнены на сорок один процент, и вы знаете это не хуже моего. А по плану должно было быть пятьдесят шесть. Неужели и теперь вы не видите связи между моим вопросом и вашим предложением?
— Но поймите, ТЭЦ не будет готова к первому мая.
— Кто распространяет такие сплетни? — сказал Полоз, входя в кабинет. — А, это вы, Карп Иванович? Я так и думал.
— А вы что, бетонировать в такой мороз собираетесь? — ничуть не смутившись, откликнулся Гучко. — Ведь все развалится с первой же оттепелью.
— Это уж не ваша забота, — засмеялся Полоз. — Была бы кузница, а ТЭЦ будет.
— Вы рассчитываете дать ток первого мая?
— Не рассчитываю, а уверен.
— Наш разговор принимает характер водевиля, — сказал Гучко, поднимаясь. — Вы разрешите мне зайти к вам в другой раз? Хотя бы завтра утром.
— Да, я буду ждать вас завтра в одиннадцать со всеми материалами о ходе строительства на вашем участке, — подчеркнула Соколова.
Гучко ничего не ответил, только поклонился сдержанно и, не оглядываясь, вышел, резко хлопнув дверью.
Полоз прошелся по кабинету, потирая покрасневшие от мороза руки. Соколова молча следила за ним.
— Он что, просил отложить срок строительства, ссылаясь на отсутствие ТЭЦ? — спросил Полоз, останавливаясь посреди комнаты.
— Конечно. Но ему ничего не поможет. И все-таки, как мы управимся в сроки со строительством ТЭЦ, я еще не знаю.
— И я не знаю, — весело ответил Полоз.
— Тут радоваться нечему, Полоз. Дела очень и очень плохи. — Голос Соколовой звучал так серьезно, что улыбка невольно сбежала с лица прораба.
— Дело серьезное, но впадать в панику незачем, — спокойно ответил он. — Есть, по-моему, один проект, и через пару дней я буду докладывать о нем лично вам, товарищ начальник строительства. А пока прошу вас не ломать себе голову, а предоставить это дело мне.
— Сейчас ты не можешь сказать?
— Не могу. Есть на нашем строительстве старик Котик, мне сначала с ним проконсультироваться надо.
— Как хочешь, но сроку тебе дается только три дня.
— Успеем.
Зазвонил телефон. Соколова взяла трубку.
— Матросов просит зайти к нему в партийный комитет.
Они поднялись одновременно. Соколова взглянула на
Полоза и неожиданно смутилась, сама не понимая причины. Полоз тоже почувствовал себя как-то неловко.
— Да, мне еще и с Матросовым непременно посоветоваться нужно, — сказал он и смутился еще больше.
Оки замолчали. Соколова первая пришла в себя. Она порывисто отодвинула кресло и вышла из-за стола.
— Будь здоров, — сказала она, протягивая Полозу руку. — Жду тебя с проектом.
Полоз ничего не ответил. Он пожал руку Соколовой, и ему хотелось, чтобы мягкая теплая ладонь хоть на миг задержалась в его широкой руке. Но этого не случилось. Соколова, не мешкая больше, вышла из кабинета.
Полоз поглядел ей вслед и крепко потер лоб рукою.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На киевском вокзале Марина вышла из поезда. Стояло утро холодного и ветреного дня. С неба, затянутого тяжелой пеленою туч, сеялась мелкая ледяная крупа.
Неприветливо встречал Марину Киев. Город казался серым, бесцветным. Сильный мороз заставлял прятать лицо в меховой воротник, от этого люди тоже казались неприветливыми.
Марина пересекла площадь и назвала гостиницу, где для нее был забронирован номер. За стеклами машины пробегали улицы, но она не обращала на них внимания. Ей порой не верилось, что она уже в Киеве, едет в гостиницу, а потом поедет в институт к Крайневу, к тому самому Крайневу, который совсем недавно так безжалостно разбил все ее планы.