Крайнев улыбнулся. Ответ Марины ему понравился. Он любил сильных, упорных людей. Сегодня он почувствовал в Марине необычайную силу.
Девушка не приглашала его ни раздеться, ни сесть. Крайнев смутился и подумал, что самое лучшее — уйти отсюда, шуткой закончить неуместный визит.
— Это, должно быть, приятно — выступать в роли спасителя?
— Да, это выгодная роль.
Крайнев почувствовал, как гневный комок подступает к горлу.
— Что это вы делаете? — резко спросил он.
— Проект нового самолета.
— В самом деле?
— Можете убедиться.
Крайнев подошел к столу. Сомнений не было — Марина уже начала рассчитывать крыло, и расчеты были незнакомы Крайневу. Инженер почувствовал глубокое уважение к девушке. И в то же время в голове мелькнула мысль: «А что если со вторым проектом повторится та же история?»
— Я очень прошу вас, — мягко и сдержанно сказал Крайнев, — показать мне проект, когда будут готовы основные данные и принцип конструкции. Уверяю вас, что сегодняшнее заседание не принесло мне радости.
Марина резко отодвинула стул и стала против Крайнева.
— Мне не нужна ваша помощь. Вы сидели на заседании и жалели меня. Этого я вам никогда не забуду. Я ненавижу вас, Крайнев! Вы меня поняли? Ненавижу!
— Интересно знать — кого вы любите?
— Всех, кроме вас.
Наступила долгая пауза.
— Слушайте, — сказал, наконец, Крайнев, — мне совсем неинтересно, любите вы меня или ненавидите, но есть одно дело, к которому я не могу быть равнодушен.
Марина вздрогнула, услыша его голос: за внешне спокойными словами угадывался глубоко скрытый гнев.
— Вы знаете: институт готовит тринадцатую модель. Это — скоростной бомбардировщик. Мы все сидим над ним дни и ночи, и только инженер Токова строит в это время воздушные замки…
Марина покраснела.
— Мне тоже очень хотелось бы сконструировать небольшую ракету и полететь на Марс. Но пока этот крейсер не будет готов, я запретил себе и думать о чем-либо другом. А инженер Токова говорит о любви к стране. Сама же палец о палец не хочет ударить для нее.
Марина пожала плечами.
— Пока вы закончите, у меня будет готов крейсер значительно большей скорости.
— Не постигнет ли его участь сегодняшнего проекта?
Это было действительно жестоко. Но голос Марины звучал совершенно спокойно, когда она сказала:
— Этот проект будет значительно лучше… Мне не доставляет никакого удовольствия видеть вас…
Она отвернулась и села за стол. Стало очень тихо. Крайнев надел кепку и молча вышел из комнаты.
Марина сидела неподвижно.
— Мне совсем неинтересно, любите вы меня или ненавидите, — неожиданно для самой себя повторила она слова Крайнева… И снова тишина водворилась в комнате.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Стены теплоэлектроцентрали были выведены уже больше, чем на треть. В тепляке становилось тесно. Михаил Полоз мог быть доволен первыми результатами своей работы. Давно миновали те времена, когда он соскакивал с кровати на каждый телефонный звонок, ожидая сообщения о катастрофе и завале тепляка. Легкая постройка стояла крепко, и никакие ветры не могли ее покачнуть.
Все инженеры строительства следили за пятым участком. Каждый доклад Полоза о ходе работ слушали с исключительным вниманием. Но многие в душе все же высказывали тревогу и советовали поскорее разобрать необычных размеров тепляк. Однако Полоз не спешил. Теперь, когда у зимы выиграно почти три месяца, можно действовать спокойно и уверенно.
Шестого февраля Полоз доложил о том, что бетонные и кирпичные работы выполнены на сорок процентов, что точно соответствовало плановым заданиям. Заседание происходило в кабинете Соколовой и закончилось около девяти часов. Полоз не торопился уходить. Соколова разговаривала с Гучко. Широкое лицо Карпа Ивановича сияло искренней радостью — работы на строительстве кузницы подтянулись и тоже почти укладывались в плановый график. Наконец, вышел из комнаты и Гучко.
Полоз сложил бумаги и посмотрел на Соколову. Она как будто ждала его взгляда и ответила ему взглядом внимательным и вопросительным. В кабинете было накурено. Космы дыма плыли над столом. Лицо Веры Михайловны как бы расплывалось в тумане.
— Домой?
Соколова кивнула головой и привычно протянула руку к телефону.
— Не надо, — сказал Полоз. — Лучше пройдемся. На улице весной запахло.
Через несколько минут они вышли из конторы. Клочья белых облаков неслись низко над землей. Звезды показывались в разрывах между ними, крупные и тревожные, как неведомые сигнальные огни. Припадая к земле, взметая тучи снега и пригибая голые ветви деревьев, метался веселый влажный ветер.
Они молча прошли половину расстояния, до жилых комбинатов, потом остановились и оглянулись. Завод плыл в темноте степной ночи, как гигантский, ярко освещенный крейсер. Строительство шло полным ходом, не останавливаясь ни днем, ни ночью.
Все в том же молчании дошли они до входа и дом п медленно поднялись по широким ступенькам.
— Спокойной ночи, — сказала Соколова.
Как трудно было ей произнести эти слова. Как не хотелось идти к себе наверх, в тишину, в одиночество. Полоз молчал. Вера Михайловна посмотрела на него с удивлением.
— Я очень хочу, чтобы ты зашла ко мне на несколько минут, — сказал Полоз, отчетливо произнося каждое слово.
— У тебя ко мне дело?
— Да. И очень важное.
После этих слов разговаривать стало значительно легче.
— Хорошо.
Полоз отпер дверь. Звук защелкнутого замка неожиданно отдался уже знакомым трепетом в сердце.
— Ну, какое же у тебя дело?
Полоз не мог произнести ни слова. Волнение сдавило ему горло. Он досадовал на себя, пытался овладеть собой, но ничего не мог поделать со своим все нарастающим волнением.
— Что с тобой, товарищ Полоз?
Полоз, наконец, очнулся. Несколько минут они беседовали о всяких пустяках. Разговор явно не интересовал их, ответы звучали невпопад, но они этого не замечали. Смущение все усиливалось.
— Мне, кажется, пора домой, — сказала Вера Михайловна, не трогаясь, однако, с места.
Только одно слово «домой» дошло до сознания Полоза.
Значит сейчас она уйдет, и он снова останется один. Об этом страшно было даже подумать… Именно эти страх и отчаяние и толкнули Полоза на неожиданный поступок.
Вера Михайловна вдруг почувствовала Полоза совсем близко возле себя. Он поднял ее на руки, легко, как ребенка. Целовал ее лоб, щеки, губы… Невозможно было остановить этот неудержимый поток поцелуев…
Соколова знала, что стоит ей только сказать Сухо и официально — оставь меня, — как инженер придет в себя. Но говорить этих слов ей совсем не хотелось, и почти неожиданно для себя самой Соколова ответила на поцелуй.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Был поздний вечер. Матовые плафоны заливали светом длинные дорожки, протянутые на блестящем паркете. Десятки дверей выходили в коридор. Здесь помещались кабинеты инженеров. За каждой дверью шла напряженная работа. Инженеры разрабатывали детали будущего скоростного бомбардировщика. Иногда все они сходились в кабинет Юрия Крайнева, чтобы проверить детали, сопоставить их одну с другой и со всей машиной, контуры которой очерчивались все яснее.
Марина Токова не принимала участия в этой работе. Дни и ночи просиживала она над новым проектом самолета.
Но однажды вечером, когда проект был уже в основном готов, Марина с ужасом убедилась, что и эта машина будет не лучше, чем предыдущие. Сделав такое открытие, она вдруг с точки зрения автора смогла стать на точку зрения критика. Она рассмотрела свой собственный проект так, словно увидела его впервые.
Совершенно ясно, что эта машина не может стать мощным бомбардировщиком. Многому научилась Марина, работая с Крайневым. Только ее собственная слепота и упрямство явились причиной того, что до сих пор она не замечала всех недостатков своей машины.
А когда, наконец, все сомнения развеялись, в целом и в частности, Марина вынула из ящика большую папку, аккуратно сложила в нее все листы, положила папку на место и заперла стол на ключ.
Она заставила себя не думать об этой третьей неудаче, словно вместе с папкой заперла в ящик все свои неприятные мысли. Встала и, напевая монотонную песенку, вышла из кабинета.
Проходя мимо двери Крайнева, Марина прислушалась. В кабинете было так же тихо, как всюду. В вестибюле, у раздевалки, она остановилась, разглядывая длинный ряд портретов выдающихся работников института стратосферы. Посредине висел большой портрет Крайнева. Она взглянула. на портрет и отвернулась. На снимке Крайнев смеялся, и Марине показалось, будто он смеется именно над ней.
На улице стояла оттепель. Мокрый черный асфальт блестел. Марина глубоко вдохнула влажный воздух. Скоро весна…
Она пошла по тротуару и вдруг в удивлении остановилась: все окна института были освещены. За ними двигались бесшумные и легкие тени. За тенями угадывались люди, бумаги, инструменты.
Марина оторопела. Почему все работают в столь поздний час? А может быть, она ошибается? Ступила несколько шагов и опять остановилась. Любопытство ее росло с каждой минутой. Надо же, наконец, узнать, в чем тут дело. И Марина вернулась в институт. Старушка-гардеробщица, охая и вздыхая, взяла ее пальто. Она спросила Марину, почему в институте каждый день теперь собрания и никто не уходит рано домой. Марина ничего не смогла ответить. Спотыкаясь, взбежала она на второй этаж. Подошла к первой двери с табличкой «Инженер Матяш» и постучала.
— Войдите, — приглушенно донеслось из-за массивной двери.
Марина вошла.
Матяш сидел за столом и быстро поднялся, увидев, кто пришел. Небрежным движением он бросил на стол большую книгу.
Марина уловила это движение. Под книгой лежал лист бумаги, на котором Матяш что-то вычислял или чертил. Из-под книги виднелись только обрывки линий и цифры.
Ее лицо вспыхнуло. Шея и уши покраснели. Минуту она молчала, не зная, с чего начать.