— Немедленно верните! — подскочил человечек к тётушке Терезе, но она высоко вздымала ручку метёлки, и сколько малыш ни скакал вокруг неё, сколько ни подпрыгивал, дотянуться не мог.
— Я не собираюсь вас грабить, уважаемый. Назовите цену, сторгуемся, и вся недолга, — столь горячий протест застал тётушку врасплох.
— Не отдам я метёлку, не отдам! Немедленно верните, иначе беды не оберёшься! — вне себя заходился человечек и прыгал как безумный.
Тётушка Тереза изумлённо смотрела то на беснующегося торговца, то на белоснежную метёлку.
— Что в ней такого особенного, в метёлке этой, чтобы поднимать из-за неё крик? — задумчиво вопросила она, крутанув над головой метёлку. — Очень удобная, сама в руку ложится! — радовалась тётушка, не замечая при этом, что таинственный шум усиливается.
— Отдайте, отдайте! — заходился в крике продавец, но тётушка Тереза ещё разок крутанула над головой метёлку.
— Ах ты, будь оно неладно! Стоит из-за этого на стенку лезть?! — раздражённо вскричала она.
И в этот момент…
В этот исключительный момент…
В этот чрезвычайный момент, который поначалу казался точно таким же, как все прочие, хотя в действительности был совсем другим…
Так вот, в этот момент столько всего произошло, что описать невозможно. Вот я и не стану описывать. Нипочём. Ни за что. Ни за какие коврижки!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
отсутствует по вышеупомянутой причине.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
В момент, следующий за вышеупомянутым моментом, тётушка Тереза оказалась сидящей на земле, Дорка сидела у неё на коленях, а на коленях у Дорки расположилась курица. Вокруг в воздухе кружились разноцветные перья. Царила тишина. Зловещая тишина, как будто смолк весь окружающий мир. Тётушка Тереза осторожно выглянула из-под полей лиловой шляпы. Обычной воинственности её как не бывало.
— Что стряслось? — слегка робея, поинтересовалась она.
Дорка тоже беспокойно елозила в поисках своей флейты, но затем, обнаружив, что держит её зажатой в руке, угомонилась.
— По-моему, тётя, вы что-то столкнули… стронули с места.
При других обстоятельствах тётушка Тереза тотчас одёрнула бы племянницу за непозволительную дерзость, однако необъяснимая странность положения сковывала язык, и она еле выдавила из себя вопрос:
— С чего ты взяла?
Дорка развела руками:
— Так мне кажется.
— Позволю себе заметить, что ребёнок со всей очевидностью прав, — прозвучал чей-то голос.
Тётушка Тереза оглянулась по сторонам.
— Это ты, что ли, сказала? — строго вопросила она.
— Нет, — потупилась девочка.
— Ребёнок употребил, пожалуй, слишком сильное выражение, ведь глагол «столкнуть» почерпнут из разговорной речи, а в данном случае более уместен высокий стиль. Однако это не меняет факта, что ситуация в значительной степени спровоцирована именно тётушкой Терезой, — голос невидимого собеседника звучал внушительно.
На сей раз тётушка огляделась вокруг повнимательней.
— Правда не ты разговариваешь? — ткнула она пальцем Дорку.
— Честное слово.
— Тогда кто же?
От столь прямого вопроса было не увернуться.
— Вы только не пугайтесь, тётя.
— Я не из пугливых.
— Курица.
— При чём здесь курица?
— Она заговорила.
Тётушка Тереза уставилась на курицу. Та по-прежнему сидела на коленях у Дорки, склонив голову набок и виновато помаргивая одним глазом.
— Это правда? — спросила тётушка напрямую. От растерянности ничего лучшего ей в голову не пришло.
— Не стану отрицать, — призналась курица.
— Какая чепуха! Говорящих кур не бывает! — к тётушке начала возвращаться свойственная ей непререкаемость суждений.
— Однако встречаются исключения, — заметила курица.
Тётушка призадумалась.
— Тогда другое дело, — изрекла она наконец. — Ведь исключения лишь подтверждают правила.
— Верно подмечено! — возликовала курица. — Отрадно слышать, что вы признали за мной право на существование. Стало быть, я являюсь исключением. И в качестве такового позвольте, милейшая тётушка, представиться. Надеюсь, у ребёнка нет возражений? — последовал церемонный поклон. — Итак, профессор Фёдор Минорка.
Тётушка Тереза разинула рот. А вот Дорка ничуть не удивилась, одобрительно поглядывая на диковинную птицу, отвешивающую поклоны у неё на коленях.
— С чего это вдруг ты именуешь себя профессором? — поинтересовалась тётушка.
Во всём облике курицы произошла разительная перемена. Осанка выпрямилась, взор затуманился, и голова отвернулась в сторону — так выглядит любое живое существо, которое подверглось тяжкому оскорблению.
— Милейшая тётушка, попрошу мне не тыкать! — голос профессора прозвучал достаточно резко. — Мы с вами люди взрослые, здравомыслящие, давайте же обращаться друг к другу с должным почтением. Я ведь тоже в зрелом возрасте…
— Пардон, — дала задний ход тётушка. Конечно, она заводилась с пол-оборота, однако была далека от намерения оскорблять кого бы то ни было беспричинно. — Тогда как же к вам обращаться?
— Как вам будет угодно, милая тётушка Тереза, только без фамильярности. Этого, знаете ли, я на дух не переношу.
— Будь по-вашему, почтеннейший Фёдор Минорка. Я ведь всего лишь удивилась, что вы назвали себя профессором. В наше время не каждый день приходится сталкиваться с учёными курами… Вы уж простите меня за откровенность, — добавила она. Подчёркнутая учтивость профессора Минорки вынудила и её взять соответствующий тон.
— Да, я профессор. Доктор философских наук, — скромно уточнил Фёдор Минорка. — Я мог бы подтвердить это дипломом, но специфические обстоятельства как-то не располагают к этому…
— Помилуйте, да у меня и в мыслях не было усомниться в правдивости ваших слов! — пустилась в оправдания тётушка Тереза, которая и понятия не имела, что это за титул такой «доктор философских наук» и с чем его едят, но ведь не она первая и не она последняя пребывает в сём мире в плачевном невежестве.
— А Фёдор откуда взялся? — полюбопытствовала Дорка. — Ведь это мужское имя, а курица — женского пола, разве не так?
— Ребёнок, позволю себе заметить, зрит в корень, — сдаваясь, склонил голову профессор Минорка и тяжко вздохнул. — Всё началось с того, что из яиц, какие несла моя дорогая матушка, одна за другой вылуплялись сплошь курочки, а родителям, с течением лет, всё больше и больше хотелось петушка. Желание их достигло такой степени, что когда подошёл мой черёд, родители в радостном предвкушении нарекли меня мужским именем, хотя я ещё не успел вылупиться из яйца. Каково же было их разочарование, когда я появился на свет! Опять не петушок. Отец мой, вседостойнейший Вальтер Минорка, и матушка, Матильда Минорка, даром что ростом не вышли, духа были на редкость возвышенного. Не в силах смириться с прискорбным фактом, они решили бросить вызов природе и дать мне мужское имя. Под ним я и значусь в метрической записи. — Взгляд профессора Минорки с тоской устремился вдаль.
— Ну что ж… Пожалуй, пора вставать, — скупо обронила тётушка Тереза и стала приподниматься. Племянница тотчас соскользнула с её колен.
— Пора так пора, — кивнула Дорка и тоже приподнялась, а профессор Минорка сполз с её колен.
— Согласен, — сказал он и тоже стал разминать ноги.
Словом, вся компания приподнялась, а когда встала на ноги, Дорка смахнула пыль с флейты, тётушка Тереза — со шляпы, а курица тоже встряхнулась и распушила перья. После чего все как по команде огляделись вокруг.
По-прежнему царила зловещая тишина. И картина складывалась такая, словно все впопыхах покинули рынок. Опрокинутые лотки, перевёрнутые ящики, раскатившиеся в стороны сиреневые кочаны капусты, алые помидоры, оранжевые морковки и… нигде ни души. Лишь несколько пушинок парили в воздухе, неспешно опускаясь на землю.
— Ну и ну! — обомлела тётушка Тереза.
— Вот это да! — добавила Дорка.
Фёдор Минорка помолчал и чуть погодя севшим голосом заметил:
— Понятия не имею, что тут могло стрястись, но чутьё подсказывает: самое время спрятаться.
— С какой стати нам прятаться? — повела плечом тётушка Тереза. — Отправимся домой, и все дела. Не знаю, что тут у них сегодня творится, но нас это не касается. Мы пришли за курицей к обеду, так ведь?
— Так, — взволнованно отмахнулась Дорка. — Но раз уж мы здесь, любопытно было бы узнать…
— Совершенно незачем, — тётушка ухватила её за руку, испытывая всё же некоторые угрызения совести в связи с создавшимся чрезвычайным положением. — Каждый должен заниматься своим делом. Моё дело — сварить наваристый куриный бульон, и баста.
— Весьма прискорбно, дражайшая тётушка Тереза, — заявил потрясённый профессор, — что в столь критический момент вы способны думать лишь о подобных вещах.
— Сожалею, дорогой Фёдор, — ледяным тоном парировала тётушка, — но жизнь есть жизнь, и о чём бы вы тут ни разглагольствовали, а я не могу себе позволить выбрасывать тысячу форинтов на ветер. К тому же не понимаю, чем нынешний критический момент отличается от всех прочих.
— Ой, смотрите-ка! — используя флейту вместо указки, Дорка ткнула перед собой.
Прямо посреди разгромленного и обезлюдевшего рынка по-прежнему стоял кран. Вот только сам кран изменился: вырос, потолстел, медь сверкала меднее медного, вода капала пуще прежнего, преломляя солнечные лучи голубыми молниями. Мясник и торговка точно так же поедали, вернее, грызли друг дружку взглядами.
— Кран — наш! — скрежетал зубами мясник.
— Нет, наш! — шипела сквозь зубы торговка.
Они ещё ближе склонились друг к другу, едва не соприкасаясь носами.
— О чём это они? — недоумевала Дорка.
— Откуда мне знать? — пожала плечами тётушка. — Пошли своей дорогой!
— Ну и рожа у тебя страхолюдная! — бросила торговка обвинение прямо в лицо своему недругу.
— Что-о?! — взревел тот. — В мои внутренние дела вздумала вмешиваться?
— Какое же это внутреннее дело, ежели каждый поневоле вынужден на тебя пялиться?! Общее это дело, всех нас касается!