Чекерс вскочил из кресла и забегал по тесной кабине, возбуждённо обхватив себя руками за плечи. Потом остановился перед экологом и неожиданно почти спокойно спросил: — Хочешь, чтобы решение принял я? Сказал «да» или «нет»? Не тот случай, Игорь. У любого решения могут быть слишком серьёзные последствия. Каждый из нас троих должен сделать свой выбор. Решать будем голосованием, так что мнения поровну не разделятся.
Игорь тоже встал, устало кивнул.
— Когда будем голосовать, Боб?
— Завтра, в полдень. Устраивает?
— Да, зачем тянуть. С Надеждой кто поговорит, ты?
— Нет, скажи ей сам. Но. Постарайся не влиять на её решение. Пусть она выскажет своё мнение, а не присоединится к твоему. Или моему.
— Хорошо.
— До завтра, Игорь. — Немного поколебавшись, пилот протянул Краснову руку, и впервые с того раза, когда их знакомили накануне полёта, они обменялись крепким мужским рукопожатием.
…В ту ночь кораллы светились сами по себе, без прожектора. Цвета пёстрыми волнами перекатывались по рифу, взлетали на утёсы — и вдруг наверху тускнели, а загорались однотонным сплошным ковром по всему дну. Иногда в тёмной воде вспыхивали праздничные гирлянды, обвитые вокруг невидимых новогодних ёлок.
Время от времени беспорядочные узоры начинали складываться во что-то напоминающее геометрические фигуры, но сходство было отдалённым, почти неуловимым, и его вполне можно было приписать игре собственного воображения. Несколько раз напротив окна эколога гирлянды превращались в написанное радужными буквами слово «Надежда». И это было странно, даже чудовищно: на дне инопланетного океана читать обычное имя земной девушки. Но Игорь, помня, как накануне сам выводил эти буквы лучом прожектора из кают-компании, понимал, что объяснить явление можно чем угодно: остаточной флуоресценцией, например, или наличием у кораллов какой-то световой памяти, и что любое, самое фантастическое объяснение будет куда правдоподобней, нежели видеть в переливах осмысленные сигналы.
Другие члены экспедиции тоже смотрели, каждый из окна своей каюты, на цветовое безумие, бушующее в море вокруг дисколёта, и думали о том, что всё возможно в этом странном мире, и разница лишь в степени вероятности одного предположения по сравнению с другим.
Всем было ясно, что в объяснение загадочному поведению кораллов можно выдвинуть сотни гипотез, но любую из них — и самую разумную, и самую немыслимую — можно опровергнуть или подтвердить только фактами. Фактами, которых у них нет. И без которых придётся принимать решение.
Свечение продолжалось около пяти часов и прекратилось под утро, когда солнце, проснувшись, приоткрыло над горизонтом лучистый оранжевый глаз. Люди больше не видели пляшущих огоньков, которые не давали им спать всю ночь, и легли немного отдохнуть. Но бортовые камеры ещё некоторое время фиксировали слабые голубые вспышки, усталым пульсом вздрагивающие в колючем коралловом теле.
Чекерс включил бортжурнал на запись, кашлянул и начал сухо, официально:
— Открываю наше чрезвычайное собрание. Результат голосования, какой бы он ни был, будет иметь силу приказа и будет обязателен для всех членов экипажа. Собственно, мы можем сразу приступить к голосованию, но я хочу сказать два слова. Решение, которое предстоит нам сейчас принять, человеку выпадает принимать раз в жизни. Нам известны факты, если их можно назвать фактами, и каждый из нас имеет право и основание толковать их по-своему. Напомню вам последствия двух возможных решений: или гибель всех нас, трёх разумных существ с планеты Земля, или гибель коралловой колонии, в которой мы допускаем носителя разума планеты Кайобланко.
Мы могли бы отложить решение на три месяца, но ни один из нас не видит в этом смысла: если мы взлетаем, надо выполнять программу по Кайонегро и скорее везти домой результаты, если мы не взлетаем — что ж, сто дней мы можем удовлетворять своё любопытство. В общем, надо решать. — Чекерс обвёл товарищей взглядом. — Кто первый? Краснов?
Игорь помедлил. Пробарабанил пальцами по столу.
— Я за то, чтобы остаться.
— Сереброва? — повернулся Чекерс к девушке. Не поднимая глаз, Надя еле слышно выговорила:
— Я считаю, мы должны лететь.
— Значит, я. — Пилот засунул руки в карманы. Помолчал секунду: он так не хотел, чтобы его слово стало решающим. — Ладно. Моё мнение — надо взлетать. Таким образом, принимается решение: взлетать. Но. — предупредил он вздох облегчения у Нади и колючую реплику, готовую вырваться у Игоря. — Но мы не должны пренебрегать даже самой малой надеждой на нейтральное решение…
— А что, есть какая-то надежда? — не выдержала Надя.
— Есть. Ночью я провёл некоторые расчёты. Если мы стартуем не со дна, а с уровня поверхности, температура воды в придонном слое повысится всего до плюс пятидесяти девяти. У рифа появляются шансы выжить.
— Но как нам подняться? Разве пропеллеры не поломаны?
— Поломаны. У верхнего винта отбиты две лопасти. И починить его нельзя. Но мы можем отрезать две симметричные лопасти у нижнего. И если нам удастся оба винта ненадолго синхронизировать, что почти невозможно, то появится шанс приподняться над дном, может быть, даже до самой поверхности.
— А если мы не сумеем их… синхронизировать? — запнувшись, спросила девушка.
— Тогда начнётся такая вибрация, что через две-три минуты ось отвалится. Ось не жалко, но за это время могут выйти из строя многие приборы, может даже разладиться основной двигатель, а это, сами понимаете, конец и нам и кораллам. Поэтому, как только вибрация приблизится к критической, я включаю реактор и даю газ. Будем надеяться, что до этого успеем подняться над дном достаточно высоко.
Игорь с сомнением покачал головой:
— Надежда совсем слабая, Боб. Рифовые кораллы живут при температуре от восемнадцати до тридцати пяти градусов. Любые отклонения вверх или вниз их убивают.
— Это на Земле…
— Внешне они почти неотличимы от земных. И пределов их жизнестойкости мы не знаем.
«Так узнай!» — чуть не сорвалось с языка у Роберта, но он вовремя осёкся: конечно, он, Игорь, не может экспериментировать на организмах, в которых предполагается разум.
— И всё же это наш единственный шанс, — сказал Чекерс. Потом добавил: — Наш и их.
Вдвоём Игорь и Роберт вытащили из кладовой покалеченные винты, подровняли огрызки лопастей у верхнего пропеллера, срезали две лопасти у нижнего. Получилась пара пропеллеров довольно жалкого вида, с двумя лопастями под прямым углом друг к другу на каждом.
Потом они влезли в скафандры, выплыли наружу. Быстро закрепили винты на оси таким образом, чтобы сверху они выглядели как один целый пропеллер. Сложили инструменты и, стараясь не разговаривать, избегая смотреть по сторонам — словно что-то стыдное, недостойное готовилось их руками, — вернулись на борт дисколёта.
В половине четвёртого по бортовому времени Чекерс приказал занять места и приготовиться к старту. В кабине пилот сидел один: Игорь устроился в нижнем отсеке, чтобы наблюдать кораллы до последнего момента, Надя осталась в лаборатории следить за показаниями биоаппаратуры.
— Надежда, готова? — начал предстартовую проверку пилот.
— Готова! Даже пристегнулась.
— А ты, Игорь?
— Готов!
Игорь лежал лицом вниз на смотровом сегменте. Под ним, за метровой толщей сверхпрочного, абсолютно прозрачного материала, привычным ходом шла океанская жизнь. Неторопливо сновала взад-вперёд, словно заводная механическая игрушка, стайка серебристых рыб-карандашиков. Какое-то существо шевелилось в обломках кораллов рядом с опорной пятой дисколёта. Приглядевшись, Игорь увидел, что это небольшой рак-отшельник. Деловито щелкая клешнями, рак скусывал с мёртвых веток хрупкие верхние ячейки. По тому, как удовлетворённо раскачивались его усики, было понятно, что у него идёт обед, и весьма обильный: вместе с известковой крошкой в воду сыплются и останки коралловых полипов.
Которых убили мы, подумал Игорь. И тут же вступил сам с собой в спор: тогда ведь мы не знали. Хотя и теперь не знаем, но мы не выбирали место для посадки. Полноте, а если бы выбирали? Если бы прилетела ихтиологическая экспедиция, корабль бы обязательно посадили на дно посреди колонии кораллов. Что там два-три сломанных куста! Эх, люди-люди! Впрочем, разве только люди? Разве отменили бы пришельцы; посадку в земном лесу, если б под их звездолётом вдруг оказался муравейник? Или птичье гнездо? Или червяк дождевой?!
А может быть, и отменили бы. Игорь перевёл взгляд с лафетной пяты на саму телескопическую опору-амортизатор: тонкую, шаткую на вид трубку, уверенно держащую четверть всего веса дисколёта. Ещё несколько мгновений — и опоры дрогнут, оторвутся от дна, оставив круглые отпечатки, а потом.
Игорь снова, до боли напрягая глаза, вгляделся в кораллы.
Знают ли, догадываются ли они, что будет потом? Или они настолько низко организованы, что для них нет смерти, есть лишь очередной этап развития, освобождающаяся от жильцов известковая ячейка, на которой можно поселиться и построить новую клетушку? Может быть, всё может быть.
— Внимание, ребята. Включаю вертолётный режим, — сообщил Роберт.
По тому, как бросились врассыпную рыбёшки, как нырнул под обломки рак-отшельник, Игорь определил, что винты начали проворачиваться. Над дном вспучилось облако мути и стало расти по мере того, как винты набирали обороты. Вот в облаке скрылись кораллы, вот муть застила смотровой сегмент. Дисколёт качнулся и стал медленно приподниматься. И почти сразу Игорь почувствовал вибрацию. Она застучала медными молоточками в корпус, заставляя дисколёт вздрагивать короткими, судорожными рывками.
— Плохо дело? — спросил Игорь.
— Терпимо, — обнадеживающе крикнул Чекерс. — Мы поднимаемся. Лишь бы вибрация не усиливалась.
Не успел он договорить, как молоточки превратились в глухо звенящий будильник, а рывки слились в неровную, лихорадочную дрожь.
Облако мути росло, расползалось, проглатывая колонию, но дисколёт уже оторвался от него, водная толща между ним и прозрачным брюхом дисколёта, к которому прильнул Игорь, постепенно увеличивалась.