ены сложнейшей программой, сделал шаг, другой. Медленно начал поднимать руки с широко раскрытыми ладонями — жест, который можно понять лишь однозначно: «я иду к вам без оружия». Программа «мирные намерения» предусматривала, что андроид затем плавно разведёт руки в стороны ладонями вверх, широко улыбнётся, скажет несколько негромких распевных слов приветствия…
Андроид не успел выполнить даже первого движения. Толпа аборигенов вихрем налетела на Лу, опрокинула его, и искусственный человек исчез под массой копошащихся клубней.
— Лу больше не функционирует, — лаконично объявил бортинженер.
— Как это? — ужаснулся Фарро. — Что они делают?!
— Они его расчленяют, кажется, — сказал Лин.
От кучи-малы над андроидом отделился клубень и покатился в кусты, тремя отростками прижимая что-то к белёсому телу. Бортинженер остановил кадр, дал увеличение, и сидящие в рубке «Вагабонда» увидели, что в конечностях клубня зажата человеческая кисть — широкая мужская кисть с пятью пальцами, отделённая от руки каким-то острым предметом, — с той только разницей, что из мягкой розовой плоти торчали не окровавленные сухожилия и кости, а разноцветные проводки и кусочки пластикового каркаса.
— Они его прикончили, — сказал Суханов. — Вы не жалеете, Фарро, что послали его, а не вас?
— Отвратительно… Варвары… Звери… — На глаза контактолога навернулись слезы.
— Лин, вы не закрыли дверь в модуль! — рявкнул капитан.
— Поздно, капитан, — виновато сказал бортинженер. — Они уже там.
— Лин включил внутренние камеры модуля.
Около десятка клубней, неизвестно когда закатившихся в модуль, уже сновали по кабине, повсюду ударяя, тыкая, надавливали своими непонятными орудиями. Из панели управления брызнули искры электрического разряда, и камеры отключились. Лин опять перевёл экран на наружный обзор — световая пульсация модуля тоже прекратилась.
— Хороший был модуль, — сказал Суханов.
— Ну, где же ваш контакт? — Капитан яростно воззрился на Фарро. Контактолог выглядел так, будто его самого, а не андроида, расчленяли аборигены.
— Я ошибся, капитан, — прошептал он посеревшими губами. — Это не просто не-гуманоиды. Это монстры. Маньяки-разрушители. Даже если у них есть какая-то логика, мы никогда не поймём её. У нас нет с ними ни единой точки соприкосновения. Контакт невозможен, Суханов был прав.
— Нет, Фарро, я был не прав, — неожиданно произнёс второй пилот.
— Контакт возможен.
— Потрудитесь объяснить, — приказал капитан, с болью наблюдая, как из модуля выкатываются груженные отломанным оборудованием клубни. Все остальные отвернулись от экрана и глядели на Суханова.
— Объясняю, — сказал Суханов. — И предлагаю вспомнить, как испокон веков человек поступал с непонятным. Новое животное — надо убить его и попробовать на вкус. Растение, дерево — срубить, проверить, как оно горит, как обрабатывается. Любопытный материал — расколоть его, чтобы вся структура была как на ладони. Прилетел на новую планету — по образцу от флоры и фауны в гербарий и в банку с консервантом. А когда в Гоби нашли Чёрный Цилиндр, не забыли? Все силы науки были брошены на то, чтобы отколоть от него хоть крошку. На анализ, так сказать. Кислотами его жгли? Жгли. Пневмодолотами долбили? Долбили. Жёстким излучением облучали? Облучали. Даже лазером резать пытались, да ничего не вышло. Но разве наши земные пытливцы сдаются? Как раз перед нашим стартом я слышал, что институт гравитации предложил новую методу расщепления Чёрного Цилиндра. Так что же это? А вот что: познание непонятного через разрушение. Вследствие любопытства. И нетерпеливости. Двух самых, пожалуй, стойких черт гомо сапиенса. Человечеству всегда с чисто детским нетерпением хотелось узнать: а что там внутри? Только дети ломают свои игрушки, а люди постарше разбирают на элементарные частицы вещество и дробят в лабораториях инопланетные находки.
— Правда, у человека Земли между моментом получения и началом «разборки» проходят месяцы, порой годы, — заметил капитан.
— Это у взрослых, капитан, — отозвался приободрившийся Фарро. — А мой сын разобрал модель дисколёта до последнего узла, не успел я ему вручить подарок.
— И потом, время в данном случае — понятие количественное. Тем более что у аборигенов ритм жизни раз эдак в двенадцать выше нашего. Думаю, то, что мы свалились им с неба на голову, для них пока абсолютно непонятно и неудержимо любопытно. Тот же Чёрный Цилиндр. Который они, как и мы свой, познают, разрушая. То бишь анализируя. Это проявление любопытства на манер человека и является точкой соприкосновения, — закончил мысль Суханов. — Глядите! — он кивнул на экран.
В модуле уже никого не было; видимо, всё, что можно было оттуда вытащить, аборигены уже вытащили. Теперь перед модулем стоял бугристый, неправильной формы шар со сквозным отверстием и загнутыми металлическими отростками, за которые его отчаянно раскачивали двое вибрирующих от напряжения клубней. Перед отверстием возникло лёгкое светящееся облачко. Затем облачко загустело, налилось тяжёлой, искрящейся силой — и вдруг превратилось в тонкий, как палец, луч. Луч упал на один из якорей, и лапа, запузырившись, переломилась пополам.
— Ну что, убедились, Фарро? — хмыкнул Суханов. — Всё как у людей.
— Всё как у детей… — поправил Фарро. И впервые с начала контакта улыбнулся.
Барьер
1
Филипп скользнул спиной по Барьеру, вжимаясь в мёртвую зону, — он очень надеялся, что угол Барьера и стены окажется мёртвой зоной. Сердце его отчаянно колотилось: если он ошибся, и зона всё-таки простреливается, его убьют. Через несколько секунд. И помешать этому он не в силах. Филипп закрыл глаза, готовясь к самому худшему. Говорят, в такие мгновения людям вспоминается вся их жизнь. Однако Филиппу вспоминались лишь события последнего полугода. Точнее, ста шестидесяти двух дней. Ровно столько сегодня с тех пор, как он попал в Сферу… Господи, с чего же начался этот кошмар?
2
Море в тот день было спокойным, как маленький пруд. Филипп плескался в заливе, наслаждаясь солнцем и безветрием, — и вдруг этот шквал. Ветер обрушился сверху тяжёлым сырым одеялом, завертел воду, взбивая на гребнях пену. Потом всё море превратилось в пену, ею заполнило нос, рот, лёгкие… Филипп уже начинал терять сознание, и тут всё кончилось. Рассеялась мокрая пелена, колени и ладони ощутили сухую твёрдую поверхность. Странно, но тело тоже оказалось совершенно сухим.
— С приездом! — произнёс хрипловатый, слегка насмешливый голос.
— Который час?
Филипп с усилием поднялся на ноги, протёр глаза. Перед ним на полупрозрачном пластиковом полу сидел, поджав под себя босые ноги, мужчина лет тридцати пяти с худощавым лицом и светло-голубыми, почти бесцветными, глазами. Одет он был в ночную пижаму.
— Не знаю, — машинально ответил Филипп, — я купался в море, часы оставил на берегу.
И удивился: почему его спрашивают о времени?
— Скажите, как я к вам попал? — спросил он.
— Ко мне? — Мужчина криво усмехнулся. — Я здесь такой же гость, как и вы. Выхватило из постели несколько часов назад. Вот, сижу, гадаю, зачем я им.
— Кому «им»?
— Им. Пришельцам, инопланетянам, зелёным человечкам — какая разница. Тем, кто засадил нас в эту Сферу. Или вы думаете, что нас сюда упрятали люди?
Филипп, борясь с подступающей паникой, огляделся. Они находились в круглом зале диаметром метров тридцать-сорок, со всех сторон их окружала такая же, как пол, полупрозрачная стена, наверху плавно переходившая в купольный свод. В помещении не было ни одного предмета или устройства — стерильностью Сфера напоминала инфекционный бокс в больнице. Или лабораторию для опытов?
— Но если это… пришельцы, — сказал Филипп, первое, что пришло в голову, — они должны показаться, объяснить…
— Кто знает, что они должны, а что — нет, — буркнул незнакомец. — Хоть бы покормили. Я, например, успел изрядно проголодаться.
Едва он сказал это, в центре зала в полу высветился оранжевый круг размером со средний поднос и там из ничего появился завтрак: хлеб, два яблока, полиэтиленовая бутылка с водой.
— Не бог весть что, но сойдёт. Подсаживайтесь, — пригласил мужчина, передвигаясь к кругу. — Кстати, как вас зовут? Меня — Марко. Давайте перекусим, а потом пусть они приходят и объясняют…
Они перекусили и стали ждать. Но никто к ним так и не пришёл и ничего не объяснил. Они сами постепенно выяснили, что Сфера, если отдавать достаточно чёткие мысленные приказания, обеспечит их простой пищей, водой, уничтожит то, что не нужно. Позже они научились получать от Сферы предметы первой необходимости. В их маленьком замкнутом мирке появились деревянные табуретки и столик, керамические чашки, бумага, угольные карандаши. Игра в «выйдет — не выйдет» оказалась весьма увлекательной и помогала скоротать первые месяц-полтора.
А затем они перестали ждать визита неизвестных хозяев и решили как-то выбираться из Сферы. Подготовка побега поглотила их целиком, ей они отдавали всю свою изобретательность, целеустремлённость, находчивость, поддерживая и дополняя друг друга. Начитанный Филипп одну за одной выдвигал идеи прорыва Сферы; Марко, обладавший более предметным мышлением, добывал из круга инструменты: молотки, топоры, долота, свёрла… Острый металл при определённом усилии проходил через материал Сферы, однако тёплое, на ощупь твёрдое вещество стен и пола обладало необычной текучестью — любые проколы и разрезы в нем моментально затягивались.
В конце концов Марко и Филипп отчаялись и признали своё бессилие перед Сферой. Возбуждение борьбы сменило безразличие. Марко целыми днями рисовал на бумаге картинки, в основном навеянные тоской по покинутой ферме; Филипп, вздыхая, писал стихи, а по вечерам они показывали друг другу плоды своего творчества. Сельскохозяйственные рисунки Марко, увы, не отвечали эстетическому вкусу Филиппа, а лирика Филиппа резала привыкший к более конкретным формам слух Марко; и как-то один из них — трудно сейчас сказать, кто это был, — высказал своё мнение другому и получил столь же нелицеприятный ответ. Тогда они в первый раз поссорились.
3
Марко пошевелил арбалетной стрелой в отверстии, вынул её, попробовал другую амбразуру, третью, десятую. Нет. Слишком толст Барьер и слишком узки в нем отверстия. Как ни изгибайся, всё равно остаётся мёртвая зона, которую стрелой не достать. Быстро Филипп сообразил. Всё продумал, видно.
— Филипп! Выбирайся из своего угла. Никто не собирается тебя убивать. Давай доиграем в шахматы.
«Только бы добраться до круга…» — Филипп почувствовал, как между лопаток выступили противные холодные капли пота. Стараясь придать голосу твёрдость, он произнёс:
— Отбрось арбалет подальше. Я подойду к доске.
— Пожалуйста. — Марко, не спуская тетивы, положил оружие на пол и оттолкнул ногой.
Готовый в любой момент метнуться обратно в спасительный угол, Филипп подошёл к своей шахматной доске. Вторая доска с таким же расположением фигур стояла на половине Марко. — Слон бьёт на эф-шесть, шах! — объявил Филипп, делая ход, от которого час назад решил отказаться: ход этот вёл к проигрышу. Но час назад у Марко не было арбалета…
Марко погрузился в раздумье.
А Филипп, пока противник отвлёкся, всё своё внимание сосредоточил на арбалете у стены. Стараясь понять и включить в мысленный образ каждую деталь, каждый узел, он приказал Сфере: «Хочу такой же!»
Марко заметил, что в круге на половине Филиппа появляется арбалет, и реакция его была мгновенной: он откатился броском к стене, схватил оружие, рванулся к центру — замер. В руках у Филиппа был точно такой же взведённый арбалет, и находился Филипп от амбразур на том же расстоянии, что и он. «И что теперь, — с тоской подумал Марко, — дьявол бы побрал эту дырявую перегородку, откуда она только взялась…»
4
Марко догадывался, откуда взялся Барьер.
После первой размолвки ссоры между ним и Филиппом стали случаться чаще и чаще. Они вдруг начали подмечать друг у друга множество неприятных чёрточек, которые постепенно делались просто невыносимыми. Обоюдное раздражение вызывало всё: поступки, слова, даже внешность. Марко бесили напускное спокойствие Филиппа, его широкое, полногубое лицо, невозмутимые круглые глаза… Несколько раз Марко ловил себя на мысли, что ему хочется пустить в ход кулаки. Похоже было, что и Филипп порой с трудом сдерживается. Чтобы хоть как-то разрядить растущую напряжённость, они нарисовали шахматную доску, изготовили фигурки и договорились провести турнир. Но через несколько партий выяснилось, что Филипп играет существенно лучше, а Марко терпеть не может проигрывать. Более того, одерживая победу, Филипп непременно бросал пару едких замечаний — это было невыносимо. И однажды Марко сорвался. Чего они наговорили друг другу в ярости, он не помнил, знал только, что остановились в самый последний момент: Филипп, замахнувшийся тяжёлым молотком, и он — с зажатой в кулаке длинной острой стамеской…
«Что же это?! — мысленно ужаснулся тогда Марко. — Неужели нас запихнули в эту Сферу, чтобы мы прикончили друг друга?»
Он взглянул на Филиппа: у его врага на лице тоже была уже написана не ярость, а отчаяние. И оба они просили Сферу в тот миг об одном — уберечь, развести, разгородить их!
Вот тогда и возник между ними Барьер — сплошная прозрачная перегородка от пола до потолка, поделившая Сферу на две равные части. Пройдя через центр зала. Барьер разделил пополам и оранжевый круг — вместо большого общего «подноса» Марко и Филипп имели теперь по половинке.
Барьер в отличие от самой Сферы был абсолютно непроницаемым для инструментов и изолировал бы людей друг от друга полностью, если бы не десятки отверстий в палец толщиной — через них проходил звук, через них можно было передавать небольшие предметы.
Барьер разгородил их, но не убавил взаимной неприязни. Марко и Филипп пробовали не замечать, что делается на чужой половине, но скоро убедились, что это бесполезно: в их тесном прозрачном мире притворяться, что ты один, было невозможно. И опять пошли попытки задеть, уязвить друг друга. Марко рисовал на Филиппа оскорбительные карикатуры и, свернув их трубочкой, просовывал через дыры в Барьере; Филипп же, стоило Марко задремать или задуматься, принимался распевать обидные куплеты собственного сочинения. Страсти накалялись, и лишь сознание того, что человек за Барьером — реальность и что хочешь, не хочешь, а с ним предстоит соседствовать в Сфере месяцы, годы, может, даже всю жизнь, несколько сдерживало проявления враждебности.
Они возобновили свой бесконечный шахматный турнир; много времени проводили у своих полукругов, изощряясь в получении всяческих предметов, — кучи хлама, которые собирались после их экспериментов, они потом стаскивали в места для отходов, и те в какой-то неуловимый миг исчезали. Но однажды в куче у Филиппа Марко заметил железную трубку. Что это значит, он определил почти сразу: ствол, ружейный ствол, Филипп работает над созданием оружия и, как только представит устройство настолько ясно, чтобы Сфера поняла, он это оружие получит. Зачем? Яснее ясного — чтобы убить его. Выход один: опередить…
Марко перестал рисовать шаржи на Филиппа. Вместо этого он теперь чертил по памяти пистолеты, винтовки, автоматы — пока не понял, что «изобрести» огнестрельное оружие не сможет, хотя и сотни раз стрелял из него. Даже если бы ему удалось с помощью примитивных инструментов одолеть механическую часть, что сомнительно, состав пороховой смеси он не представит. Лук со стрелами можно было бы сделать без труда, но он с детства не держал лук в руках и тренироваться в Сфере негде. А всё решит первый выстрел — он должен быть точным, как из винтовки, которую делает Филипп.
За трое суток напряжённой работы Марко составил чертёж простого, но вполне надёжного арбалета.
5
…Они долго стояли друг против друга со взведёнными арбалетами. Затем сообразили, что до бесконечности так продолжаться не может.
— Ну, что дальше будем делать? — спросил Филипп.
— Не знаю. — Марко облизнул пересохшие губы.
— Уничтожь свой арбалет.
— Чтобы ты меня тут же пристрелил?
— Я свой тоже уничтожу.
— А потом дождёшься, когда я засну, и сделаешь такой же.
— Но ведь и мне надо спать… Да, пожалуй, и я не рискнул бы заснуть без этой штуки под боком.
— То-то и оно. Мы не можем доверять друг другу. Придётся всё время быть начеку. Только давай договоримся: от Барьера держаться на одинаковом расстоянии. Для начала.
— Для начала давай присядем. Марко, я устал стоять. Они осторожно сели, арбалеты устроили на коленях.
— Зачем ты хочешь меня убить. Марко?
— Я — тебя?! Это ты давно задумал со мной разделаться. К счастью, я придумал арбалет прежде, чем ты сделал своё ружье.
— Какое ружье?
— Такое, такое. Думаешь, не знаю? Но теперь ты ко мне не сунешься.
— И ты ко мне не сунешься, чёрт тебя побери.
— Ну и отлично.
— Вот и хорошо.
Они помолчали. Обоим было ясно, что ничего хорошего в ситуации нет. Кончиться всё это могло лишь одним: когда нервы от постоянного хождения «начеку» сдадут, кто-то сделает первый выстрел — и тот, кто стреляет точнее, останется один. А через неделю сойдёт с ума.
— Может, заделать дыры? — предложил Марко.
— Как ты себе это представляешь?
— Ну, получим из круга деревянные клинья, забьём… — Марко осёкся. До него дошло, что забивающий, вколачивая пробку в одну дыру, непременно окажется перед другой и будет практически незащищённой мишенью.
— И всё-таки, Марко, — произнёс Филипп. — Давай хоть пока избавимся от наших игрушек.
Марко угрюмо кивнул.
Не сводя друг с друга глаз, они попятились к дальней стене, медленно сложили под неё арбалеты, сделали по шагу в сторону. Арбалеты растворились в воздухе.
— Стой, не подходи к кругу! — выкрикнул Марко, заметив, что Филипп отходит от стены.
— Ты что, спятил? Я пить хочу.
— А если вместо стакана воды ты закажешь что-нибудь поинтереснее? Не подходи!
— Что же, мы теперь не будем ни есть, ни пить?
— Раз ты такой смелый, может, дашь мне подойти к кругу первым? — Марко шагнул к центру зала.
— Стой на месте! Я тоже не верю тебе. Марко…
6
Они едва вздремнули в эту ночь, почти не сомкнули глаз и в следующую. Только днём рискнули немного поспать — полусидя, вжавшись каждый в свою мёртвую зону. Ели одновременно, каждое движение друг друга сопровождали подозрительными взглядами.
— Марко, всё это плохо кончится, — сказал Филипп. — Надо искать выход.
— Откуда: из ситуации или из Сферы?
— Это одно и то же. Марко. Я уверен, из нашего плена должен быть выход.
— Это точно, — согласился Марко и заговорщицки подмигнул. — Слушай, Филипп, похоже, у меня есть идейка. Тебе не кажется, что мы сами выстроили этот Барьер — испугавшись самих себя? Мы ведь оба тогда как следует струхнули. Желание у нас было общее, и Сфера его выполнила.
— Даже если и так, что с того?
— А то, что мы должны вместе изо всех сил захотеть что-нибудь такое, от чего и Барьер, и Сфера развалятся на куски!
— Марко, я уже давно хочу этого изо всех сил!
Не сговариваясь, Филипп и Марко подошли к Барьеру, приложили ладони к прозрачной перегородке в символическом рукопожатии и впервые за столько дней улыбнулись.
7
…Над кругом уже показалось несколько зелёных ветвей, и листья на них были самые настоящие дубовые — узкие у основания, к середине расширяющиеся, с резными закруглёнными краями. Но само дерево никак не прорастало. Это должен был быть дуб — единственное крепкое дерево, о котором оба они имели достаточно чёткое представление. Филипп продумал, как дуб должен выглядеть, а Марко нарисовал эскиз: могучие корни, глубоко уходящие в землю, кряжистый ствол, раздвоенная вершина.
Именно ею, раздвоенной вершиной, дуб должен был по их замыслу упереться в нижний край Барьера и, прорастая через круг, сокрушить Барьер или расщепиться. Так случалось со всеми предметами, которые при материализации не умещались в границы одного из полукружий: они либо не появлялись вовсе, либо обрезались по кромке Барьера, причём на другой половине могла возникнуть отрезанная часть. Расчёт Марко и Филиппа строился на том, что Барьер, по всей видимости предназначенный защищать биологические организмы, живое дерево не повредит. Скорее Сфера откажется прорастить дерево, но это будет зависеть от силы и единства их мысленного приказа.
Люди напрягли волю, и ветки потянулись вверх, к зениту Сферы, у пола делаясь всё толще и крепче. Ещё немного — и вся крона оказалась в Сфере: два мощных сука с множеством побегов, ветвей, листьев, по одному на каждой половине.
«Пока неплохо, — подумал Марко, — всё как на рисунке: один сук по ту сторону, другой здесь».
«Развилка теперь, должно быть, как раз под Барьером, — подумал Филипп. — Вот он, экзамен. Ну, Марко, взяли…»
Но вершина дальше не поднималась, развилкой уперевшись в невидимую преграду где-то под полом. Думать тоже становилось всё труднее, словно и мысли попали в полосу препятствий и пробуксовывают, пробуксовывают в чем-то зыбком… «Ну же, ещё, ещё чуть-чуть», — приговаривал про себя Марко, всей мощью своей мысли проталкивая дуб через оранжевый круг. Чувствуя, что силы на исходе, он напрягся перед последним рывком. Оба, готовясь к решающему усилию, глубоко вздохнули — и в лёгкие, уже привыкшие к стерильному воздуху Сферы, хлынул запах дубовой листвы, травы, леса: запах Земли. Их мысли, страдания, мечты переплелись, сложились воедино, сокрушая все помехи на своём пути.
По всенепроницаемому, сверхпрочному Барьеру пробежала дрожь. Он заколыхался, словно матерчатая прозрачная занавеска, и исчез. Свободный от препятствия, вверх потянулся живой древесный ствол, дошёл до купола Сферы и, как паутинку, поднял её на могучих ветвях.
Ещё не осознав величия содеянного, Филипп и Марко почувствовали, что стоят на Земле, у большого зелёного дерева, и что под ногами не пластик, а тёплая упругая почва, и что созвездия в густом вечернем небе необычно крупны, словно спелые виноградные грозди — протяни руку и сорви…
Они только начинали понимать, что всё-таки прошли сквозь Барьер друг к другу.
И что вся Вселенная теперь открыта перед ними.