Надежда и Роберт уже сидели за столом и о чём-то спорили.
— Привет! — поздоровался Игорь. Чекерс сдержанно кивнул.
— Доброе утро, Игорёк, чем нас сегодня потчуешь? — Надя привстала, заглянула в поднос. — О, яичница по…
— Глазунья а-ля субмарин. По каким проблемам прения?
— Да вот решаем, кому выходить сегодня, а кому сидеть в дисколёте.
— Ну-ну… Так какие же мнения? — расставляя завтрак, поинтересовался Игорь. — В частности, что будем делать с экологом Красновым, где ему отведено место — на борту или за таковым?
— С тобой всё просто, — засмеялась Надя. — Но кто пойдёт вторым? Вот в чём вопрос…
— Вопрос, я думаю, ясен, — не допускающим возражений тоном произнёс Чекерс, намазывая на хлеб масло. — Под водой тут слишком опасно, чтобы посылать женщину.
— При чём здесь женщина-мужчина! — возмутилась Надя. — Ни одна барракуда, если она голодная, не станет выяснять, кто какого пола. И потом, не забывай, Бобби, ты вчера уже плавал.
— А теперь послушайте меня, ибо с этого момента я приступаю к своим непосредственным обязанностям руководителя экспедиции, — вмешался в спор Игорь. — Сегодня под воду будет второй — и последний — выход. Такой случай требует максимальной научной отдачи, и потому пойдут люди, обременённые багажом специальных научных знаний: эколог, то есть я, и биохимик, то есть Сереброва. Чекерс останется на борту и, если всё пройдёт гладко, встретит нас чаем.
— Но погоди, а как же… — попробовал протестовать пилот.
— Если и ты хочешь вспомнить барракуду, Боб, то я отладил станнер, им теперь можно стрелять под водой.
— Нет, а…
— …А потом, Надя права: ты уже выходил вчера. Будь джентльменом, Боб, пропусти даму, не толкаясь…
…Сколько лет прошло, а Надежда в мельчайших деталях помнила те каникулы, когда их седьмой класс, заняв второе место в спартакиаде школ, всем составом выехал в летний спортивный лагерь на берегу Мексиканского залива. Стоило лишь закрыть глаза, и словно оживали, выплывали из памяти цепочка тростниковых «индейских» бунгало вдоль побережья, пляж в верблюжьих горбиках дюн и море. Иногда зелёное, иногда синее, иногда серое, а иногда даже розовое. То ровное, бархатистое, как моховые болота под Вологдой, то весёлое и игривое, как сами по себе прыгающие пенные рояльные клавиши.
Но только на поверхности море бывало разным. Под водой же, казалось, всегда царят спокойствие и постоянство. Случались и штормы, конечно, тогда что-то менялось и под водой, поднимало ил, например, но в плохую погоду их на берег не пускали, и, может, поэтому — а может, и потому, что пасмурных дней в июле почти не бывало, вода в заливе запомнилась Наде ласковой и совсем, совсем прозрачной. Она и воспринималась даже не как вода, а как небо — такое же чистое, голубое и солнечное. С той лишь разницей, что «нижнее небо» было мокрое и солёное. Да и чудес в нём было не в пример верхнему. Стоило опустить в воду лицо, закрытое мягкой полумаской, — и ты попадал в удивительный, добрый мир, похожий на сад из волшебной сказки. Только на его клумбах росли не розы, а розовые кораллы, и вокруг них порхали не пёстрые мотыльки, а пёстрые рыбы с не менее пёстрыми, весёлыми названиями: рыба-бабочка, рыба-клоун, рыба-попугай.
Вместе с другими ребятами Надя ныряла за подводными «сокровищами» — обросшими ракушечником камнями, которые они, с трудом выкопав из песка, пытались расколоть и обнаружить в них оловянную ложку с надписью по-латыни или монету времён Колумба. Сокровища «открываться» не спешили, и тогда они собирали на бусы крохотных, в шоколадную крапинку морских «божьих коровок», ползающих по стволам кораллов, или, набрав в лёгкие побольше воздуха, ложились на дно и подсматривали, как проворные гребешки, хлопая створками, удирают от хищных морских звёзд. И конечно, коллекционировали крупные ракушки — «тритонов», «слоников», «развёрток».
Но найти их можно было подальше от берега, а заплывать туда отваживались главным образом мальчишки. Нет, вовсе не потому, что девочки плавали или ныряли хуже. Просто, когда ребята, ускользнув после обеда от воспитателей, собирались в тёмном кинозале, кто-нибудь непременно заводил разговор об ужасных акулах-людоедах, скатах больше дисколёта, гигантском морском змее. Все прекрасно знали, что ультразвуковая сетка не допустит к пляжу ни одну акулу и что скат-манта, в самом деле достигающий внушительных размеров, грызёт преимущественно ракушки, а морской змей — по-прежнему легенда, которую за столько веков так и не удалось подтвердить, и тем не менее мало кто решался доплыть до того места, где чудесные сады обрываются и под тобой непроглядным водяным туманом распахивается бездна…
Накупавшись до одури, не в силах больше сопротивляться голоду, они вылезали на берег и варили в морской воде моллюсков.
Надя словно опять ощутила во рту горьковатое, упругое, изумительно нежное мясо…
— Надя! — раздался в шлеме голос Игоря. — Ты не заснула?
— Ой, извини, задумалась, — виновато отозвалась девушка. — Детство вспомнила, Мексиканский залив. Тут так похоже на земной океан.
— Вот и снимай больше, дома фильм гостям показывать будешь: «Через Кайобланко — к детству». Гляди, какая симпатяга! — Игорь указал на остроносую змеиную головку, выглядывающую из-под камня. Вдоль узкой челюсти и между злых рубинчиков глаз, украшая зубастую мордочку, колыхалась тёмная бахрома.
Надя подплыла ближе, почти вплотную. Приложила к плечу похожую на толстоствольное ружье записывающую камеру. И на плёнку устройства сверхчувствительных датчиков потекли аудио-, видео-, магнито-, спектро- и прочие данные о снимаемом объекте, которые специальный компьютер позже сравнит с другой накопленной информацией и сделает заключения, позволяющие понять чужепланетный организм так же хорошо, как обыкновенного дождевого червя, — учебное пособие тысяч биологов десятков веков.
— Знаешь, Игорь, — сказала Надя, — она мне напоминает мурену.
— Похоже, — согласился Игорь. — А эта кого напоминает?
— Где? — встрепенулась Надя.
— Впереди, слева.
Надя посмотрела, куда показывал Игорь, и увидела тощую, полупрозрачную, как рисовая лапша, рыбу с несуразно большой головой. Рыба висела в воде вертикально, будто полиэтиленовый галстук на невидимом гвоздике, и лениво шевелила широкими перепончатыми плавниками.
— Достанешь отсюда? — спросил Игорь.
Надя прикинула расстояние: до «лапши» оставалось не менее восьми метров. Под водой датчикам слишком далеко.
— Нет, — ответила она, — для инфрапараметров далековато. Кроме видеозаписи, мало что получится.
— Тогда подплыви поближе, только аккуратно.
Надежда толкнулась ластами и осторожно приблизилась к рыбе. Та, не меняя «галстучной» позы, попятилась назад, предусмотрительно избегая слишком близкого знакомства. Надя прибавила скорости. И, уже всерьёз испугавшись, рыба приняла-таки горизонтальное положение, превратилась в прозрачную извивающуюся синусоиду и скрылась в камнях.
— Упустила? — огорчился Игорь. — Так я и знал. Лучше б я её подстрелил…
— Не переживай. Она прошмыгнула вот в ту расщелину, я заметила. Если там нет второго выхода, она от нас никуда не денется.
Они подплыли к ложбинке в скале, куда скрылась рыба, и Игорь с трудом втиснул туда голову. Ничего не увидел — словно густой чёрной нефтью залило стекло шлема.
— Ни зги не видно, — сообщил он Наде. — Мрак кромешный.
— А ты посвети, — Надя вложила ему в ладонь неширокую трубку съёмочной камеры. Игорь пытался просунуть руку рядом с головой, но безуспешно, рука не проходила.
— Тьфу ты! — досадливо буркнул Игорь.
— А давай я попробую, — предложила Надя. — У меня габариты поменьше.
Игорь уступил девушке место. И действительно, вытянув руку с камерой перед собой, Надя по самые плечи вошла в расщелину.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Игорь.
— Сейчас… — Надя включила подсветку на камере, и белый луч, перечеркнув темноту, опёрся в неровную каменную стену напротив. — Ой, до чего же здорово!
— Так не томи: снимай и рассказывай.
— Тут целый грот небольшой — метра три в длину, около метра в высоту.
— За камнями там ничего опасного не притаилось?
— Нет. Всё просматривается. Чудовищ пока не видно. Но живности полно, как в аквариуме. Крупнее всех наша приятельница, рыба-«лапша». Забилась в дальний угол и машет на меня плавниками. Гонит, наверное. Уйду, уйду, потерпи немного. И не бойся, глупая: это Краснов хотел тебя из станнера. А я только сфотографирую.
— Надежда! — с шутливой суровостью оборвал её Игорь. — Зачем дискредитируешь эколога перед аборигеном?
— Считаешь, «лапша» понимает по-русски? Тогда больше не буду. — Надя рассмеялась. — Лучше переключусь на других кайобланцев. Вот, например, в полуметре от моего носа шевелит длиннющими усами омар. Копия нашего. Только, видимо, ещё больший домосед.
— А как ты определила?
— Он сидит на отвесной стене, у него вместо ног — присоски. На таких много не нагуляешь. Но клешни у него есть, причём бойцовая клешня, — граммов триста, не меньше. Ты любишь клешни омаров, Игорь?
— Люблю. Средиземноморских. Синтезированные.
— Жаль, а я тебе его хотела подарить. Ну, раз так, пусть сидит себе дальше. Ещё тут стайка барабулек с палец. Видел бы ты, какую акробатику они вытворяют на свету.
— Наверное, не нравится.
— Не нравилось бы — не бегали за лучом как привязанные. Скорее они дают концерт в честь пришельцев, то есть нас с тобой. Ещё улиток на стенах полно. Ракушек мелких. А в левой стенке трещина узкая, из неё глаз растёт.
— Как «глаз»?! — опешил Краснов.
— Ну как, вот так: обычный глаз, пуговкой. И покачивается на тонком стебельке.
— Глаз один?
— Один.
— А он не подмигивает, нахал?!
— Увы. Страсти в его взгляде незаметно. Скорее — печаль. Скучно ему тут, сиротинушке, тоскливо.
— Надя, а в трещину к сиротинушке никак не заглянуть? — сгорая от любопытства, поинтересовался Игорь. — Должен же быть у глаза хозяин.