Дальше все слилось воедино.
Холод и жара… Свет и тьма… Поспешные неловкие объятия с женщиной, у которой были желтые зубы… И совсем уж по-звериному — сзади — с другой, у которой вовсе не было зубов…
Кувшины с огненным напитком, которые, неохотно отрывая от губ, передавали по кругу…
И какое-то месиво на грязных тарелках…
Когда было светло, он почти всегда спал: ночью это было опасно. Не выпив, он не мог заснуть, но иногда наваливалась страшная мигрень, и о сне приходилось забыть, и тогда он шел дальше.
Иногда, проснувшись, он обнаруживал лежащие рядом кредо-сливеры мелкого достоинства, брошенные сердобольным прохожим.
Затем был небольшой просвет.
Где-то, удивившись, что он умеет читать, ему дали работу конторского служащего. Но другие клерки, почуяв превосходство Тома, всеми силами старались нагадить ему в карман. Когда в конце второй декады в конторе пропала небольшая сумма, было ясно, что обвинения посыплются на последнего нанятого работника.
Стоило ему потребовать жалованье, тут же пришли охранники. Они били его смертным боем, и боль, перемежающаяся с яркими красными вспышками перед глазами, пронзала все его тело. Словно в отдалении он слышал треск собственных ребер.
На этот раз он проделал спуск бессознательно. Очнулся под люком, парализованный от боли, и догадался, что его попросту сбросили вниз.
Если бы Тома попросили последовательно рассказать, как он выжил, он бы не смог. Он потерял счет новым незнакомым местам, очередным стычкам, после которых тело болело от новых ран или потревоженных старых, которые не успевали затягиваться.
Иногда его ослепляла боль над левым глазом.
И тогда приходила мертвая девочка в нише…
Однажды он попытался подсчитать, сколько длились его блуждания, и понял, что из памяти выпал огромный кусок жизни: спутанная борода выросла почти до пояса, сплетаясь с длинными, давно немытыми волосами.
Но его не волновал свой внешний вид.
Какая-то старуха привела его в свою нишу, поделилась своим питьем — синтетической «мертвой водой», а затем и своей постелью, но он не смог ее удовлетворить, и она вышвырнула его прочь, выкрикивая вслед ругательства, и он пошел в ближайший туннель, лег посередине и заснул.
Он видел вокруг разбитый пол, а сверху — закопченный потолок. Тут и там скорчились на полу человеческие фигуры, такие же беспризорные, как и он сам…
Вздрогнув, он проснулся.
Странная незнакомая женщина спала, положив голову ему на колени. В приоткрытом рту виднелись серо-черные зубы — она храпела. Поодаль, с другой стороны, иссохший и морщинистый человек неведомого возраста, спустив штаны, испражнялся прямо на разбитые каменные плиты.
Испытывая приступ тошноты, Том оттолкнул сонно запротестовавшую женщину и, прихрамывая, побрел к ближайшему люку. Вслед за ним никто не пошел. Впрочем, они никогда не делали этого…
Металл долго скрежетал, но, наконец, люк открылся.
И началось еще одно путешествие. Еще ниже…
Кончиками пальцев он потрогал рисунок на зеленовато-желтой каменной плите. Кто-то швырнул ему кредо-сливер, и Том некоторое время смотрел на него, не понимая, что это за предмет.
А этот люк открылся с легкостью. Когда Том спускался, было трудно удержать равновесие, но ему нравилось ощущать гладкие перила под задубевшей от грязи рукой.
Люк закрылся за ним, мягко встав на прежнее место.
Этот туннель был чище, чем он ожидал. И найдя темную нишу, он заснул.
Черный пол был гладким, отполированным до блеска. Он прошел мимо лавки, где продавались безделушки, которые он не разглядел.
Здесь было что-то очень странное…
В следующей секции, где коридор расширялся и поворачивал, стоял запах печеных пирогов, от которого у Тома свело челюсти, и он судорожно провел рукой — ногти были длинные и черные — по ввалившемуся животу. Там, где рукав был оторван, виднелось тонкое белое плечо.
Он долго стоял в нерешительности.
Перед ним менялись цвета: зеленый — золотой; оранжевый — черный…
Сложно сконцентрировать взгляд на вывеске из тройных конусов («И почему их делают такими маленькими?») — но в конечном итоге он смог догадаться, что там обозначено: Змея… нет, Тигр, Средний день, сороковое джия. Тигр 280.
Это означало…
Ничего это не означало…
Нужно идти. Нужно. То и дело останавливаясь, шаркая ногами.
И оставив кафе позади, затем пройдя мимо ювелирной лавки, он продолжал идти, поскольку уже не знал, что еще в жизни можно делать.
Потом вспомнил вывеску. Тигр… Зачем?
Проход расширился, превратившись в широкий бульвар, над которым возвышались естественные пещеры. Дорога поворачивала, но он продолжал идти прямо, спускаясь — невероятно медленно — по стертым, невысоким ступеням.
Дрожащей рукой он распахнул свою рубашку: увидел пятна грязи, болезненно бледную кожу, огромные багровые карбункулы по всему телу. Растительность на лице закрывала рот, и все вокруг пропахло гнилой пищей, перегаром и рвотой.
Послышался тихий плеск волн…
Море? Откуда?
А на берегу смеющиеся дети.
Тигр на вывеске… Зачем?
И тут он понял. Это был календарь.
А на календаре — год Тигра.
Он скитался уже около шестисот дней.
Бесконечно высока пещера, с огромными, застывшими в море естественными колоннами… Неподвижная гладь моря ровна, как зеркало… На скалах блестят вкрапления пиритов… Тихо плещут волны… Воздух пронизан свежестью и чистотой…
Том медленно повернул голову, оглядывая широкий, протянувшийся вдоль берега бульвар, а затем снова посмотрел туда, откуда пришел. Он уже понял, в чем заключалась странность, но надо было еще приспособиться к этой новой реальности.
Здесь не было люков на земле.
Он скитался почти два стандартных года и теперь стоял у подземного моря, плещущегося среди бесчисленных каменных колонн, и дальше ему некуда было спускаться, так как он достиг последней страты.
Детский смех звенел в тишине.
Медленно — невероятно медленно! — он опустился на гладкие плиты и долго сидел, наблюдая за тихими волнами, прохладной, чистой водой. Бесконечно долго сидел…
А потом он тихо заплакал.
Глава 59
Дети пели.
Среди прохладных вод, на острове, размещался чистый белый павильон, который соединялся с берегом легким пешеходным мостиком. Из павильона доносились звонкие, как хрусталь, голоса.
Том встал с гладких каменных плит.
Неужели он спал?
— Привет, — послышался детский голос, — Э-э-э… — Горло Тома пересохло, и он смог издать только какой-то сдавленный звук.
Маленькая девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Привет-привет-привет! — И тут же засунула в рот большой палец.
«Не пугайся», — подумал он.
Но она попятилась, едва он протянул к ней заскорузлую от грязи руку. Потом девочка развернулась и побежала; ее косички раскачивались на ходу.
Пахло теплыми пирожками.
Именно этот растекающийся повсюду, манящий аромат привел его назад, к ряду магазинов, которые выстроились вдоль туннеля с гладкими стенами. Кафе находилось поблизости от поворота, там, где туннель расширялся и открывался чудесный вид на море и протянувшийся вдоль него бульвар.
Он стоял, покачиваясь от слабости, и смотрел на полки с пирогами и на пирожные, выставленные за чистыми стеклами витрин.
«Что я хочу сделать?» — тупо думал он, и мысль эта то и дело скрывалась в привычном тумане.
Коренастая женщина, с миловидным розовым лицом, коротко остриженными белыми волосами и пухлыми руками, вынесла наполненный пирожками поднос, поставила его на стол с мраморной столешницей и, уперев руки в круглые бедра, уставилась на Тома.
— Мы еще закрыты…
— Я ищу… — Опять у него получился какой-то сдавленный звук.
Надо бы изобразить что-нибудь получше… Том собрал в кулак всю свою волю и прорвался сквозь туман.
— Я… ищу… работу…
Внимательный взгляд оценил его поношенную одежду. Маленький нос сморщился.
Неужели она унюхала с такого расстояния исходящие от него запахи?..
— Я умею программировать, — он заставил себя стоять не сутулясь, — блоки поставок…
Ответом ему была кривая усмешка:
— Их в наше время не слишком много… — Она отвернулась и начала заполнять витрины пирожками с подноса.
Том продолжал стоять, покачиваясь, и наблюдать за нею, не в силах уйти и не зная, что предпринять. Она бросила, не глядя, через плечо:
— Здесь и с благотворительностью не густо!
— Мне действительно, — Том закрыл глаза и едва не потерял равновесие, — нужна работа.
Ее большие руки легли ему на плечи, удержали от падения.
— Садись! — Она силой усадила его на скамью.
— Мне…
Сунула ему пирожок: теплый, золотистый; мягкая выпечка расслаивалась у него в руке.
— Пусть это будет как аванс, в счет будущей зарплаты. Во рту разлился сладостный вкус.
Закрыв глаза, он смаковал каждый кусочек.
— Достаточно, — сказала она, когда он съел треть пирожка.
Он положил оставшееся на стол и думал, что заплачет. Но сдержался. Превозмогая боль, с трясущейся рукой, заставил себя подняться и, шаркая ногами, медленно пошел прочь.
— Нет, нет! — Завернув пирог в тряпку, она вложила его Тому в руку. — Я имела в виду, не ешьте слишком быстро.
И правда, этого не следовало делать: у Тома от непривычной хорошей пищи уже начало бурчать в животе и появилась резкая боль в желудке.
Около входа в кафе приостановился седовласый мужчина в длинном элегантном пальто, но, взглянув на Тома, прошел мимо.
— Все в порядке, — тихо произнесла женщина. — Не понравилось ему, что вы здесь.