Мне так и не удавалось обнаружить зеркальца; похоже, его вообще здесь не было. В конце концов, мне пришло в голову, что, раньше или позже, мне и так придется показаться на люди, хотя бы по дороге в столовую, потому что я не собирался морить себя голодом, и в связи с этим мог уже сейчас отправиться в комнату теней, где — как помнил — на стене висело большое зеркало. Там бы я наверняка застал Гонеда, Раниэля и Сента, занятых спасением угрожаемой шаром подстанции высокого напряжения, и у меня был бы повод разыграть перед ними небольшую комедию, ни на что не обращая внимание бреясь в их присутствии, с таким скучающим выражением на лице, как будто здесь не было не только статуй, но и вообще каких-либо проблем. Тем самым я дал бы доказательство полнейшего безразличия, которое для них так много значило, и, может, в их глазах я бы восстановил все то, что до того реагируя совершенно естественным образом — столь неуклюже утратил.
Стук в дверь раздался во второй раз. Возможно, с той стороны стоял полковник Гонед, прибывший сюда с каким-нибудь меняющим все и вся распоряжением; а может и злящийся на меня, а может и — наоборот — склонный к оправданиям Асурмар, который должен был мне объяснение своей безответственной выходки в столовой; но, вероятнее всего, ко мне добивался тот парень с вытаращенными глазами, Уневорис, вместе со своей капитальной физической проблемой, которая из меня, предполагаемого ученого, легко сделала законченного идиота.
Я тяжело присел на краю топчана и притворился глухим. Кто бы там ни стоял за дверью и добивался ко мне уже второй раз — никого не хотел я сейчас видеть, тем более, что перечень опасений вовсе не был исчерпан. Там мог стоять мужчина с прической новобранца, которому, ясное дело, из-за бессмысленности его претензий следовало дать в морду, или же спасшийся пилот, сам Вайс, владелец моего костюма, или же — что было бы хуже всего физик Порейра, под личность которого я, пока что безнаказанно, подшивался.
Вот в каких силках я оказался, вот в какой ситуации пришлось мне стремиться к неизвестной цели и действовать вслепую: получалось, что здесь не было ни одного человека, который тем или иным образом мне не угрожал бы. «А Ина?» — мелькнуло у меня в голове. Я нашел точку опоры, и сердце застучало живее. Я сорвался с места, но моментально взял себя в руки. Откуда она? Здесь? Я ждал отзвука удаляющихся шагов, чтобы выглянуть. Но вместо этого услышал шорох у порога. Я глянул туда: на полу у двери лежал всунутый сквозь щель серый конверт. Принесший его человек ушел. Письмо было адресовано предыдущему обитателю этой комнаты: «Людовик Вайс, сегмент С, кабина Е-91 на этаже ноль» — прочитал я на конверте. Поначалу, совершенно инстинктивно, я бросил письмо на стол, но тут же вновь взял его в руки. В письме могла содержаться ценная информация, которая могла бы мне открыть глаза на все здесь происходящее. В то время, как в мыслях у меня возникал непрошеный образ, настырное изображение кладбищенской гиены, с которой я себя поневоле сравнивал, пальцы мои уже разрывали конверт. Я читал:
Дорогой мой Людовик, как же мне тебя не хватает! У меня нет от тебя никаких вестей. Ты так долго не писал, тебя не хотят позвать к телефону можно было бы подумать, что с Тобой что-то случилось, если бы я не знала про ужасное состояние почты и про повреждения в телефонной сети между сегментами. С другой же стороны, я боюсь за тебя по причине того безумного решения, которое ты принял, вызываясь пилотировать подземного «крота».
Дорогой, ведь это все идеи приговоренных к смерти. Сколько километров отделяет нас от поверхности, какие трудности необходимо преодолеть! Отступи! Не верь этим сумасшедшим людям. Позволь убедить себя в бесцельности всех этих уже купленных кровью поисков, точно так же, как и я поддалась Твоим аргументам, когда месяц назад Ты ознакомил меня с выдвинутой учеными — столь фантастической для нас в то время — гипотезой, которая, все-таки, оказалась настолько же правдивой, как и факт, что мы до сих пор живы.
Какой же Ты все-таки непоследовательный! Неужто ты уже не верил в то, в чем меня со всеми остальными убеждал? А ведь еще в предпоследнем письме сам объяснял мне, что разумные существа, которых люди веками в мыслях своих разыскивали среди далеких звезд, с самого начала истории соседствуют нам здесь, на старушке Земле, только в ее глубинах, и что нужно было произойти необычному событию, нужно было уничтожение раздавленного какой-то космической катастрофой нашего города и бегство в укрытие, вместе со всеми нами вдавленного в бездну, чтобы убедиться в этом и преодолеть всякие сомнения. Ведь Ты заверял меня, точно так же, как и другие, что, хотя мы и не можем пока что видеть сути их бытия, понять законы и условия, в которых они существуют, хотя их самих никто еще не видел, но десятки фактов свидетельствуют об их присутствии, равно как и том, что прекрасно зная нашу чудовищную ситуацию, они пытаются прийти к нам с помощью, и они, вне всякого сомнения, могут нам ее предоставить. Ведь чем являются встречаемые то тут, то там замедленные во времени и необычайно массивные создания, если не произведенными ними и подсовываемыми нам под самый нос пробами, примерами возможности трансформирования — как здесь говорят — законов одного мира в законы иного, чем являются все эти способные к обычной жизни — и живущие! фигуры людей и животных, если не выдвигаемым ими материальным аргументом, что мы без всяких опасений должны решиться на даваемое нам предложение принять такую же, как у них самих, форму, чтобы жить в принципиально иных, по сравнению с поверхностью, условиях, раз нет никакой иной — кроме этой возможности спасения?
Неужто это я должна Тебя теперь успокаивать, чтобы Ты не опасался спасающего нас переноса в пространство с совершенно иным временем, в котором мы будем жить точно так же, как и здесь, даже не замечая какой-либо перемены? Опомнись! Терпеливо ожидай, когда исчерпаются скромные уже запасы пищи и кислорода, и тогда уже из необходимости мы все передадим им знак согласия и встретимся на «том свете»
Твоя Лиза.
Сегмент В, кабина А-18 на уровне 13, двадцатое февраля.
Письмо произвело на меня сильнейшее впечатление. Я не знал, что и думать о его странном содержании. Последний абзац удивил бы меня намного сильнее, если бы чуть ранее я не начал подозревать, что писательница письма была уже чуточку не в себе. Я уже собрался перечитать письмо, когда мое внимание переключилось на повторный шорох в районе порога. Точно так же, как и ранее, кто-то, находящийся снаружи, манипулировал в щели под дверью, только на сей раз там появилось не новое письмо, а проволока. Через несколько секунд проволока исчезла, чтобы появиться вновь, искривленной на конце словно крючок. Кто-то терпеливо царапал им по полу с явным намерением вытащить в коридор убранный ранее конверт.
Вот это уже было для меня слишком. Я быстро повернул ключ и рванул за ручку. Раниэль, который еще не успел подняться с коленей, глянул на меня с миной человека, обманутого в своих намерениях.
— И что же это вы тут вытворяете? — спросил я с деланным гневом.
Тот неспешно встал и отряхнул колени. Он совершенно не казался смешанным.
— Вы же сами видели, — нагло ответил он. — Пробовал кое-что достать.
— Ах, так? И что же вы себе воображаете? — продолжал я с тем же гневом. — А вы, случаем не спутали это место с собственной комнатой?
— Вовсе нет! — ответил тот с разоружающей откровенностью, которая заставила меня задуматься. — Я видел почтальона, который всовывал сюда какое-то письмо. И я не ожидал застать вас здесь.
— Письмо адресовано не вам.
— А кому?
— Мне.
— Неужто? Покажите, пожалуйста.
— У меня нет привычки морочить головы другим своей корреспонденцией.
— Своей? Это еще нужно доказать.
Он стоял напротив меня, сунув руки в карманы штанов, покачиваясь с носков на пятки, с той же презрительной полуусмешкой на сером лице, как и тогда, когда мы разговаривали перед дверью канцелярии Гонеда.
— До вас еще не дошло… — тут он замолчал, прошел в комнату и закрыл дверь, указывая движением подбородка на раскладушку под потолком, — что я здесь какое-то время жил. Вместе с Вайсом, — закончил он.
— В такой тесноте? — удивился я, довольный тем, что можно сменить неприятную тему.
— Стола тогда еще не было, — объяснил он рассеянным тоном. При этом Раниэль осматривался по комнате, как будто что-то разыскивал, возможно, что письмо, которое лежало в моем кармане. Совершенно неожиданно он глуповато выпалил:
— А я что-то знаю.
— Завидую вам, потому что я, как раз, чего-то не знаю. Вот только не могли бы вы радоваться этому в одиночку? К примеру, у себя в комнате.
— Я что-то знаю, — уже с нажимом повторил Раниэль.
— Это самый надежный способ вызвать панику, посему ценю ваши усилия. Только на меня никакого впечат… — прервал я.
Раниэль всматривался в пучок ключей, которые я таскал с собой с того момента, когда вырвал их из двери во время бегства из стартовой камеры. Теперь, сменив штаны, я совершенно по-глупому оставил их на одеяле. Неудобно было бы теперь убрать их в карман. Я уже придумывал какие-то ответы, готовясь отбить все возможные расспросы, когда Раниэль поднял ключи, осмотрел их тщательно и, закружив ими в воздухе, тут же вложил мне их в руку. Молча, он долго мерил меня взглядом, смысла которого я никак понять не мог.
— Было бы хорошо, господин Порейра, — произнес он наконец, — если бы мы поговорили откровенно.
— Ну, если вы имеете в виду…
— Мы уже обменялись кое-какими взглядами, — перебил он меня, — и хватит уже на сегодня всех этих мутных слов.
— Именно к этому я как раз и веду.
— Десятку имеют только два человека. Видимо, нет смысла их перечислять.
— Это излишне, — подстроился я под его тон. — Но говорите ли вы о количестве ключей?
— Хватит уже глупить. Я говорю не о количестве, но про номер одного из ключей. Того самого, который откроет нам двери десятого склада.