Я был уверен в том, что запас кислорода закончится еще до окончательного падения статуи. Но вот была ли она жива, была ли в сознании? Теперь и на этот вопрос я мог дать себе ответ. Я подплыл к колонне, где в замедленных конвульсиях оседали останки разбитого «ога».
Как было мною замечено уже раньше, вся территория, вместе с громадной площадкой тротуара и прилегавшей к нему мостовой, представляла собой некрутой спуск, начиная от линии, соединявшей колонну с местом на мостовой, где сейчас перекатывался автомобиль. «Ог», врезавшись в колонну с противоположной стороны, ехал под горку. Тут я заметил предупредительный дорожный знак, из которого следовало, что уклон здесь составляет десять градусов. Теперь я уже располагал всеми данными для вычисления составных элементов скорости, с которой тело ударилось в пандус. Разница обоих согласованно направленных углов не превышала пяти градусов. В связи с этим, составная скорости тела, параллельная к поверхности пандуса, была на какую-то долю меньше, чем скорость автомобиля, зато составная, к ней перпендикулярная (от нее и зависела жизнь статуи) имела значение трех с половиной метров в секунду. Я совершенно успокоился, когда оказалось, что при столкновении с мраморной плитой статуя обладала таким импульсом, как будто бы упала на спину с высоты шестидесяти сантиметров.
Оттуда я поплыл прямиком к универмагу. У его стены я задержался: еще раз нужно было воспользоваться карандашом. Можно было вычислить на какой высоте статуя — пробивая стенку — попадет внутрь здания. Для этой цели пришлось выводить уравнение траектории тела, выброшенного на известной высоте, с известной начальной скоростью и под известным углом. Полученную высоту столкновения я отложил на стенке. Теперь мне было известно, какое стекло необходимо убрать с пути подлетавшего тела. Удалив его, я осмотрел место будущего падения: оно располагалось в отделе постельного белья. Второй раз за эту ночь я чуть ли не расхохотался, когда окончательно определил место падения водителя «ога». Он летел в сторону огромной кучи сложенных под стеной одеял.
Глава 18
Разбудил меня шум в ванной.
Открывая глаза, я глянул на часы. Было пять минут второго дня; стрелки совместились напротив цифры «один» — пришлось поверить, что они не повернули назад, и, что уснув под утро, я проспал целых девять часов. Лампочка давала мутный свет. Где-то далеко за стенкой раздалась приглушенная пулеметная очередь. Какое-то мгновение, вытянувшись струной, я всматривался в пустое место, в углубление на топчане, оставленное телом Ины, пока наконец не услышал стоны и кашель, а затем и ее ускоренное дыхание, донесшееся из-за двери ванной и тут же подавленное стоном при последующей попытке рвоты.
Я соскочил с топчана и резко пихнул дверь: Ина сидела на краю ванны. Наклонившись над краном, она тряслась всем телом. На скулах выступили красные пятна. Выжатые длительными усилиями слезы стекали по ее измученному лицу; девушка настолько обессилела, по-видимому, попытками справиться с рвотой, что наверняка бы упала в ванну под струю воды, если бы я ее вовремя не подхватил.
— Что с тобой? — пробормотал я все еще сонным голосом. — Что-то не то съела?
Прошло несколько минут, прежде чем ей удалось тихо произнести:
— Мне плохо…
— Долго тут сидишь?
— С самого утра. У меня ужасно болит голова.
Я взял ее на руки и отнес на топчан.
— Но ведь меня же могла разбудить, — укоризненно сказал я. В моих мыслях, словно шарманочная мелодия, крутилось одно предложение: «Консервы были несвежие», только оно меня никак успокоить не могло. — А теперь тебе лучше?
Ее кожа слегка покраснела. Мне самому с трудом удавалось скрывать волнение. Я уселся рядом с Иной и начал выпытывать симптомы. Она попросила воды. Пила, и тут же ее рвало. Наконец ей стало полегче.
Я же размышлял о лучевой болезни, о результатах чудовищного воздействия радиации в городе, которые лишь теперь дали о себе знать. Вот только головная боль и рвота сопровождали многие другие болезни, среди всего прочего, они были симптомами и воспаления мозговых оболочек.
— В первый раз… — отозвалась Ина, — там, на улице… я чуть не задохнулась… Сначала был фиолетовый отблеск, а потом…
— Это тогда, когда ты попала под залп излучателя Рекрута? — выпалил я одним духом.
Девушка повернула ко мне воспаленное лицо.
— Кто такой Рекрут?
— Это я его так назвал. Ну да ладно, это неважно. Самое главное, что луч прошел очень быстро. Опять же, он не был концентрированный. Я сам это видел. Он вызвал только временный шок. Вскоре силы вернутся к тебе. Через несколько часов ты почувствуешь себя лучше, а завтра, самое большее, через пару дней — ты обо всем забудешь.
Ина приподнялась на локте.
— Мне нужно встать. Помоги, Нэт.
— Лучше останься здесь, а я поищу врача.
Я принес из ванной тазик. Очередной приступ тошноты настолько ослабил девушку, что она вскоре заснула. Но выглядела она при этом значительно лучше. Я боялся оставить ее без опеки, только и помощь врача была необходимой. Я тихо вышел в коридор, закрыл дверь на ключ и направился в сторону комиссариата.
Ионизирующее излучение. Что я знал по этой теме? Все зависело от величины поглощенной порции. И при этом я не мог отогнать самых неприятных мыслей. Через несколько дней горячка усилится. «Пациент» — то обезличенное создание, которым оперировала известная мне краткая история болезни — «в результате уничтожения слизистой оболочки кишок перестает есть. Проявляется общее заражение и поносы, а также выпадение волос. К наиболее ранним проявлениям относится уменьшение количества белых кровяных телец и анемия эритроцитов. Через поврежденные ткани кишок бактерии из пищевого тракта проникают в кровь и межклеточное пространство. Этому вторжению бактерий организм не может противостоять по причине уничтожения иммунной системы. Развитие инфекции не может быть остановлено даже путем интенсивного лечения антибиотиками, которые в иных обстоятельствах дали бы прекрасный результат. К общей картине присоединяется и общее отравление, вызванное продуктами распада погибших тканей и обезвоживание организма, вызванное рвотой. После дозы радиации, превышающей шестьсот рентген, смерть наступает в течение двух — четырех недель».
В комиссариате я застал Алина, занятого раздачей супа арестантам, количество которых на данный момент уже превысило десяток. Он направил меня в соседнюю комнату. Я закрыл за собой тяжелую, обитую звукопоглощающим материалом дверь и встал в потоке воздуха, под большим вентилятором, напротив распластавшегося на стуле полковника. Гонед сидел без кителя, в пропитавшейся потом сорочке; в тот момент, когда я только вошел, он обматывал галстук вокруг руки, в которой держал телефонную трубку. При этом он вопил в нее раздраженным тоном:
— …то есть как это, невозможно исполнить?… Кто?… Снова Кинсуил? Да что может значить этот клоп?… Хватит! Я не собираюсь… Послушайте-ка: вам не хватает организационного чутья. Вы должны успеть везде. Необходимо вызвать чувство недовольства. Люди уже готовы… Да, это я уже слышал, но их необходимо умело убеждать, пробудить доверие, вызвать энтузиазм; они обязаны поверить в то, что нашим основным заданием… Так что, я вас еще буду учить!.. Что?.. Да пошли вы… И на этого чего-нибудь найдем. Сразу же направьте туда несколько человек и держите в готовности группу Аглера.
Он закончил разговор и связался с Асурмаром.
— Слушай, ты не будешь столь любезен связаться со мной? — спросил он тоном, сиропность которого странным образом контрастировала с предыдущим раздражением. — … Так… Они были час назад… Хорошо, жду тебя в кабинете.
Он нажал на кнопку и тут же начал набирать следующий номер.
— Господин полковник, — отозвался я. — Я лишь хотел спросить… Тут никто не желает предоставить мне информацию…
Нетерпеливым жестом руки Гонед заставил меня замолчать.
— А ну-ка дайте мне Джека Джонсона, — рявкнул он в трубку и пролистал несколько листков, лежавших на коленях. — Слушайте, Джонсон. Может, вам уже надоел занимаемый вами до сих пор ответственный пост? Кто утверждал текст?… Да это же верх неспособности… Молчать! В два часа я обязательно внесу это в список наказаний. Передайте!.. А вы, если и дальше вместе с Кинсуилом будете лизать пятки, то я вас, в конце концов, тоже пришибу. Какое-то время он только слушал. — Потому что, прежде всего, — заговорил он опять, — необходимо ликвидировать их пропагандистские источники… Именно это я и имел в виду… отлично. Крупный шрифт и радиоузел… Ради всеобщего блага… Ну… или что-нибудь в таком духе… Понятно!.. Ну уж огнестрельное оружие, это само собой.
Гонед положил трубку.
— Я ищу врача, — сообщил я полковнику. — Не можете ли вы мне сообщить, где в этом сегменте оказывают помощь тяжело больным?
Тот уселся поудобнее и положил ноги на столешницу.
— А что, — чмокнул он губами, — икота достала?
— У меня нет охоты шутить. С Эльтой Демион в городе произошел несчастный случай. Она попала под выстрел излучателя. Сейчас она находится в крайне тяжелом состоянии и требует опеки специалиста…
Полковник наморщил брови, глянул на часы и взял телефонную трубку. Я следил за движениями его пальцев по диску.
— Это Гонед, — сонно просопел он. — Не будете ли вы так добры доложить обо мне генералу Ротардьеру? — После этого он провел по мне отсутствующим взглядом. — Можете присесть.
Движением подбородка он указал на второй, пустой стул и тут же настолько резко, что я даже вздрогнул — схватился с места. Теперь он стоял по стойке «смирно» и, вытянувшись стрункой, приложив пальцы руки к шву зеленых форменных брюк, стеклянными глазами глядел в пространство.
— В соответствии с приказом, господин генерал, вам звонит полковник Гонед.
Тишина. Мне было слышно лишь хриплое дыхание, сквозь которое с трудом прорывался энергичный лай в трубке.
— Так точно! — щелкнул каблуками Гонед. — Неожиданностей практически никаких. Ситуацию мы контролируем… И я тоже поздравляю вас, господин генерал… Не только… поскольку, разрешите уж повторить очень удачное ваше высказывание: «За ярмом в очереди никто не давится»… — Понятно, что однозначно… Да, да… Подготовленные на специальных занятиях. Они решительны и готовы к наивысшим жертвам. Ждут лишь жеста… Святая правда! Никогда бы лучше вас так бы это не определил. Это громадный энергетический потенциал… Есть! Немедленно выполню и доложу.