— Мы рады, что ты заскочил, — флегматично заметил Том.
— Нет, мы ужасно рады, — прибавила Долли.
Я снова что-то промямлил.
Рука Тома была чертовски твердой, и когда он протянул мне ее над столом, заскрипела в суставе.
— Я всегда с удовольствием прихожу к вам в гости, — пробормотал я.
Когда же Долли со своего постоянного места на ящике, с огромным трудом имитирующем софу, указала мне на табурет, больше всего мне хотелось сразу же сбежать.
— Ну, и почему же ты так долго не появлялся, отшельник пригородный? Присаживайся! А если хочешь напиться кофе, что я прекрасно вижу по твоей глуповатой физиономии, то на сей раз налей себе сам. Я сегодня так натаскалась с уборкой в этом вечном балагане, что и не подумаю еще и прислуживать такому как ты лодырю.
— Да не беспокойся так, Долли. Я заскочил только на минутку, чтобы…
— Тогда или вари себе кофе, или немедленно садись.
— Иду, иду…
Только я и в кухню не пошел, где на полке стояла моя чашка, которую я всегда приносил в комнату, а вечером ставил на ее постоянное место, и не присел. Продолжая торчать столбом посреди картонного короба комнаты, я сравнивал сохранившийся в памяти туманный образ тогдашних Йоренов с жестокой версией действительности.
— Ох ты и лентяюга, — шепнула Долли.
— Что?
— Мне что, вставать?
Я вздрогнул, как будто меня разбудили самым грубым образом.
— Так ты идешь за кофе, — фыркнула она, — или мне самой придется за тобой ухаживать?
— Да нет, нет! — решительно воспротивился я.
Долли была прикреплена к тонкой крышке ящика в полусидячей-полулежачей позе. В любом случае, если бы она поднялась с места своей вечной лежки, то поломала бы не только свой хлипкий постамент, но и порвала бы приклеенное к нему тело. Именно этого я-то и перепугался.
Я выскочил за картонную дверь и из замусоренной опилками пустой каморки принес в коробку комнаты одну чашку. Две другие уже стояли перед Йоренами на подпираемом тремя кривыми деревяшками фанерном листе. Чашку я нес осторожненько, чтобы не разлить притворного кофе. Я прошел под стенкой, украшенной книжными корешками, длинными рядами наклеенными прямо на картон, и уселся на расшатанную многолетней службой табуретку.
— Мамочка моя! — вскрикнула Долли. — На кого ж ты похож!
— Ты что, дрался с кем-то? — спросил Том.
Наконец-то заметили — подумал я.
Табурет, держащий на себе фигуру Тома жалостливо запищал. Какое-то время, глядя на красивую фигуру Долли, я слышал лишь шорох пластиковых костей ее верного товарища жизни, который рискованной дугой перегнулся через стол в мою сторону.
— Кто это тебя так разукрасил?
— Да это все мелочь, не стоящая и секунды вашего внимания, — попытался выкрутиться я.
— Ну да, кровь, и эти синяки на лице!..
Я поднес пустую чашку к губам. Йорены видели достаточно зорко, чтобы заметить на моей голове и рубашке страшные следы, оставленные карабинерами и толстяком, но, все же, недостаточно, чтобы под этими поверхностными изменениями заметить более глубокие преображения, придающие мне вид человека истинного.
— Хочешь скрыть от нас какую-то тайну?
— Да нет же!
— Тогда рассказывай, что случилось.
— Да глупости все это. — Я сделал глоток воздуха из чашки. — Пара наглых типов из Альва Паз попыталась остановить меня на углу.
— Где это произошло?
— Возле Кройвен-Центральной, когда по дороге к вам пересаживался на автобус.
— И по морде ты получил здорово, — заметил Том.
— Ничего, они тоже возвратились на ту сторону не в лучшем виде, продолжал я врать.
— Ты их побил?
— А что бы сделал ты, если бы тебе приставили нож к горлу?
Долли беспокойно засуетилась на своем расшатанном постаменте. Она дергалась будто женщина, прикованная к постели неизлечимой болезнью, но когда обратилась ко мне, повернув в мою сторону лицо с маской, застывшей в выражении беспомощного нетерпения, голос ее прозвучал весьма живо:
— Ладно, бедняжка, стаскивай свою сорочку! Сейчас я тебя перевяжу, потому что рана наверняка глубокая.
— Дорогуша, клянусь тебе, это просто царапина. И только не вставай, умоляю тебя!
Только в этот миг я почувствовал себя настоящим убийцей.
— Ну, в таком случае… — она чуточку развернулась на своем ложе в границах, оставленных ей монтером-декоратором и вытащила из лежащей на столе пачки картонную сигарету, — в таком случае, хотя бы умойся. В ванной висит твое полотенце.
— Знаешь… лучше не буду. — Я поднес свою настоящую, хотя и не зажженную спичку к кончику пустотелой трубки, которую она сунула себе в рот. — Не хотелось бы мочить свежую рану, а то она снова будет кровоточить.
В ванную — гонимый усиливающейся жаждой — я заглянул еще раньше, когда искал кофе. Ванна была нарисована на стене под тремя полотенцами из бумаги, а вода — протекая через щели в потолке — собиралась на полу разве что во время проливного дождя. К сожалению, осадков в Кройвене не наблюдалось уже месяца четыре.
Том копался в диапроекторе, стоящем на столе. Сам аппарат был сколочен из фанерных обрезков, но внутри у него была лампочка, так что он посылал на стенку какое-то нерезкое изображение. Глядя на все эти приготовления, я уже догадывался, что мне сейчас предстоит.
И я не ошибся: даже не поднимаясь со своего постоянного места, Том длинной палкой достал до оконного отверстия и заслонил его бумажным листом.
— Такого ты еще не видал! Повернись к экрану. Как увидишь, сразу на пол слетишь, — таинственным голосом обещал он.
Задолбанный до последнего, я охотнее всего покинул бы эту населенную упырями квартиру под первым же подходящим предлогом, но неожиданно услыхал стук во входные двери.
— Проходите! — выкрикнула Долли.
В ее голосе снова звучала радость. Я вслушивался в отзвук шагов следующего гостя Йоренов, напрасно подавляя в себе волну вздымающейся паники.
В коробку квартиры вошел Блеклый Джек. Он был живым человеком. Уже немного освоившись с пластиковыми масками, встречаемыми повсюду на улицах, я опасался теперь лишь встреч с настоящими людьми.
— Уважаю всех вас, тех, кто остается в тени, — торжественно произнес новый гость.
Это было одно из вступительных приветствий Блеклого Джека. Он всегда говорил подобные слова при встрече, и по ним даже слепцы в барах с легкостью узнавали его.
— Рады, что ты заскочил к нам, — сказал Том.
— Мы очень рады твоему визиту. — Долли указала на свободный табурет. Присаживайся, бродяга!
— Не будет у меня отдыха, пока солнце заходит вечером за Уджиофорте, а утром восходит над Альва Паз.
Долли серьезно задумалась.
— Выходит, что ты никогда не отдыхаешь. А может ты спишь только днем?
— Такой День еще не появился еще из тьмы. Только он уже близок.
Мы уже давно знали, что между вопросами, которые задавались Блеклому Джеку и ответами, которые он немедля выпаливал, связь была довольно-таки слабенькая.
— Ну ладно, тогда я полетел, — произнес я нетвердым голосом.
Я боялся вопросов, которые мог мне задать Блеклый Джек. Поднимаясь, я случайно заглянул в его лицо: из под прямых и длинных, очень светлых волос, когда он убрал их с лица быстрым движением руки, на меня глянули печальные, очень проницательные глаза, в которых была видна откровенная и глубокая приязнь, но еще и нечто странное, что у всех — при первой же встрече с ним — порождало мысль о его ненормальности.
— Ну, Карлос! — запротестовала Долли. — Посидел бы еще немножко. Если хочешь, можешь даже оставаться на ночь. Разве тебе здесь плохо?
— Тем более, что мы должны были смотреть слайды, — напомнил Том.
Долли заскрипела своей «лежанкой».
— Так ты остаешься, правда?
Снова я почувствовал себя убийцей.
— Пускай уходит, — молвил Блеклый Джек.
Он сказал это настолько неожиданно, что все сразу же переключили внимание на него. Как и всегда, одет он был очень странно: на нем был старый мешок с дыркой для головы и кусок ржавой цепи, которой он подпоясывался в бедрах. Только самым необычным было то, что его совершенно не заинтересовала моя внешность. В последний раз мы встречались два дня назад, когда я еще был манекеном. Сейчас же, видя изменения в строении моего тела, он — как человек и сам живой — должен был заметить и фальшивые синяки, и ненастоящую кровь на рубашке.
— Не мешкай, — повторил он, акцентируя свои слова. — Выходи на улицы Кройвена и ищи на них правду. Она освободит тебя. Уже исчислены часы наши.
— Откуда ты знаешь? — спросил я с беспокойством в голосе.
До сих пор все пророчества Джека входили у меня в одно ухо и выходили через другое.
— Нет ни былинки в поле, ни капли в водах, ни пылинки в воздушном вихре, что скрылись бы пред Его взглядом, — неспешно, хотя и не раздумывая ни мгновения, ответил тот.
Он еще не закончил говорить это, как я сказал:
— Мне хочется пить.
Когда Блеклый Джек заканчивал свою мысль о Его взгляде, бумажная заслона упала с окна.
— Я жажду, — чуть тише повторил я. — Если он знает, где есть вода, пусть укажет мне.
— Пойдешь по Сорок Второй Улице по направлению к Вота Нуфо. Все, в чем ты нуждаешься, найдешь за первым поворотом.
— Какие глупости! — Долли металась будто птица в силках. — Все, чего тебе нужно, можешь найти тут же, рядом, за дверкой нашего холодильника!
Я покинул обиталище Йоренов под аккомпанемент пронзительных воплей его хозяйки.
Глава 7
Участок карабинеров, равно как и дом Йоренов стояли уже за контурами замеченного мною с крыши Тема-ля «осьминога», границы которого — как мне помнилось — окружали неподдельную часть города. Я пошел в направлении, указанном мне Блеклым Джеком. Повсюду расстилалась застроенная громадными макетами домов, насыщенная испарениями разогретых пластмасс и резкой вонью фанеры, истекающей смолой и клеем — раскаленная солнцем безлюдная пустыня. Выходя из квартиры Йоренов на солнечный зной, я сменил ад психический на физический: я шатался будто алкоголик, украшенный памятками пьяной драки, и может потому людские муляжи — прохаживающие