не распространялся на пространство, окружающее барьер. Шар не был брошен на экран со всего размаха, не сгорел в атмосфере перед ударом о стену пространства.
У Корсона появилась слабая надежда. Оставалось всего несколько сот метров; заживление шло все быстрее, трещины исчезли, матово-черное пятно уменьшалось. Пространство вокруг сверкало, будто покрытое лаком, — побочный эффект поля.
Они были уже совсем близко. Корсон вытянул руку, чтобы защитить Антонеллу. Удар… Отскок… Рывок… Завязанный вокруг пояса канат врезался в позвоночник. Корсон покачнулся и упал вперед, ударившись головой о край корзины. Крутой крен, мягкий звук… Шар расплющился по барьеру, гондола раскачивалась из стороны в сторону. Удар, отскок, удар… Наконец все скрыла темнота.
Глава 20
Очнулся он от ощущения холода на лбу. Его голова лежала на коленях Антонеллы, она прикладывала ко лбу тряпку, смоченную вином. Он прикоснулся к правой брови, которая сильно болела, а когда посмотрел на руку, она была в крови. Потом его взгляд встретился со взглядом Туре.
Корсон встал, борясь с головокружением, и с трудом удержался на ногах.
— Наш шар послужил пробкой, — объяснил Туре.
Шар наполовину ушел в стену в добром километре над спокойным океаном. Подводная пробоина тоже затянулась.
Корсон перегнулся через край гондолы, разглядывая пустоту. Вверху небо, а внизу море кончались ровно, словно обрезанные ножом. Стена была совсем рядом. Корсон вытянул руку, но не достал ее, хотя почувствовал легкий укол. А может, это была только иллюзия.
Дальше был космос. Живой космос. Прежде всего звезды, мириады звезд, которые складывались в незнакомые созвездия. Звезды всех цветов, какие можно видеть только в пустоте, через стекло скафандра или из купола обсерватории. Какая-то галактика светилась красным. Но там были не только звезды и галактика.
Между ними, а иногда и перед ними плавали огромные военные крейсера. Конечно, Корсон не мог четко разглядеть их, но догадывался, что они сотрясали звезды, точнее, искажали их свет. Масса и энергия. Фотон так легок, и его так легко отклонить. Опытный взгляд Корсона распознавал в танце звезд скрытый смысл. Здесь в отчаянной схватке сошлись два флота. Во время боя какой-то крейсер, потеряв управление, налетел на стену и повредил ее. Однако другие воздушные корабли, не подозревающие о катастрофе, продолжали сражаться. С этой стороны стены сражение выглядело чистой абстракцией и проявлялось лишь дрожью пространства и танцем звезд.
По другую сторону силового экрана плавали зеленоватые глыбы. Корсон не сразу узнал их. Лед, горы льда в пустоте: миллиарды тонн воды, вырвавшейся через пролом.
Корсон понимал, что не сможет на таком расстоянии разглядеть отдельные эпизоды баталии, которая, судя по всему, велась на просторах во многие световые годы. Сейчас он стал свидетелем лишь локального столкновения. Однако стремительность битвы дала ему представление о специфике этого пространства.
Пространство это не граничило с Эргисталом, просто было его частью. Логично. Космические войны должны были вестись на Эргистале так же, как войны сухопутные, морские и воздушные. Им нужна была особая среда, и эта среда была предоставлена. Если эта Вселенная была макетом, то этот макет был близок к совершенству.
Кто же мог сражаться в космосе? Люди? Космиты? Люди против космитов? Застывший в стене корпус корабля не походил ни на один из известных Корсону типов. Однако, если он верно прикинул — расстояния и размеры в космосе сильно искажаются, — обломок этот был более километра длиной, а весь корабль — раза в три больше. Корсону показалось, что он видит безжизненное тело, кружащееся между обломками. Впрочем, с тем же успехом это мог быть и кусок металла.
Наконец вибрация прекратилась, воздух успокоился и застыл. Не нужно было кричать, чтобы услышать друг друга, хотя в ушах еще дрожал отзвук барабанной дроби.
— Наше положение не из лучших, — сказал Туре.
— Этого я и боюсь, — сказал Корсон.
Он уже обдумал все возможности и каждую из них забраковал. Канаты, оплетающие гондолу, были слишком коротки, чтобы можно было спуститься к воде. Если они разрежут оболочку шара, чтобы сделать из нее парашюты, она может отделиться от экрана, и тогда они погибнут в волнах, упав с километровой высоты. Не было никаких шансов, что шар освободится сам. Даже если им удастся спуститься, как они вернутся на сушу, удаленную на десятки тысяч километров? Они были в ловушке, словно мухи, пойманные на липучку.
«Если бы только началось Перемирие», — подумал Корсон.
Сначала, когда Туре говорил о Перемириях, он испытывал глухой, звериный страх. Перемирие походило на смерть или на конец света. Сейчас же он мечтал о нем. Но надежды не было: они не могли повлиять на решение непредсказуемых богов, которые создали эту Вселенную и управляли ею. Он вспомнил и другие слова Туре, но пока боялся сделать из них выводы.
В космосе появился какой-то клубок тьмы. Корсону показалось, что бездна оживает, что совсем рядом появился рой беспорядочно кружащихся мошек. Казалось, они с дьявольской ловкостью увертываются от выстрелов космических кораблей. Один крейсер взорвался, за ним другой. Две яркие вспышки на мгновенье ослепили Корсона, хотя он и щурил глаза. С тревогой подумал он о том, что будет, если один из кораблей взорвется у самой стены. Стена, конечно, выдержит, но поглотит ли она все излучение?
Перед глазами у него заплясали какие-то мушки. И вдруг Корсон понял: это гипроны. Последние сомнения исчезли, когда один из них материализовался перед самой стеной. Корсон узнал пояс глаз, лишенных век, шесть огромных лап с торчащими когтями, гриву нитей, развевающихся вокруг головы, и упряжь, а когда Бестия повернулась вокруг своей оси — мундир солдата Верана. Человек по ту сторону стены удивленно воскликнул при виде гондолы и ее пассажиров. Губы его шевельнулись. Минуту спустя солдаты оказались у стены, а потом исчезли.
Появились они уже по эту сторону, без видимого усилия преодолев преграду. Окружив шар, солдаты направили оружие на путешественников. Антонелла схватила Корсона за руку. Туре спросил, вытирая рукой вспотевший лоб:
— Что это?
Времени для ответа не было. Мысль, возникшая на границе сознания Корсона, обрела ясные очертания. Он не мог ждать пощады от Верана. Тот попытается взять их живыми и отдаст Антонеллу солдатам.
Корсон скрипнул зубами и почувствовал во рту привкус крови. Он поднял голову к шару. Водород, соединяясь с воздухом, легко взрывается. К сожалению, температура луча его бластера слишком мала, чтобы началась реакция.
Ему отчаянно хотелось, чтобы слова Туре оказались правдой. И он узнает это, но только в том случае, если гипотезы Туре обоснованы, если в этом аду смерть — всего лишь иллюзия.
Он вынул бластер из кобуры, спрятанной под скафандром, и спокойно открыл огонь. Оболочка шара разошлась, вспыхнуло пламя. Потом он почувствовал, как горят его руки и лицо, а лопнувшие барабанные перепонки избавили его от криков остальных. И его собственных — тоже. «Водород», — подумал он.
Он падал и чувствовал рядом тело Антонеллы, хотя сам уже тела не имел. Непонятным образом он был еще жив и даже не чувствовал себя умирающим. Хотя гигантское пламя мчалось прямо на него, свет ослаб. Небо стало пурпурным, потом черным. Он различал на нем, как на негативе, белых гипронов и лица всадников, остолбеневших от удивления. Пламя перестало расти в нескольких сантиметрах от его лица, хотя лица у него уже не было. Корсону показалось, что это чудесное равновесие будет длиться целую вечность.
Потом пламя погасло.
Глава 21
Перемирие кончилось так же внезапно, как и началось. Корсон плавал в пурпурном пространстве, хотя не помнил, чтобы открывал глаза. Огромные, спутанные и сросшиеся трубы пульсировали, растягивались, неожиданно ветвились, и ветви тоже начинали разрастаться. Не было ни верха, ни низа. Хотя он не мог оценить расстояний и размеров, они казались ему огромными.
«Я пробил потолок, — подумал он, — и попал на небо».
Руки и ноги не слушались его, но он испытывал не беспокойство, а скорее интерес. С трудом возвращались воспоминания. Оставались еще белые пятна, но память постепенно возвращалась к нему, и где-то на грани подсознания происходила реконструкция событий, свидетелем и участником которых, как ему казалось, он был.
Вскоре он сообразил, что место, где он находился, довольно странное. Он знал, что покинул Эргистал, и был уверен, что находится по ту сторону небесного свода. Было ли это место, где сражались существа, которых человек и представить себе не мог? Или же его исключили из игры, поскольку он участвовал в ней нелегально? А может, его ждет неведомая судьба?
Он был один и знал это, хоть и не мог повернуть голову.
Тишину нарушил голос. Для Корсона он прозвучал музыкой, и прошло некоторое время, прежде чем он понял, что обращаются к нему, но слова оставались в его памяти, как будто она была промыта и жаждала знаний.
— Значит, ты — военный преступник.
Подумав, он ответил:
— Значит, ты — бог.
В голосе слышалась насмешка. Он казался почти детским, но мог быть и голосом ящерицы, паука, огненным шепотом звезды, писком крысы, щелканьем хитиновых крыльев жука, вздохом ветра.
— Мы можем больше, чем боги, которых вы в состоянии придумать.
Корсон погрузился в размышления. Разговор начался странно. Не за тем же он здесь оказался, чтобы вести теологический диспут? А может, на небе существовал такой обычай? Он хотел сменить тему, но вдруг ощутил, что она затягивает его.
«Мне ввели наркотик, — подумал он, — и это все объясняет». Потом он понял, что здесь что-то другое, любопытство взяло верх, и он принял вызов.
— Боги всесильны, — сказал он.
— Всесильны, — повторил голос, — это пустые слова. Ты можешь только приписывать им помощь, которую сам в состоянии представить, а в будущем — получить.
Корсон задумался. Слова показались ему разумными. Он подумал еще и продолжал: