них. Быть может, биоскон обрел разум, слив воедино разум двадцати пяти тысяч пассажиров и вожака. Наверно, произошла неожиданная рекомбинация чуть ли не на химическом уровне — сон взрастил сознание.
Мека понял, какими крепкими узами он связан со снарком.
Снарк, как и он, искал в образах и голосах свою принадлежность к виду. Но лица, пространство и звездные прерии снарка оказались миражом. Во Вселенной не было второго снарка, как в фототеке Ришара не было похожего на него человека. Но одним дано бегство к звездам, а другим — внутрь самого себя.
Вдруг он вскрикнул. Среди образов, которые, сменяя друг друга, пробивались через яростные кошмары снарка, он вдруг узнал лицо с густой шапкой волос — те же легкие тени под глазами, тот же полуоткрытый и улыбающийся рот с мелкими чуть неровными зубами. Имя ее было Лоранс. Двое детей, муж, возраст. Иона умерла. Испарялась. Снарк вобрал в себя ее крохотный внутренний мир точно так же, как фотоаппарат поймал ее улыбку для Мека. Она направлялась из района Ушира на Вегу. Возникшая вдруг искра страдания угасла в душе Ришара. Он понял, что даже не испытывает ненависти к снарку. Ему хотелось только нырнуть вместе с ним в солнце. Он задыхался, был подавлен и жаждал взрыва.
И вдруг в его душе воцарился мир. Он открыл и снова прикрыл глаза. Безмолвие. Чужие мысли оставили его. И только откуда-то из глубин мрака доносился шепот снарка:
«Мне очень жаль».
«Простите меня», — подумал Мека. Он ощущал паутинку, протянувшуюся к нему, которая доносила печаль и сожаление.
То был снарк, забывший о своем могуществе.
— Простите, — повторил Ришар Мека, обращаясь и к себе самому, и к двадцати пяти тысячам призраков. Печаль ушла.
Он стоял в кабине вожака, освещенной красными отсветами близких солнц, и готов был сделать то, ради чего пришел.
Именно за этим он явился, но смысл его работы полностью изменился — словно флюгер при неожиданном порыве ветра. Он сформулировал четкую мысль.
— Вожак ошибся. Вожак ошибся.
Снарк вздрогнул. Даже здесь, в кабине, Мека ощутил его дрожь. Еще мгновение назад царившее безмолвие взорвалось многоцветьем вопросов.
Их можно было сравнить с фейерверком в ночи или отблесками заходящего солнца на гребешках волн. Вопросы нахлынули на него, подхватили, и ему не пришлось прилагать усилий, чтобы похоронить в глубине души тайные причины его действий, — выдумка вдруг стала истиной. Своему брату, а снарк был ему братом, он мог поведать лишь истину. Он рассказал о темных просторах, куда не могут пробиться даже лучи звезд, о залитых золотистым светом прериях, где стада снарков играют, перелетая от одной рождающейся звезды к другой. Он показал ему, что пространство и снарк составляют единое неразрывное целое. Он наставлял его, что надо лететь к туманности Андромеды, а потом добираться до границ Вселенной, перейдя которые он потеряет из виду галактики и обретет забвение.
Мир вокруг снарка опрокинулся. Он изменил направление полета, рыская, словно стрелка компаса, в поисках нужного пути, как бы принюхиваясь в поисках следа, оставленного собратьями в пространстве. Снарк дрожал от возбуждения.
Красное свечение стен почти угасло. Призраки удалились в предвидении бесконечного путешествия. Исчез комок ненависти. Мозг Ришара уловил робкий вопрос. Он обдумал его, взвесив все за и против. Его ничто не привязывало к этой галактике. «Говоря, что я отношусь к людям, они вежливо лгут».
Но не был он и снарком. Его место было где-то между, он скорее был посредником, чем укротителем. «Я, — подумал он, — ошибка природы, любопытное существо, монстр еще более удивительный, чем снарк. Я — человек пространства, осужденный этим же пространством на одиночество». Он не мог без защиты выйти в открытый космос, он не мог с помощью своих хрупких конечностей направлять свой бег от одного мира к другому. Он должен был остаться здесь.
— Нет, — прошептал он.
В его душе что-то затеплилось, словно появилась крупица надежды. Он не знал названия этого чувства, и его не должен был ощутить снарк. Но это походило на первую капель после долгой суровой зимы.
— Нет, — печально повторил он, понимая, что будет отброшен в небытие, изгнан из собственной мечты. Он ощутил, как его мягко, но настойчиво подталкивают к выходу, передал последнее «прощай» снарку и двадцати пяти тысячам бессмертных и оказался один в пустоте.
Стекло шлема запотело. «Удача!» — мысленно крикнул он.
Но темная капля, окруженная пламенем, уже растворилась вдали.
— Вы добились успеха, — надсадно орал голос в наушниках.
— Вы — истинный кудесник, Ришар. Он удаляется. Вы спасли два миллиарда жизней.
— Я очень устал, — ответил он, пытаясь прекратить вращение и разглядеть светлое пятно Андромеды.
— Сейчас за вами прилетят.
В наушниках щелкнуло.
— Как вы считаете, он уже достаточно удалился, чтобы открыть по нему огонь…
— Что? — едва выговорил Мека.
Усталость давила на него с той же силой, как если бы он вдруг очутился на Земле.
— Открыть огонь. Уничтожить его. Мы не можем позволить ему удрать. Он слишком велик и всегда будет представлять опасность для звездоплавания.
— Не думаю, — медленно процедил Мека. — Он не вернется, пока не достигнет границ Вселенной. А ваше обещание?
— Мы обещали, что он будет ваш. Но он ушел из-под вашего контроля.
Ришара охватил гнев.
— Я дал ему свободу. И позову обратно, если вы откроете огонь.
Воцарилось молчание.
— Вы мне солгали!
— Подождите. Вы уверены, что он не вернется?
— Абсолютно уверен.
— Вашего слова достаточно. Пусть проваливает ко всем чертям. Катер подберет вас через несколько минут.
Мека печально усмехнулся Он плыл в пустоте и, куда бы ни кинул взгляд, видел лишь черный космос и светящиеся шары солнц «И нигде нет оазиса ни для снарка, ни для меня», — подумал он. Оазисы — мираж, который удаляется по мере бесконечного падения в бесконечность. Он солгал снарку.
Кто-то в далеком прошлом солгал ему.
Но когда приблизился катер, крупица надежды, прятавшаяся в глубине его души, вдруг раскрылась, как солнечный зонтик.
Снарк мчался не к вымышленному миру, а в будущее. Он был первым в своем виде, но появятся и другие. И быть может, завтра возникнет огромное стадо биосконов, удравших из человеческих загонов в бесконечные прерии, где вместо трав растут звезды. И отныне его роль будет состоять в том, чтобы снабдить снарков верой, указав им путь в будущее.
Он скользнул в люк катера хохоча и плача от сумасшедшей мысли, вдруг пришедшей ему на ум быть может, в неведомых далях он, Ришар Мека, Иона, побывавший в чреве межзвездного левиафана, станет персонажем снарковых легенд, отворившим перед ними шлюзы времени.
ЧЕРНАЯ МАГИЯЖерар Клейн
Магия — великая сила. В этом убедились трое астронавтов на сломавшемся космическом корабле, когда ни попытки ремонта, ни мольбы к Богу не увенчались успехом.
Они парили в рубке управления. Безмятежно плавали меж пультами, перемигивающимися огоньками, звездными картами, приборами. Вокруг них по прихотливым орбитам носились вещи.
Они парили так уже трое суток. Ели, спали, дышали, читали и подсчитывали, плавая по рубке.
Звездолет вышел из строя. Корабль, плод трехвековых усилий астронавтики, двух столетий космических исследований, испытаний и ошибок, миллионов исписанных и исчерченных листов бумаги, еще хранивший память о прикосновениях тысяч рабочих рук, заснул посреди бесконечного пространства.
Они не могли прийти в себя от досады. Их корабль, первый, который люди решились запустить за пределы орбиты Марса, в полный опасностей пояс астероидов, первый, покинувший спасительную гавань, очерченную эклиптикой, первый, созерцавший своими стеклянными очами звезды там, откуда их не видел никто другой, бесстрастно ждал ремонтного корабля, который не прилетит никогда. И было бессмысленно что-то ремонтировать самим: они могли угадать поломку и с первого раза и через тысячу лет.
Каждый час они пытались запустить двигатели, но безуспешно, хотя всякий раз с надеждой склонялись над приборной панелью, ожидая, что стрелки датчиков наконец дрогнут — но замершие стрелки даже не колебались. Когда двигатели начали глохнуть, едва удалось изменить курс и выйти на орбиту вокруг крохотного далекого Солнца.
С тех пор они ждали в тусклом свете аварийных ламп. Их переполняла ярость, но все трое избегали резких движений, опасаясь удариться о металлические переборки; они даже старались глубже дышать, чтобы меньше крутиться вокруг собственной оси.
— Ну и пессимист же ты, Бартелеми, — хмыкнул Андре.
— Земля далеко.
— Мы должны были улететь еще дальше.
— А затем вернуться.
— И мы вернемся, — примирительно сказал Гийом. — Мы снова возьмемся за работу и, может, найдем причину аварии.
— Почему бы не разыграть, какой блок испытать теперь?
Гийом бросил монетку. Та пролетела через всю рубку, ударилась в переборку, отскочила и принялась крутиться крошечной планеткой вокруг погасшей звезды.
— Судьба решила за нас: не чиним ничего. Играем в карты и ждем.
— Ремонтного грузовика?
Последовало молчание.
— Идиоты, — вдруг взорвался Бартелеми.
— Ты о ком?
— О тех, кто писал статейки, которые я читал перед отлетом. Они говорили, что человек впадает в безумие, увлекаясь скоростью, что бессмысленно возить пустые головы со скоростью света, что прогресс человека тут соответствует его тщеславию. Они говорили, что если хочешь узнать дорогу — лучше ходить пешком.
— Ну и что?
— Они ничего не поняли. Они считали себя бессмертными. Они думали, что могут прогуляться до Альдебарана и обратно в скафандре, бросая каждые десять километров по зернышку риса.
— Быть может, им просто не очень-то хотелось на Альдебаран.
— А потому вместо этих идиотов отправились мы. Чтобы через век-другой их потомки капали на мозги нашим: кому, мол, нужно завоевание звезд? Пределы человеку поставлены самой Солнечной системой. Зачем летать быстрее добрых старых звездолетов? Не лучше ли делать так, как делали всегда?..