И все понял: изменялись только данные о состоянии сосудов и процессе кровообращения.
Церебральные же показатели практически не менялись. Только в глубине заднего мозга можно было заметить кое-какую активность.
— Ты говорил, что она жива!..
— Разве? — сказал Оракул, и печаль, зазвучавшая в его голосе, разлилась по всей комнате и слилась со вновь наступившей тишиной.
В голове у Тома все перемешалось, и он уже не понимал, что сказал Оврезон, а что придумал он сам, Том.
— Автоматы следят за тем, чтобы ее тело оставалось живым, — добавил Оракул. — Она утратила способность осуществлять только высшие функции.
— Я вижу, — пробормотал Том и мысленно позвал: «Мама!»
— Она мертва уже семь лет, — отозвался Оракул. Будто странное, неправильное эхо…
Стерев влагу с кристалла, Том увидел высокие скулы, гладкую кожу и полные розовые губы. Верхняя губа слегка выдавалась над нижней. Глаза закрыты. А волнистые волосы были все так же медно-рыжими.
«Как она молода!» — потрясенно подумал Том. — Сколько ей могло быть лет, когда родился я?»
На этот вопрос у него не имелось ответа, но сейчас, заключенная в объятия смерти, она выглядела не больше чем на десять лет старше Тома.
— Смерть — всего лишь точка, — в улыбке д’Оврезона не было и намека на человечность, — в конце предложения жизни.
А затем, безо всяких жестов со стороны Оракула, все голограммы исчезли.
Это была древняя, запрещенная техника: прямой ментальный контроль за системами терраформера.
Появились новые дисплеи.
— Это факт, Том, — сказал Оракул.
«Это факт, — мысленно повторил Том. — Сводки фактов. Сводки фактов и новостей».
— Некоторые тратят массу времени, — сказал Оракул, — занимаясь лишь пассивным наблюдением за реальными человеческими жизнями.
«Некоторые тратят массу времени, — подумал Том, — на аналитические сводки… А также на политические речи. На собрания и церемонии. На уголовные суды и наказания слуг. На невнятные публичные исповеди и гонки по туннелям. И на военные действия».
— Наверное, это кажется тебе ужасным, — сказал Оракул.
Тысячи теней отражались на поверхности синей кристаллитной оболочки.
А в холодновато-умных глазах Оракула опять появился какой-то нечеловеческий отблеск.
— Наверное, это кажется тебе ужасным, мой юный друг… Но ты никогда не сможешь понять этого.
Том отвел глаза от саркофага:
— А разреши, я попытаюсь.
— Не стоит!
— На этот раз твое сознание обманывает тебя, — сказал Том тихо. — Бедный, бедный Оракул!.. Ты живешь тем, что составляешь сводки новостей, которые якобы «помнишь» увиденными в будущем. — Том позволил себе легкую, едва заметную улыбку. — В том самом будущем, которое давно загнало тебя в ловушку.
— Если бы ты мог помнить момент собственной смерти, — тон Оракула был холоднее саркофага, — твоя… — последовала легкая пауза, пока Оракул искал слова, — твоя точка зрения изменилась бы.
Том взглянул на зажатый в кулаке меч, а затем пристально посмотрел в глаза Оракула:
— Зато я предвижу твою смерть.
— Она придет через много лет, — в тихом голосе д’Оврезона снова зазвучали нотки грусти. — Через много лет после твоей, Том.
— Ты можешь называть меня лордом Коркориганом, — произнес Том, вновь поднимая оружие.
Оракул отступил сквозь тихо движущиеся голограммы к опорам, подпирающим арку. Его широкие плечи и красивое лицо на мгновение оказались в центре водоворота, из которого вдруг высунулась детская ручка. Том замер.
— Ты узнал? — спросил Оракул.
— Да, — Том нахмурился. — Владение графа Болтривара. Наводнение. Оно уже случилось? Или еще будет?
Ответом ему был полусмешок:
— Мой прогноз немного отличается от твоего.
«Пора» — решил Том.
— Ты мертвец, Оракул! — И сделал внезапный выпад. Оракул немного сдвинулся в сторону, и Том чуть было не ударил по тому месту, где Оврезон только что стоял.
— Извини, Том! Соблюдай регламент… Перерыв — две минуты.
Том был готов ударить снова, но внимание его привлекло какое-то движение, и он замер, увидев, как кристалл превращается в жидкость и стекает в огромную золотую чашу, на которой стоял саркофаг.
Потянуло холодом.
О Судьба! Это было невероятно!
Умершая мать медленно села, повернулась и широко открыла глаза. Они были синими, как небо Земли.
— Том?!
Ее стало отчетливо видно. А мягкий голос был таким же близким, как собственное дыхание.
— Это действительно ты?
Глава 46
Какая мерзость!
У Тома перехватило дыхание, и он с трудом заставил себя заговорить.
— Как ты это делаешь?
Не обращая на него внимания, Оракул подошел к саркофагу.
— Не стоит вставать, любовь моя. — Он нежно взял руку матери.
У Тома все закружилось перед глазами. Цвета сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. Голубой… золотой… белый… медно-рыжий… опять голубой. В голове зашумело.
— А ты бы поверил, если бы я сказал, — голос д’Оврезона звучал откуда-то издалека, — что я делаю это силой воли?
«А ну-ка контроль дыхания!» — приказал себе Том.
— Нет, конечно. — В голосе Оракула вновь зазвучала назойливая учтивость.
Красота матери теперь казалась несколько поблекшей. Что же это?! Пребывание на грани смерти и редкие пробуждения по воле Оракула? Или за всем этим скрывается что-то еще?
«Кулак и жеребенок», — вспомнил Том. И постарался снова сконцентрироваться.
— Ранвера! — Глаза Оракула были прикованы к матери. — Ран, любовь моя!
— Жерар…
В ее голосе явно звучала нежность, и Тома будто окатили ледяной водой.
«Я убью тебя, Оракул!» — подумал он, с трудом сдерживая ярость.
Никаких сомнений не было. Надо лишь прикинуть, как добраться до сонной артерии, чтобы это было неожиданно для врага.
— О Том. Что с тобой случилось?
— Мама?! — Тома пробрала оторопь. Может ли это быть всего лишь иллюзией?
— Ты вырос и стал красивым. Наверно, и девушки есть?
— Мама, — торопливо сказал Том, указывая на д’Оврезона кончиком своего меча. — Он сказал тебе, что случилось с отцом? И что они сделали со мной после его смерти?
— После его смерти? — Она удивленно нахмурилась. — Неужели Деврейг тоже умер?
— Только не говори мне, что ты этого не знала.
— Не так уж это и плохо, — сказал Оракул.
— Что? — Том повернулся к нему.
— Умирание… Это всего лишь черный туннель, и ты падаешь в него. Так это происходит. — Жерар с подчеркнутой нежностью дотронулся до щеки Ранверы.
«Только следи за дыханием», — напомнил себе Том.
— Это не черный туннель. Это всего лишь зависимость от средств, которые поддерживают иллюзии. — Том отошел назад, чтобы Оракул не смог сразу дотянуться до него. — Ее память ослабла. Она пытается собрать воедино обрывки разговоров из прежних времен. Как будто с тех пор время остановилось… Неужели безумие сделало ее еще более привлекательной для тебя, мой бедный Оракул?
Ярость вспыхнула в глазах д’Оврезона.
«Очко в твою пользу», — сказал себе Том.
Он чувствовал присутствие матери, легкий запах ее духов в холодном воздухе, но его внимание в данный момент было целиком сосредоточено на враге.
— Бедный, загнанный в угол Оракул, — продолжал он. — Не способный оставаться в нормальном потоке времени. Ты, наверное, сильно завидуешь нам? Наверное, пытаешься приспособить свое фрагментированное сознание к симптомам ее болезни?
Большие руки д’Оврезона сжались в кулаки. Мать снова заговорила.
— Не надо, Жерар! — Вся дрожа, сжав в своих ладонях руки д’Оврезона, она добавила: — Ты же обещал, мой дорогой.
— Да, я помню, любовь моя. Не беспокойся… — Но между бровями Оракула залегла маленькая морщинка.
Том расстегнул комбинезон, опускаясь на колено, как будто совершал ритуал коленопреклонения. Положив меч на пол, он развязал шнурок, на которой висел талисман.
— Прекрасная работа, как ты считаешь, мудрый Оракул? — Том положил жеребенка на пол. — Работа моего отца. Помнишь талисман, мама?
— Талисман. — Мать выглядела растерянной. — Я не… — Она замолкла.
«Зато я помню Пилота, — думал Том. — Знала ли она, что мне дарит? — Он сделал движение рукой, жеребенок аккуратно распался на половинки, и внутри него обнаружилась нуль-гелевая капсула. — Думала ли она, что я воспользуюсь капсулой не только для общения с Другими мирами?»
— Теперь смотри, Оракул.
Кончик меча аккуратно вскрыл нуль-гель, открывая миру кристалл-транслятор. Он мерцал голубым светом.
Все голографические дисплеи, находившиеся в зале, внезапно покрылись рябью самых диких раскрасок, перекрывавших весь диапазон цветового спектра.
— Что происходит? — Голос Оракула дрогнул.
— Загрузка, — коротко ответил Том. Контролируемые им движения мозаичных пятен вели свое собственное повествование.
В реальном пространстве логика сама по себе несовершенна…
— Я не… — Оракул замолк, впав в транс при виде гипнотической пульсации голограмм.
… и ограничена теоремой Геделя: истина не всегда доказуема…
— Твоя жизнь, бедный Оракул, не более чем иллюзия.
…но в мю-пространстве, в его безграничной рефлексивности все может быть доказано…
Кристалл передавал стандартные стробоскопические коды, сосредоточиваясь на хроно-имплантанте Оракула, чтобы взять его под контроль.
…и все можно смоделировать…
Отпустив руку матери, д’Оврезон шагнул назад, его широкие могучие плечи поникли в неопределенности.
— Не… понимаю.
…даже жизнь Оракула.
Началось разрушение собственных фемтоцитов Оракула.
— С этого момента все в тебе является лишь моделью, имитацией. Это моя вселенная, Оракул. Все твои будущие воспоминания состоят из образов, ощущений, которые смоделировал я.
Кристалл передавал новый код: шла переписка молекулярной конфигурации, усиление воспоминаний о будущих событиях, которые